Красный свет - Максим Кантор

– Он кинематограф теперь контролирует. Сказал, чтобы секс и насилие убрать с экранов. А то влияет отрицательно.

– То есть, – уточнил Фалдин, – вы были рэкетиром?

– Налоги собирал. Как государство. Разницы никакой. Только мы реально защищали, а государство врет.

– Разница все же есть.

– Не вижу разницы. Ты с нами на Болотную? Вольемся в еврейские ряды.

Толпа анчоусов осталась позади. Фалдин шел в колонне под красными знаменами со свастиками, шел вместе с бритоголовыми патриотами. Через три ряда от себя он увидел художника-патриота Шаркунова. Шаркунов нес транспорант с картой Евразии. Патриоты шагали широко, и пар вырывался из сотен ртов.

9

Журналист Варвара Гулыгина успела покинуть особняк посла к тому времени, как следователь предъявил гостям обвинения. Они ушли вместе с Эдуардом Кессоновым – именно торговец оружием Кессонов и был ее другом, а вовсе не парламентарий, как сообщила она несчастному Борису Ройтману.

Варвара собиралась назвать реальное имя, но почувствовала, что делать этого не следует, – не нужно причинять излишнюю боль Борису. Пусть лучше это будет безвестный парламентарий, в меру обеспеченный, политически бойкий, карьерный – это Борис поймет, эта кандидатура его не так ранит. И Варвара сказала, как говорят все женщины:

– Я не назову тебе его имени, но знай, что это достойный человек.

– Кто он, я имею право спросить!

– Ты не знаешь его, он парламентарий, думающий, талантливый политик.

– Ах, из этих лоббистов! Составил состояние, подписывая воровские законы!

– Ты не должен так говорить о человеке, которого не знаешь.

Пусть он воображает, что Варвара увлеклась думскими речами, пока писала репортаж о принятии закона. Пусть Борис считает, что парламентарий соблазнил ее возможной карьерой в прессе, – это делает ситуацию проще. Но знать о Кессонове невыносимо. Ройтман – беден и толст, а Кессонов – молод и баснословно богат. Ройтман откладывал каждый месяц по две тысячи долларов, копил на квартиру, напрягая все силы: он писал заметки в десятки журналов, строчил речи для Пиганова, сочинял политические стихи, издал книгу очерков. И каждый месяц Борис говорил ей: «Вот теперь у нас уже тридцать шесть тысяч – двадцать я скопил до знакомства с тобой; а теперь уже тридцать восемь – мы идем вперед». И он покупал журналы по недвижимости, водил пальцем по столбцам двухкомнатных квартир в Сокольниках – приличный район, зеленый. Еще два-три года потерпеть. Кессонов тратил две тысячи долларов за обедом – и на квартиру не копил. Произнести имя Кессонова она не могла. Борис Ройтман сказал бы, что она – продалась, что она польстилась на деньги, назвал бы ее проституткой. И Варвара представила, как багровеет полное лицо Бориса, как выплевывает он ругательство ей в лицо.

– Как его зовут? Я имею право знать, как его зовут!

– Не важно. Могу сказать, что этот человек издает газету.

– Ах, газету издает! Может, это ему я пишу еженедельные колонки? Это он мне помогает копить на квартиру?

Про убийство Варваре сказал Кессонов – генеральному менеджеру прислали вызов в следственный комитет.

– Попросил полицейских заехать к нам в офис. Полагаю, у них больше свободного времени.

– Как хорошо, что Бориса там не было, – это было первое, что сказала Варвара.

– Откровенно говоря, я тоже рад, что имя не назвали. На обеде он не присутствовал, хотя я видел Ройтмана в галерее. Подумал, бедняга пришел объясняться со мной – но вспомнил, что про меня ему не известно.

– Ты никому про Бориса не говорил?

– Не волнуйся. До сих пор себя винишь?

Варвара сказала:

– Я в какой-то мере отвечаю за него. Он ради меня оставил семью.

– Так он еще семью оставил! Интересно, какая была жена?

– Как бы тебе… – Варвара подумала, не нашла слов. Как описать серые волосы, запах супа… Ну, как объяснить? – Обыкновенная такая.

10

На Болотной было весело.

Патриоты с красными флагами встали поодаль от колонны украинских националистов с желто-голубыми знаменами – именно так в преддверии большого сражения выстраиваются корпуса атаки: на правом фланге тяжелые кирасиры, за ними уланы, а на левом – легкая кавалерия драгунов. Интеллигенты, морщась на красный цвет стягов, жались к украинским знаменам.

– Вы кто?

– Бендеровцы мы.

– Не треба нам бендеровцев.

– Привыкай, дядку. Скоро мы вас, москалей, вешать будем.

– Хватит, хлопцы. Мы сегодня заединщики.

– Не забудем! Не простим!

– Не простим!

– Даешь честные выборы!

Потеснив фронт бендеровцев, на площади строилась колонна либеральных демократов – лозунги имели невнятные, но скандировали их громко. Лидер славился бешеным нравом, на его выступления стекалась публика.

Затем на площадь вошли эсеры – сегодня аббревиатура «СР» обозначала партию «Справедливая Россия».

Затем шли дробные отряды, образованные по принципу цехов и корпораций. Шагали птенцы гнезда Усманова – служащие империи миллиардера Усманова, свободолюбивые журналисты на сумасшедшей зарплате. Шли прохоровцы – примкнувшие к штабу избирательной кампании миллиардера Прохорова, которому некогда подарили весь российский никель. За ними тянулись те, кого окармливал богач Абрамович, – персонажи арт-сцены.

А далее шли все подряд, так примыкают к войску малые отряды вольных стрелков и мелких феодалов.

Шли свободолюбивые менеджеры среднего звена, шли взволнованные системные администраторы, шли маркетологи с горящими глазами, шли обуянные чувством собственного достоинства дистрибьюторы холодильников. Шли колумнисты интернет-изданий, гордые гражданской позицией; шли галеристы и кураторы, собирающие коллекции богатым ворам; шли юристы, обслуживающие ворье и считающие, что свою зарплату они получили заслуженно, а чиновный коррупционер ее не заслужил. Шли негодующие рестораторы и сомелье, которые более не могли молчать. Шли прогрессивные эстрадные актеры и шоумены демократической ориентации, шли твердой поступью граждан, наделенных правовым сознанием.

Эти граждане уже не позволят тоталитаризму взять верх в нашем обществе – зорко смотрят они за капиталистической законностью! Эти граждане говорили про себя: «Мы люди успешные и состоявшиеся» – и они заслужили это определение. Шоумены нынче зарабатывали по пятьдесят тысяч долларов за один вечер, их приглашали развлечь гостей на корпоративных вечеринках; актеры ездили в подмосковные усадьбы и дорогие столичные рестораны – где акционеры компаний кидали им тысячи за единый куплет и танцевальное па; рестораторы снабжали хозяев жизни устрицами; художники декорировали поместья спекулянтов недвижимостью – и сегодня все они, представители сервиса, вышли воевать с тиранией. Никто не считал своего персонального хозяина – вором; напротив – каждый был убежден, что его хозяину просто повезло и если хозяин и отнял деньги у других людей, то сделал это по праву сильного и смелого, а не как тиран. Никто из фрондеров не сомневался в том, что отнимать деньги у себе подобных – хорошо; это называется соревнование и рынок; никто не дал бы и цента соседу – зачем делиться? Они смеялись над предложениями все разделить – свои деньги они заработали в поте лица, обслуживая новых господ. Они теперь – свободные работники сервиса, они честно выслужили довольствие.

Сегодня они вышли рука об руку – их сплотила сегодня не жажда равенства, но осознанное требование неравенства – они хотели иной жизни, отличной от быдла.

Это был офицерский состав демонстрации.

Следом за менеджерами и юристами – шло пестрое ополчение.

То самое ополчение, которое столько раз звали на стогна города, подставить живот врагу, притупить копья татар, ослабить гусеничный ход машин Гудериана – пригодилось снова. Это же ополчение собирали, когда Московский князь шел воевать князя Тверского, когда ставили противотанковые ежи на Волоколамском шоссе, это ополчение кидали на защиту Дома Правительства в девяносто первом и на штурм Дома Правительства в девяносто третьем, позвали и сейчас.

Шли прекрасные москвичи, готовые отдать жизнь за невнятное будущее детей. Их здесь называли словом «бюджетники» – поскольку они жили на государственные деньги, в отличие от работников корпораций и бизнесменов. Искренние очкарики и их безропотные подруги, они пришли сказать властям, что намерены сегодня роптать. Менеджеры убедили их, что зло маленьких зарплат – коренится в кремлевском тиране.

Вперед! За вашу и нашу свободу!

На трибунах готовились к дебатам. Один из ораторов репетировал куплет:

– Серая тля! Вон из Кремля! – говорил он в микрофон и добавлял: – Раз, два, три, проверка слуха. Серая тля… Как слышно?

– Тушинский будет? – спрашивал оператор связи.

– Обещал.

– А Гачев будет? – интересовалась молодежь.

– Тушинский, что ли, вас на Кремль поведет? Гачев поведет!