Писарев - Юрий Николаевич Коротков

чтобы лишиться возможности бывать в столице. Как бы Хрущов ни оправдывал свой отъезд из Петербурга, он просто-напросто сбежал от соблазнов и сомнений.

Покой, которого так жаждал Хрущов, оказался весьма относительным. В Петрозаводске в это время собралась большая группа политических ссыльных, пользовавшаяся влиянием в городе. В губернском правлении советником служил известный этнограф Павел Рыбников, высланный сюда еще в 1859 году из Москвы как член кружка «вертепников». Там же в качестве мелких чиновников подвизались харьковский студент Петр Завадский, высланный за участие в тайном обществе, и студенты Петербургского университета Константин Ген и Евгений Михаэлис, главари сентябрьских студенческих беспорядков. Вокруг этой группы ссыльных сложился кружок местной интеллигенции: читали Бокля, статьи из «Современника», «Что делать?» Чернышевского. Хрущов сразу же вошел в этот кружок. Просветительский характер кружка, отсутствие в нем политических целей импонировали Ивану Петровичу, но все-таки «освежающие душу разговоры» по вечерам, которые он когда-то так любил, действовали ему на нервы. В Петрозаводске Хрущов познакомился и вскоре сблизился с семьей известного историка Д. В. Поленова, крупного землевладельца Олонецкой губернии и не менее важного Петербургского чиновника. С детьми историка Иван Петрович Подружился — с дочерью Верой, ставшей через год его женой, и сыном Василием, впоследствии знаменитым художником. Сердечные привязанности постепенно отдаляли его от Кружка.

В Петрозаводск приехал великий князь Николай Александрович. Двадцатилетнего наследника престола сопровождал его наставник граф Строганов. Когда высокие гости знакомились с гимназией, их сопровождал сам директор. На долю Хрущона выпала лишь короткая беседа с графом. Однако хотелось представиться наследнику. Поводом стал заонежский сказитель Кузьма Романов, которого в это утро Хрущов сам впервые услышал. Наследник, учившийся у Буслаева, интересовался народным творчеством. Важно было сообразить это. Остальное пустяки: помчаться на пристань и задержать пароход, на котором старец отправлялся домой… затем в губернаторский дворец, передать записку графу Строганову, приглашая его «разделить со мною наслаждение сегодняшнего дня, прослушать рапсода, значение которого тут же объяснил». И вот Иван Петрович вместе со всей камарильей на пароходе. Пока Строганов расспрашивает певца, Хрущов отвечает на вопросы наследника:

— Как вы сюда попали? Почему не живете в Петербурге?

— В столице я не нашел места, а собственных средств не имею. К тому же в последнее время Петербург меня раздражал.

— Чем же?

— Тем, например, что некоторые из моих товарищей посажены в крепость.

— Кто же?

— Писарев.

— Это тот, что писал в «Очерках»?

— В «Русском слове». И знаете, за что попал он?

— Нет, не знаю.

— За то, что невеста его вышла замуж за другого, а он с горя принял участие в прокламации. Мы с ним давно знакомы, и вот я с прошлой почтой имел письмо от его матери, которая с ним видалась.

Записывая разговор в дневник, Иван Петрович спешит оговориться: «Я это только потому сказал, что он сам признался официально».

Конечно, Хрущов с добрыми намерениями затеял разговор о Писареве, но великого князя не интересовал какой-то журналист, написавший прокламацию. Наследник задавал новые вопросы о петрозаводской жизни, о гимназии, затем беседа перешла на более широкие темы: освобождение крестьян, отмена телесных наказаний, патриотический подъем народа и т. п…Через несколько дней вместе с Поленовым Хрущов приехал в Петербург хлопотать о переводе в столицу.

24 июня он записал в дневнике, что обедал у попечителя учебного округа Делянова в обществе профессора Коссовича и графа Сиверса. (В гору идет Иван Петрович! Он еще сделает карьеру по учено-бюрократической части. Когда со временем Делянов станет министром народного просвещения, Хрущов будет ближайшим его сподвижником.) «Кудахтали мы долго о суете мирской, опасном направлении «Современника», — продолжает он, — а с Писаревым я виделся в крепости». Иван Петрович и сам смущен такой широтой: «И богу свечка, и черту кочерга», — замечает он вскользь. Через несколько дней он испишет целую страницу, стараясь придать благопристойный смысл своему двусмысленному положению. О Писареве еще одна фраза: «Митя пополнел». И только. Подробностей встречи нет в дневнике. По всей вероятности, Писарев встретил Хрущова холодно, и разговор не получился. Впоследствии Иван Петрович записал: «А потом заключение твое, — и ты был не прав ко мне; ведь я искренне хотел продолжить знакомство». Конечно, Писарев был прав — он понял, что их пути окончательно разошлись.

VI

ТЕОРИЯ РЕАЛИЗМА

Кто хочет бороться против зла, не для препровождения времени, а для того, чтобы когда-нибудь действительно победить и искоренить его, тот должен работать над решением вопроса: как сделать труд производительным для работника и как уничтожить все неприятные и тяжелые стороны современного труда? Труд есть единственный источник богатства; богатство, добываемое трудом, есть единственное лекарство против страданий бедности и против пороков праздности. Стало быть, целесообразная организация труда может и должна привести за собою счастье человечества.

Д. Писарев

1. БУДУЩЕЕ СВЕТЛО И ПРЕКРАСНО

Литературная работа Писарева возобновилась статьей «Наша университетская наука». Получив разрешение заниматься любимым делом, он лихорадочно принялся писать. Статья в шесть печатных листов была начата и завершена за две недели. 17 июля комендант препроводил ее генерал-губернатору, 9 августа она возвратилась в крепость с уведомлением, что сенат не имеет препятствий к ее опубликованию. Седьмой и восьмой номера «Русского слова» (оба вышедшие с большим опозданием — в сентябре) открывались статьей Писарева. Помещая ее на почетном месте, Благосветлов как бы приглашал читателей разделить с ним его радость по поводу возвращения ведущего сотрудника на страницы журнала.

Статья делилась на две части. Первая — без подзаголовка (название «Университет» она получила только в Собрании сочинений) — воспоминания о годах учения. С тонким юмором и едкой иронией Писарев рассказывает о перипетиях своего умственного развития, об обстановке на филологическом факультете, о своих профессорах, которых изображает под прозрачными псевдонимами. Публицист не щадит ни себя, ни других. И все же это мемуарный очерк, а отнюдь не памфлет, как иногда его называют. За точность фактов ручается сам автор. «Я заранее могу дать читателю торжественное обещание, — писал Писарев в самом начале статьи, — что не сочиню ни одной сцены, не выдумаю для украшения моих воспоминаний ни одного разговора». Оснований сомневаться в этих заверениях нет. Статья печаталась за полной подписью Писарева в то время, когда не менее сотни людей могли бы уличить автора в искажениях и передержках, если бы они оказались. Этого никто не сделал. Более того, статью одобрили. Н. Н. Страхов похвалил ее в письме к Ф. М. Достоевскому. Д. В. Аверкиев в статье «Университетские отцы и дети» полемизировал с Писаревым по поводу его взглядов на образование, но не оспаривал ни фактов, ни