Избранное - Вилли Бредель

Теперь уже и д-р Бимзен услышал эти жидкие дребезжащие звуки. Повальный психоз какой-то этот погребальный трезвон! Почему его до сих пор не запретили?! Неужели всех надо оповещать о том, что кто-то погиб на войне? Так можно отбить у человека всякий вкус к жизни…

— А вы тоже хотите послушать, сударь?

— Да, конечно, прошу прощенья…

— Я тут рассказывал о госпоже Мурнат, у которой виноградник на Боденском озере. Она поклялась руки на себя наложить, если муж ее будет убит. И что вы думаете? На прошлой неделе в среду пришло извещение, что лейтенант Мурнат погиб. Так вот вообразите: в три часа дня получила она это извещение… а в четверть четвертого повесилась.

— Что говорить, много трагедий несет с собой эта война, — вставил владелец писчебумажного магазина. — Кузнец из Метцингена потерял уже троих сыновей!

Да хватит наконец, заладили все об одном и том же! — вскричал вдруг д-р Бимзен. — Не желаю я больше про это слушать!

— Оно, конечно… — в некотором замешательстве проговорил торговец. — Это не для чувствительных ушей.

А портной заметил:

— Ваша правда! Я и сам бы рад вовек про это больше не слышать.

Затем оба умолкли. А погребальный колокол продолжал звонить.

Государственный советник влил себе в глотку полный стакан рюдесгеймера. Не помогло: зловредный трезвон проник в него вместе с вином, разлился по жилам и отравил настроение. Государственный советник вдруг замахал руками и взвизгнул:

— Прекратить! Прекратить!

Портной и торговец молча поглядели друг на друга и обменялись кивком. Это не укрылось от д-ра Бимзена; он сделал над собой усилие и взял себя в руки. Черт возьми, что подумают о нем эти люди! Он сказал:

— Говорите, что хотите, а только этот погребальный трезвон — гнусный обычай!

Портной и торговец снова переглянулись.

— Да, да! — вскипел д-р Бимзен. — И я позабочусь, чтобы с этим безобразием было покончено! Пусть черные рясы не воображают, что им позволено делать все, что вздумается!

Еще раз безмолвно обменявшись взглядом, портной и торговец почти одновременно встали и покинули буфет. Портной что-то пробормотал себе под нос. Звучало это примерно так: «Слышал ты, что сказала эта поганая прусская свинья?»

Час был поздний, не то д-р Бимзен тут же собрался бы и покинул этот город. Он выпил еще стакан вина и тупо уставился в одну точку. Слава тебе господи, трезвон кончился! Ясно, однако, что спасенья от этого нет нигде. Каждую минуту может снова начаться. Как в Донауверте, как в Тапфгейме — лишь бы кладбище было! Д-р Бимзен твердо решил, что больше он этого терпеть не намерен. Он проведет остаток отпуска в нейтральной Швейцарии. Визу министерство, конечно, добудет ему без труда. Он тут же набросал телеграмму: «Здесь невыносимо тчк оформите визу Швейцарию тчк доктор Бимзен», вручил ее хозяйке гостиницы и попросил незамедлительно отнести на почту. После чего вышел из буфета и направился к себе в номер.

Ах да, тут эта смазливая девчонка!

— Ну-с, фрейлейн Мирци, — приступил государственный советник, — нравится вам в Лауингене?

Мирци поглядела на него и ответила:

— Нет.

Славная девчонка, девчонка что надо, подумал д-р Бимзен. Так ведь напрямик и сказала: «Нет!» Смотри-ка!

— А почему же нет?

— Да скука-то здесь теперь какая. Всех парней забрали на фронт. А моего-то в первый же день!

Доктор Бимзен опять вышел из равновесия и разнервничался. Ну, с кем ни заговори, о чем ни заговори — все одно и то же.

А Мирци, не замечая взвинченного состояния господина доктора, продолжала:

— Тут давеча ужас что было!

Государственный советник насторожился:

— Что же именно?

— Представляете: сын Мерзернов откусил себе палец.

— Откусил палец?

— Да, ну что вы скажете?

— Кто он такой, этот Мерзерн?

— Ах да, вы же не знаете… Горемыка он. Воевал во Франции и что-то там с ним стряслось. С головой у него теперь неладно.

— И он палец себе откусил? — снова спросил д-р Бимзен.

— Да, понимаете, как только зазвонит погребальный колокол, он места себе не находит. Раз как-то начал крушить направо и налево и все как есть переломал. А теперь вот палец откусил. Какой — в точности не знаю, но только думаю…

— Вон! Вон отсюда!.. Убирайся прочь!..

Девушка взвизгнула и выскочила из комнаты.

Доктор Бимзен запер дверь и забегал из угла в угол.

Сон его был беспокоен. Колокол трезвонил, не умолкая. Доктор очутился в городе, где в каждом доме был погребальный колокол, И все они звонили. Доктор увидел знакомого, и тот заговорил с ним, но вместо слов раздался пронзительный трезвон. К его постели подошла жена, и заунывный погребальный звон полился из ее уст. Д-р Бимзен вскрикнул. Вбежала Мирци. «Только молчи! — взмолился доктор. — Бога ради, не раскрывай рта!» Мирци покачала головой. Голова качалась с тоскливым звоном погребального колокола…

Доктора Бимзена выволокли из кровати. Уже лежа на полу, он все еще думал: «Какой дикий сон!» Но это уже был не сон, а суровая действительность.

— Он самый! — услышал доктор голос портного. — «Безобразие», говорит… «Черные рясы», говорит.

А торговец добавил:

— «Гнусный обычай», говорит… Ну, прусская свинья, погоди, мы тебе покажем!

Да, это была уже вполне ощутимая реальность. Д-р Бимзен мог в этом больше не сомневаться: удары так и сыпались на него.

— А меня-то он как напугал! И ведь только со зла! — вскричала Мирци и съездила его веником по лицу. Д-р Бимзен завопил, призывая на помощь полицию. В ответ он опять получил по физиономии — раз, другой, третий… Он вскочил, зашатался и снова растянулся на полу. Кто-то крикнул с угрозой:

— Вон из моей гостиницы, прусская свинья, сволочь!

Сильно ныло в боку; опухшее, изукрашенное синяками лицо горело и саднило; д-р Бимзен, весь в жару, пылая гневом, ехал глухой ночью на своей машине по шоссе в Ульм. Планы мщения проносились у него в мозгу. Всю эту банду надо проучить! В концлагерь их! И Мирци, эту дрянь, туда же…

На рассвете государственный советник добрался до Ульма. Боль в левом боку стала нестерпимой. «Скажу, что попал в аварию», — думал советник. А душа требовала — донеси на них! Государственный советник подъехал к больнице. С трудом вылез из машины. Но у подъезда силы его покинули.

У д-ра Бимзена обнаружили перелом трех ребер, и вдобавок он лишился своего последнего здорового коренного зуба.

Спустя несколько дней государственному советнику принесли почту. Его супруга уже находилась на пути к нему. Коллеги выражали соболезнование и желали скорейшего выздоровления. К письму была приложена газетная вырезка, и д-р Бимзен прочел нижеследующее: «Тяжелая авария. Самоотверженный, неутомимый член нашей партии, государственный советник д-р Бимзен во время служебной поездки стал жертвой несчастного случая. По сообщению городской больницы в Ульме, жизнь пострадавшего, к счастью, вне опасности».

«Вот ведь как они все это изобразили, — думал растроганный д-р Бимзен, — Самоотверженный, неутомимый член партии… Ну да, собственно говоря, если правильно рассудить, то это и был несчастный случай, а я… я жертва…»

Он понял, что при сложившихся обстоятельствах донос был бы политической ошибкой. Кое-кто из его злоязычных коллег начнет, пожалуй, упражняться в остроумии по поводу его «весенней поездки». Но от какого бы то ни было общения с народом надо будет впредь воздержаться, решил он.

Молчащая деревня

На первой же лекции Андреас Маркус, студент факультета общественных наук Ростокского университета, привлек к себе внимание д-ра Бернера: живое, одухотворенное лицо студента было обращено к лектору, как настежь распахнутое окно. Именно этот студент однажды, после лекции, выступил против изложенных профессором основных принципов диалектики. Не раз бывало, что за одобрением, высказанным вслух тем или иным слушателем, чувствовалось внутреннее несогласие; в возражениях же Андреаса Маркуса звучала нотка какого-то радостного изумления перед раскрывающимися его духовному взору новыми горизонтами.

Студент и профессор шли по аллеям парка и говорили о мудрости древних греков и ограниченности многих своих современников. Еще не совсем стемнело и не все скамейки были заняты влюбленными парочками, так что они уселись под гостеприимной сенью старого раскидистого каштана, окутавшего их уютным сумраком.

Доктор Бернер спросил своего нового знакомого, откуда он родом и как ему удалось уцелеть во время войны. Его интерес к молодому человеку возрос, когда он узнал, что тот родился и жил в Гамбурге, всего лишь год назад вернулся из Канады, где был в английском плену, и теперь хочет стать архитектором.

— Архитектором? — удивился д-р Бернер.

— Да. И вы, конечно, в недоумении, почему я решил сначала пойти на факультет общественных наук? — сказал студент. — Сейчас объясню. Раньше чем строить для людей дома или мосты, я хочу узнать, как построено всё общество. Меня давно интересует история архитектуры, орнаментика и главным образом архитектоника. Однако я хотел бы изучить, историю архитектуры в более широком объеме, чем это делается обычно. Что толку от того, что я буду знать зодчество восточных народов, древних греков или христианскую архитектуру раннего средневековья, не имея представления о социальной структуре тех эпох, на почве которых они выросли? И что меня больше всего увлекает, — продолжал он с ясной улыбкой, словно уже видел свое будущее, — так это идея обновления современного зодчества силой духа обновленного общества.