Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2 - Георг Борн

— Нищий, черт побери, он, наверное, нашел или украл это украшение! Но каким образом? Если бы у кого-нибудь пропала подобная вещь, весь Мадрид всполошился бы. А вот и сам странный владелец святых жуков, — сказал Франциско де Ассизи, обращаясь к входившему и низко раскланивавшемуся цыгану, которого сопровождали двое адъютантов с обнаженными шпагами. — Подойдите и скажите, кто вы и как попало к вам в руки это ожерелье.

— О ваше величество, я бедный цыган, бедный человек без крова и родины, — сказал Витто, скрестив руки на груди и подходя ближе к королю. — О ваше величество, — продолжал он, боязливо оглядываясь на адъютантов, — я хотел бы говорить с вами без посторонних, что мне надо сообщить вашему величеству, нельзя слышать этим офицерам!

Король сделал адъютантам знак удалиться. Цыган бросился перед ним на колени, так что лицом своим почти дотрагивался до ковра.

— Ваше величество, сжальтесь надо мной и купите ожерелье, у меня нет денег даже на хлеб, иначе я не продал бы последнего наследства моих предков!

— Я думал, что вы, цыгане, живете милостыней!

— О ваше величество, никто ничего не подает бедному цыгану, который постоянно бродит по лесам без крова.

Король понял, что может приобрести драгоценность в обмен на маленькое подаяние, но все-таки делал вид, будто не желал оставить его у себя.

— Ожерелье слишком невзрачное и черное, — отвечал он.

— За милостыню оно не будет слишком невзрачным! Это прекрасное украшение для благочестивой женщины, которую на вашем языке называют монахиней!

Цыган, по-видимому, совсем не знал цены ожерелью.

— Дайте что-нибудь бедному цыгану, который унаследовал этих жуков от своих отцов. — Дайте мне милостыню, чтобы я мог прожить завтра и послезавтра, а затем отправиться дальше. Когда-то это ожерелье украшало княгинь и благочестивых женщин, заслужите же вы, ваше величество, милость Божью и подарите это святое украшение праведной женщине!

Франциско де Ассизи взглянул на цыгана, и в голове его возникла хорошая мысль. Графиня Генуэзская давно не получала от него знаков высокой милости, ему даже казалось, что она поэтому держала его в отдалении от себя. Слова цыгана пробудили в нем сильное чувство любви к все еще прекрасной Юлии, и он, в знак привязанности и благодарности за бесчисленные услуги, оказанные ею, намеревался подарить ей это незатейливое, но дорогое украшение, которое, как весьма верно выразился цыган, очень подходило в подарок благочестивой женщине. К тому же у него появлялся случай доказать графине Генуэзской, что монашеское платье, скрывающее ныне ее античные формы, не остудило его страсти к блиставшей некогда в большом свете красавице-графине.

— Кто же поручится, что это ожерелье твоя собственность, цыган? — наконец, спросил Франциско де Ассизи.

— О ваше величество, велите посадить меня в темницу, прикажите разузнать, не ищет ли кто-нибудь святых жуков! Поверьте мне на слово, ваше величество!

— У тебя честное лицо, как тебя зовут?

— Ференци, ваше величество. Ференци звали и моего отца, который, в свою очередь, унаследовал святых жуков от своего отца. Я должен их продать, ваше величество, меня мучает голод, — сказал Витто, назвавший себя другим именем, опасаясь, что монахиня припомнит его, — но бедный Ференци никому, кроме вас, не отдал бы украшения своих предков.

— Вот тебе мой кошелек, Ференци.

— О как вы милостивы! — сказал хитрый цыган и прижал к губам брошенный кошелек, в котором зазвучали монеты. — Бедный Ференци очень счастлив!

Франциско де Ассизи позвонил в колокольчик и приказал вошедшему адъютанту:

— Пусть угостят цыгана сытным ужином, бедняга голоден, и мне бы хотелось, чтобы ему хоть один раз в жизни было хорошо.

— О ваше величество, я премного благодарен вам, — воскликнул Витто, протягивая руки к королю, — бедный Ференци готов идти за вас в огонь!

— Следуйте за мной, — сказал ему адъютант. Витто повиновался.

Король улыбнулся ему вслед. Он сделал очень выгодную покупку, что всегда приводило его в хорошее настроение. Он радовался, что провел цыгана с настоящей ценой ожерелья, не подозревая, что, в сущности, был обманут сам.

Оставшись один, он вынул из шкатулки ожерелье и осмотрел его со всех сторон. Жуки были красиво и крепко связаны, замочек из черненного золота выглядел так, словно его сделали за час до этого, а ведь ожерелью было уже несколько столетий.

«Не медли подарить его прекрасной и благочестивой графине, — сказал про себя Франциско де Ассизи. — Цыган прав, говоря, что черное ожерелье годится в подарок благочестивой женщине, притом графиня любит все необыкновенное, и я надеюсь, что это старинное украшение понравится ей».

Чтобы не сломать ножек жуков, король осторожно вложил ожерелье в шкатулку и закрыл ее, не догадываясь, что сам только что избежал опасности: если одна из острых ножек оцарапала бы ему кожу, он неизбежно погиб бы; эти же самые жуки убили изменницу-княгиню.

Франциско де Ассизи накинул темный плащ, надвинул на глаза шляпу, которую обычно носил во время подобных тайных прогулок, и вышел через маленькую боковую дверь, ключ от которой имел только он. Дойдя до перекрестка, он направился к соборному флигелю, чтобы незамеченным войти в комнаты сестры Патрочинио, где не было ни стражи, ни камергеров и лакеев.

В первой комнате стояло несколько монахов, которые, узнав короля, тотчас сделали вид, что углублены в религиозный разговор.

Франциско де Ассизи отворил дверь в молельню монахини, предполагая застать ее там в этот поздний час. Закрыв за собой дверь, король, полный ожидания, остановился за портьерой и раздвинул ее обеими руками.

Довольное выражение скользнуло по увядшему лицу маленького короля: сестра Патрочинио, не замечая его, стояла на коленях перед аналоем. Теплый летний воздух, проходивший сквозь открытые окна со спущенными шторами, заставил графиню сбросить с себя громоздкое коричневое одеяние; таинственный полумрак от неровного света маленькой лампады перед изображением Божьей Матери окутывал стоявшую на коленях фигуру.

Могло показаться, что живописная поза монахини заранее придумана — так прекрасно было ее мраморное лицо с тихо шевелившимися губами и глазами, обращенными к небу, так нежны ее ослепительно белая шея и грудь, напоминавшая грудь античной статуи. Пролетевшие годы не тронули красоты бывшей графини Генуэзской, но под чарующей внешностью скрывалась все та же порочная и фальшивая натура.

Но ослепительная внешность имела такую притягательную силу, что люди неудержимо стремились к ней, как мотыльки к свету. Франциско де Ассизи при виде пленительной монахини бросился к молившейся красавице, чтобы обвить своими дрожащими руками ее стан.