Красный свет - Максим Кантор

Публика не понаслышке знала реалии бывшего «совка» (так называли Советский Союз) – любая из сиющих дам могла рассказать о бедной юности.

– Лариса, никогда не забуду эти чудовищные обои!

– А макароны? Помнишь, Ириша, советские серые макароны?

– А вот это, как это? Ларка, ты должна помнить! Тушенка? Да, тушенка!

– Ириш, если честно, иногда скучаю по всему этому.

Здесь противоречий не было, все ненавидели социализм и презирали анчоусов – Ройтман видел, что слово его нужно людям. Здесь протест против чиновных привилегий был понятен – эти люди не нуждались в мигалках, их «Бентли» узнавали и без мигалок.

В задних рядах теснилось ополчение: приживалы и правозащитники. Нынче у каждого уважающего себя олигарха имелся свой правозащитник – подобно тому как имелся свой дантист, свой адвокат и свой повар. Правозащитники ценились выше поваров, но несколько ниже футболистов. Вместе с хозяевами и приживалами штатные правозащитники посещали концерты и футбольные матчи, оживляли ресторанный разговор диссидентской лексикой, за десертом боролись с режимом.

– Вот, Роман Аркадьевич, покушайте – свежайшие… А Сталин был тиран!

– Вот, Прохор Федорович, понюхайте – букет исключительный… Но может вернуться тридцать седьмой год!

И хозяева значительно кивали; они любили, когда им напоминали про сталинские преступления. Хозяева знали: что бы ни сделали они со страной, какого бы размера кусок ни откусили от дряблого тела Родины – это все равно будет благом по отношению к тому злу, которое причинили стране большевики. И всякий мародер гордился тем, что он лишь обирает труп Родины; убийца не он, он просто пришел поживиться.

Сторонний наблюдатель диву давался: для чего правозащитники богачам – ведь права миллиардеров неколебимы. Но главная роль правозащитника в ином. Прежде всего следовало защитить самосознание хозяев. Следовало ежечасно напоминать: в бедах народных виноваты не мародеры, а те, кто затеял войны и революции, – мародеры же действуют по обстоятельствам: выдирают золотые зубы, снимают с павших сапоги.

Первая заповедь мародера гласит: виноваты тираны – мы лишь убираем поле боя.

Поле боя убрали чисто.

Сегодня прилипалы передавали богачам букеты – чтобы те швыряли лилии и орхидеи на сцену. Ройтман погружал нос в цветы, но пряных ароматов не чувствовал – у него был насморк. Правозащитники из зала задавали вопросы:

– Вы к нам надолго?

– Завтра в Москву, столица ждет, – сказал и подумал: хорошо бы поскорее.

– А что тиран? Затаился и не высовывается?

– Полагаю, ему есть над чем подумать, – сказал Ройтман.

– Нашли спрятанные дворцы?

– Ищут!

– Скоро ли победа?

– Борьба предстоит серьезная. Помните про Веймарскую республику? – сказал, и тут же зал взорвался репликами:

– Да! Да! Новый Гитлер!

– Нет, Сталин!

– Хочет восстановить империю!

– Помните, что Бжезинский сказал? Если русские настолько глупы, что попробуют восстановить империю, они нарвутся на такие конфликты, что Чечня и Афганистан покажутся пикником!

– К сожалению, хватает горе-патриотов!

– Тиран сделал ставку на патриотизм.

– У «империи зла» шансов нет.

– Россия – это лишняя страна.

– А я скучаю по гречневой каше!

– Но без тиранов!

В этом зале у тирана и чиновной камарильи не было шансов на поддержку.

Ройтман тяжело дышал, ему было холодно, он хотел домой.

– Еще стихов!

– Почитайте нам Бродского! – кричала из ложи Лариса Губкина, искренняя женщина, и обиженно надувала губки. – Мы хотим слушать Бродского!

– Можешь Бродского? – спросил Пиганов.

Ройтман откашлялся и начал читать стихи.

13

Надо показать с порога, что на допрос явился не бесправный анчоус, но свободный гражданин.

Для подозреваемого специально готовят мизансцену: жесткий стул, конвоир за железной дверью, скрипучее перо протоколиста. Как доверчивый ребенок верит в сказочную декорацию, так и подозреваемый мигом проникается неотвратимостью фатума – если он сюда попал, значит, виновен. Бедолагу сажают под лампу, он покорно бубнит ответы: – Ваше имя? – Семен. – Фамилия? – Панчиков. – И пошло, и пошло! Подозреваемый низведен до положения автомата, он лишен воли. Затем говорят: подтверждаете вину? И автомат покорно кивает, он привык делать то, что велят. Стереотип следует сразу сломать.

Семен помнил своего собеседника, серого человечка в мятом пиджаке. Любопытно, как держится он у себя в кабинете? Вот и табличка: «Щербатов Петр Яковлевич, старший следователь».

– Разрешите?

Панчиков вошел в кабинет быстрой походкой делового человека, который дорожит временем. Допрос? Извольте, только быстро: мое время стоит дорого. У меня сегодня три деловые встречи и эксклюзивное интервью – вот что говорила его походка. Он бодро подошел к столу, оглянулся: а другого стула здесь нет? А то я на жестком, знаете ли, не люблю. Ах, вот как… Не держите мягкой мебели… На будущее мой совет: купите мебель помягче. Сел, ногу закинул на ногу и, не дожидаясь вопросов, сказал следователю прямо и просто:

– Хочу поберечь ваше время, уважаемый. И свое время поберегу. Итак, убили татарина Мухаммеда. Так вот, я не убивал! Еще вопросы имеются? Замечания? Просьбы? – Так и сказал: «Просьбы имеются?» – чтобы серый человечек почувствовал дистанцию.

– Конечно, – сказал серый человек, – просьбы имеются. Прошу вас, сядьте прямо, это государственное учреждение, а не кафе. Вы свидетель. Вопрос серьезный. Убийство. Надо уточнить, как вас зовут, год рождения. И отпечатки пальцев, будьте добры. Это уж так положено, – добавил он, словно извинялся.

И к Семену Семеновичу подошла женщина в форме, поставила перед ним коробочку с чернильной губкой. Все было в точности так, как и описывали в журнале «Континент», и никуда деться от этого унижения заурядный гражданин бы не сумел. И женщина эта, одетая в полицейскую форму, сразу же напомнила о всех прочитанных книгах, об «Архипелаге ГУЛАГ», о «Крутом маршруте». Снулое лицо, гладкие волосы, голубой китель. Неужели ничего не изменилось с тех времен, когда сонных людей выдергивали из постелей и бросали в воронки? Опричники пользуются тем, что мы даже прав своих не знаем. Однако в данном случае машина дала сбой: Семен Панчиков был подготовлен, и руку свою у протоколистки изьял.

– По существующему законодательству, – отчеканил Панчиков, – у свидетеля брать отпечатки пальцев не имеете права иначе как с письменного согласия. А я согласия не даю.

И отошла протоколистка, сорвалось ее чернильное дело.

– Торопитесь, – попенял Панчиков серому следователю, а тот покивал в ответ, мол, правда ваша, тороплюсь.

– Стандартные правила, протокол допроса вести надо. – И следователь стал задавать вопросы, а неприятная женщина в форме записывала мелким почерком ответы.

– Предупреждаю, я прочитаю каждое слово, прежде чем подписывать!

– Как же иначе. Место жительства?

– Напишите любое, я в разных городах живу.

– Как понять?

Панчиков хотел сказать, что в цивилизованном мире нет крепостного института – прописки, но не стал углублять прения. Семен Семенович осмотрелся, остановил взгляд на портрете Дзержинского, висевшем над столом следователя. Изображения Железного Феликса не изменились со времен Советской власти – впалые щеки, козлиная бородка. И взгляд неприятный.

– Скажите, – спросил Семен Семенович, – вы работник госбезопасности?

– Нет, следователь по уголовным делам.

– Почему здесь портрет Дзержинского?

– Мне нравится Феликс Эдмундович, – пояснил серый человек и продолжил допрос: – Где вы прописаны?

– Основное место жительства – Нью-Йорк, – ответил Семен.

– А Лондон, значит, вроде дачи?

– В том мире, где я живу, свобода передвижения никого не удивляет.

Следователь сделал посметку в блокноте.

– Давно были в Лондоне?

– Неделю назад.

– С кем в Лондоне встречались?

– На вопрос отказываюсь отвечать, поскольку он не имеет отношения к делу.

– Ваше право, – кивнул серый человек. – Позвольте спросить, вы с убитым хорошо были знакомы?

Вот где уроки Айн Рэнд пригодились! Холодно, ровной интонацией:

– Я капиталист. В подчинении имею тысячу человек. Людей встречаю много, лиц не помню. Если встретимся через год, я вас не узнаю. – Жестко ответил, по существу.

– Понятно, – кивнул серый человек, пригладил редкие волоски на лысой голове. – В Москве с какой целью?

– Отметьте мое заявление, – сказал Панчиков, – я вошел и сделал заявление.

– Обязательно, – сказал следователь, – отметим. Не убивали, говорите. А чем докажете?

– Почему надо доказывать? – Панчиков вопрос задал резко. – Это вы должны доказать, что я убил.

– Хорошо, – серьезно сказал следователь. – Соберу улики.

– Отпечатки пальцев?

– Да… отпечатки. Разные мелочи.

– Мотив ищите! Лично у меня мотива нет. – Панчиков готовил аргумент и вовремя его вставил: – Нет никакого мотива!