Лиловый (II) - Ганнибал

Много позже, когда уже выступление закончилось, а Сет присоединился к ним, Тильда все-таки осторожно спросила:

— Что случилось, Леарза?

— Я ушел, — невнятно отозвался тот, вертя полупустой стакан. — Больше не вернусь в Дан Улад. Никогда.

— Почему?

И он, сбиваясь и запинаясь, принялся сумбурно объяснять ей; язык у него заплетался, но вся злость и обида вдруг выплеснулись из него с неожиданной силой. Хотя и теперь Леарза помнил о том, что нельзя говорить о своих снах, все же у него и без того было на что пожаловаться.

— …холодная, как камень, — говорил он, хватался то за голову, то за стакан, ерошил себе волосы, почти каждую сказанную фразу стремился запить, будто желая смыть с языка ее горький вкус. — Как глыба льда. Такое ощущение, что она совсем ничего не чувствует! И на меня ей наплевать. И…

Он еще долго говорил, и конец этого монолога для него потерялся в тумане. Леарза не помнил, как они перемещались в пространстве, только слышал бесконечный смех Сета и Корвина где-то около себя, чуял чью-то теплую руку поверх своей. И без того громкая музыка (больше похожая на шум) стала оглушительной, разговаривать стало нельзя; это было уже другое место, — Леарза смутно осознавал это, — люди здесь танцевали, и он тоже повлек за собой Тильду, а она и не возражала.

В какой-то момент ему стало совершенно все равно. Была ли ему разница?.. Он рано или поздно сойдет с ума и погибнет. Может быть, он уже медленно сходит с ума и сам не замечает этого. И пусть все пропадет пропадом!.. В голове у него был туман. С ним танцевала симпатичная женщина, ее глаза казались почти черными в сияющей темноте бара, у нее была милая чуть неровная улыбка. Она смеялась: она говорила, что танцевать умеет не очень хорошо, и действительно несколько раз она спотыкалась и была вынуждена хвататься за его плечи, но это только еще больше веселило обоих. У нее были теплые пальцы и пряное дыхание.

Потом Леарза вспомнил о том, что она — машина. В ее черепе электронный мозг. Кости ее сделаны из прочного сплава… но он теперь знал уже, что большая часть ее тела — органического происхождения и почти ничем не отличается от человека.

Это даже стало занимать его.

Он не осознавал того, насколько пьян; ему казалось, что просто весь мир переместился в какое-то иное измерение, а он и не заметил, когда. Багровая темнота делала все еще проще. Они как-то выскользнули из толпы танцевавших людей, буквально сбежали вдвоем; где были Корвин и Сет, он не знал, но он и не помнил в те мгновения, кто такие Корвин и Сет. Женщина что-то говорила, смеясь, о том, что тут слишком душно, и они поднялись наверх по металлической лестнице, шагнули на крышу. Ночь окутала их, ночь и ветер.

Леарза поймал ее за плечи и не хотел отпускать, Тильда продолжала хихикать, она была смешно выше него ростом, но присела на поручни и оказалась ниже.

— Ты пьян, — почти прошептала она, гладя его по спутавшимся волосам. — И не выспался. Тебе надо поспать.

— Ага, — отозвался он, хотя пропустил все ее слова мимо ушей. Она снова фыркнула. В темноте можно было различить только контуры ее неровного лица, но он чувствовал ее дыхание совсем близко. Поймал его своими губами.

Тильда не отстранилась от него, только потом повторила:

— Я не шучу, тебе надо поспать, Леарза…

— Мне некуда идти, — вспомнил он.

Она почти строго вздохнула, наморщив лоб, а Леарза снова потянулся к ней. Может быть, мозги у нее и были электронные, но ее губы оказались теплыми, как у самой обычной женщины.

— Пойдем ко мне, — прошептала Тильда много позже.

Марчелло Тегаллиано был скрытный, сдержанный человек, иначе, пожалуй, он не достиг бы такого высокого положения, хотя его семья была не из самых знатных в Тонгве. Это, впрочем, были не единственные его преимущества: Тегаллиано был внимателен и хорошо умел слушать других людей, оттого часто он замечал вещи, которых не замечал никто другой. Пусть забота о порядке в Централе не была его обязанностью, — этим занимались люди Зено, — но Реньеро Зено был уже немолод и сильно сдал в последние годы, утратил привычную бдительность. Старику казалось, что ровным счетом ничего дурного в Централе не может уже случиться: ведь сытые и довольные люди не поднимают мятежей.

Тегаллиано придерживался несколько иного мнения.

Хоть он и нечасто объявлялся на великосветских раутах, однако знаком был практически со всеми влиятельными обитателями Централа, и все мало-мальски интересные новости обязательно приходили к нему. Тегаллиано наслышан был, как и другие, о двоюродном братце Дандоло, но этот человек его не заинтересовал, — Тегаллиано встречал его уже на одном из званых вечеров и счел, что перед ним типичный разочаровавшийся в жизни, умирающий от скуки молодой аристократ. В последнее время также много говорили и о Витале Камбьянико и его новой идиотской затее: обществе по защите прав бездушных. Это уже даже некоторым образом входило в компетенцию Тегаллиано, чьей ответственностью было следить за спокойствием в кварталах закованных.

Сама по себе идея Камбьянико была даже глупа; рассказавший о ней Тегаллиано аристократ смеялся и пожимал плечами в недоумении. Конечно, это не более, чем слова: все знают, что из себя представляет Камбьянико. Но вот другой человек будто бы под влиянием этого пустозвона действительно отправился в кварталы закованных и привел оттуда бездушного.

В отличие от Камбьянико, с которым Тегаллиано едва ли здоровался при встрече, Орсо Кандиано хорошо был известен ему. Марчелло Тегаллиано разбирался в людях и знал: перед ним человек упрямый, с сильной волей, и если такой что-нибудь вобьет себе в голову, так просто это не пройдет. Тегаллиано беспокоился.

Это беспокойство и привело его во дворец Наследника, где в своем любимом кабинете нашелся и сам Фальер, осунувшийся и похудевший в последнее время, со странными полузажившими ожогами на руках. Спрашивать его об этом, впрочем, было бы слишком дерзко, и Тегаллиано ограничился тем, что остановился на почтительном расстоянии от Наследника, у другого конца длинного стола, и вежливо склонил курчавую голову.

— У вас есть какие-то новости? — спросил Фальер, устало откинувшись на спинку кресла. Тусклый свет падал на него сверху, заливал золотистым огромный лоб Наследника, оставив глаза в тени.

— Не то чтобы это было очень важно, господин Фальер, — немного неуверенно произнес Тегаллиано, — однако я счел, что лучше довести это до вашего сведения. Недавно изданная книга философа Контарини вызывает… нездоровый ажиотаж в Централе. Некоторые люди организовали так называемое общество по защите прав бездушных, а один человек даже забрал закованного из самых нищих кварталов к себе.

Фальер молчал; по его лицу невозможно было сказать, о чем он думает. Тегаллиано покорно ожидал реакции, заложив руки за спину. Он немного опасался, что Наследнику эта новость покажется слишком незначительной.

Однако наконец Фальер медленно кивнул.

— Ясно, — сказал он. — К сожалению, это сейчас не может быть главным предметом для беспокойства, но совсем без внимания это оставлять мы не должны. Для начала… предупредите этих людей, Тегаллиано. Напомните им: мышление бездушного мало напоминает наше, многие вещи, которые нам кажутся ужасными, для них нормальны. Им не нужно столько заботы.

— Хорошо, — коротко ответил Тегаллиано и склонился.

Оставив Наследника думать о чем-то своем, он в тот же вечер направился в особняк Кандиано. Здраво рассудив, что Камбьянико предупреждать нет смысла: все равно его общество скоро лопнет, как мыльный пузырь, когда председателю надоест эта идея, — Тегаллиано предпочел сразу переговорить с более серьезным противником.

Кандиано был у себя, почти сразу спустился в небольшую темную гостиную, куда гостя провела пожилая женщина из числа прислуги. За сутулой фигурой хозяина тенью шел высокий смуглый закованный, однако Тегаллиано был о нем наслышан и ничуть не удивился.

— Я здесь в каком-то смысле по долгу службы, Орсо, — после краткого обмена приветствиями сразу мягко произнес он. — Ты хорошо знаешь, благополучие бездушных в Тонгве — моя прямая ответственность. Судя по всему, ты считаешь, я недостаточно хорошо справляюсь со своими обязанностями?

— Ты бываешь в их кварталах, — сухо отозвался Кандиано, — и не мне рассказывать тебе, как они живут. Этого человека ждала голодная смерть, если бы я не забрал его. Я своими глазами видел покойника на улице, и никто не озаботился тем, чтобы похоронить его. Тело просто лежало на обочине. По-твоему, это благополучие?

— С нашей точки зрения, нет, — сказал Тегаллиано и сложил руки на груди. — Но я хорошо знаю то, что тебе, может быть, неизвестно. У бездушных иной взгляд на мир. Многое из того, что тебе кажется непереносимым, для них — привычная повседневность.