Философская теология: вариации, моменты, экспромты - Владимир Кириллович Шохин

Прежде всего это касается опытов по установлению «внутреннего» реинкарнационного анамнезиса. К тем ответам, которые дают инженерам глубинной психологии их подопечные, относятся их припоминания «своих» преимущественно эмблематических ролей в истории: опрошенные оказываются, как правило, бывшими великими жрецами, тамплиерами, чудотворцами, весталками, друидами, инквизиторами, знатными куртизанками (никто почти не соглашается, отмечает французский профессор, на скромные рождения!), жизни которых протекали по большей части в Древнем Египте, но иногда в царстве ацтеков в Мексике, сакральном Бенаресе или при дворе Фридриха II в Палермо, т. е. в местах, отмеченных авторитетом религиозным или эзотерическим. Другая группа «вспоминающих» обнаруживает смешанные рождения, точнее, восстанавливает свои насильственные смерти как в высоких, так и в скромных воплощениях, по большей части в Европе. Хотя их предыдущие существования в меньшей степени претендуют на эмблематичность, обнаруживается, что среди их воспоминаний очень мало таких, которые не соответствовали бы сведениям из учебников истории, словарей, энциклопедий[603]. И совсем становится непонятным, иронизирует М. Юлен, куда же, собственно, делось большинство человечества, тех, кто просто обрабатывал землю, работал в городе, служил господам, занимался торговлей.

Казалось бы, опыты Стевенсона должны быть более свободны от подозрений, так как он сам их тщательно селекционировал. Но здесь также сохраняются два момента, дающие основание для скептицизма. Во-первых, он проводил свои исследования в тех культурных ареалах (Индия, Шри-Ланка) или общинах (ливанские друзы), где реинкарнация является традиционным коллективным верованием; во-вторых, жизнь, непосредственно предшествовавшая настоящему существованию информанта, протекала в месте, находящемся всего в 15–20 км от его теперешнего места жительства, а это хорошо сочетается с бессознательным взаимообменом мыслями, жестами, социальной практикой людей, живущих вместе, иными словами с общностью в рамках единой среды. Кроме того, вспоминания информантов Стевенсона противоречат тем, которые извлекают из своих пациентов гуру глубинной психологии: в первом случае предпочтение отдается «местному» варианту реинкарнации, во втором – «экзотическому».

Однако и вся современная реинкарнационная идеология противоречит, отмечает французский индолог, классическим, индийским моделям реинкарнаций (концепция сансары), на воспроизведение которых она претендует. Первое отличие связано с этическим характером индийской концепции перевоплощений, необходимо включающей идею воздаяния за соответствующие поступки – этот момент отсутствует в современной западной «реинкарнационной литературе». С указанным отличием связано и другое, самое главное, состоящее в том, что для традиционных индуистов и буддистов перевоплощения были и остаются кошмаром, избавление от которого и составляет основную программу соответствующих религий, тогда как для современной западной аудитории они являются как раз источником надежды на бесконечное улучшение своего существования в череде перерождений – при игнорировании возможностей «оказаться навечно замурованными в “инфернальных” лабиринтах сансары» (в лонах насекомых, земляных червей и прочих несчастных существ – чего так всегда боялись индийцы) и при равнении только на «достигших более высокого уровня эволюции»[604]. В итоге исконная индийская круговерть сансары претерпевает неузнаваемую трансформацию – она «выпрямляется» у эволюционистов-прогрессистов в восходящую прямую. Но есть еще один существенный момент. В современной «реинкарнационной литературе» отсутствует даже намек на то, что в Индии модель сансары соответствовала лишь экзотерическому, популярному уровню истины, «и что другая истина, экзотерическая, должна находиться за ней»[605]. Идею о том, что цепи сансары иллюзорны, а «освобождение» извечно, отстаивали прежде всего ведантисты, но она не была чужда ни буддистам, ни джайнам.

Среди причин популярности мифа о реинкарнациях в современном мире профессор Юлен выделяет, помимо того безграничного оптимизма, которое он получает благодаря своей иллюзорной эволюционистско-прогрессистской трактовке, также реальное соответствие подразумеваемой им модели безначального мироздания (здесь уже имеется действительное соответствие древним доктринам и индуизма, и буддизма) современной космологии, которая отодвигает появление Вселенной на 15–20 миллиардов лет с вектором безграничного расширения. И в этом преимущество идеи трансмиграции (естественно и интуитивно выражающей смену природных циклов) в сравнении с традиционной европейской эсхатологией Воскресения и Страшного суда, хорошо вписывавшейся в устаревшие модели мира. Ими оказываются геоцентризм, опровергнутый уже пять столетий назад, и антропоцентризм, пошатнувшийся вследствие успехов эволюционной биологии. Еще одна причина – способность древней идеи перевоплощений, «преобразующей загадку зла в проблему и предлагающей ее решение, чем-то похожее на рациональное», объяснить также и смущающее совесть любого человека (современного в особенности) неравенство возможностей людей при рождении[606]. Прогноз же французского индолога сводится к тому, что древняя идея перевоплощений, которая когда-то предшествовала христианству, а затем стала, при господстве его, чем-то вроде параллельной, «теневой» эсхатологии, в будущем, «вполне возможно (по крайней мере исходя из сегодняшней роли идеи трансмиграции)… его переживет»[607].

Подробное изложение основных позиций статьи профессора Юлена показалось мне целесообразным потому, что они представляются мне несомненно востребованными для христианской апологетики в российском пространстве. Особая же востребованность апологетики именно в связи с идеей реинкарнаций в данном пространстве объясняется, в свою очередь, как минимум тремя причинами.

Во-первых, как я отметил уже в самом начале своего сообщения, Россия вступила в общий глобализационный процесс, который включает и религиозные приоритеты, а идея реинкарнации организует структуру того религиозного мировоззрения, которое составляют прямую альтернативу христианскому, так как строится на прямом отрицании учения о Творении и мира, и человека. Во-вторых, России всегда свойственно отставать от западного мира как минимум на несколько человеческих поколений и, одновременно, «компенсированно» опережать его в некоторых отношениях, а потому неудивительно, что т. н. новые религиозные движения (НРД), начавшие распространяться на Западе с 1950-х годов, в России переживают свой пик как раз в настоящее время, а из 75 основных НРД (всего, по оценке экспертов, в постсоветском пространстве действуют их уже несколько сотен)[608] подавляющее большинство продвигают именно модель реинкарнаций, с чем согласится любой, кто, даже и не будучи экспертом в этой области, хоть иногда просматривает содержимое полок под названием «эзотерика» в любом книжном магазине любого более или менее крупного города страны. В-третьих, несмотря на все сказанное, миссионерская, полемическая деятельность нашей Церкви продолжает находиться, скажем откровенно, все еще в начальном состоянии – по многим причинам, о которых нет возможности подробно говорить здесь, но одна из которых состоит и в иллюзорной вере в то, что легализация и государственное признание православия являются уже вполне достаточными гарантами сохранения его положения также в будущем и без особых с его стороны усилий[609]. Рекомендуя поэтому изыскания профессора Юлена – наряду, разумеется с теми материалами, которые он в ней привлекает – всем тем, кто имеет отношение к апологетической деятельности в Русской Православной Церкви, позволю себе в оставшейся части моего доклада только кратко обозначить с христианской позиции те пункты в его дискурсе, которые представляются мне