Триптих - Макс Фриш

допустить такую безвкусицу?

Шмиц. А мне ничего больше в голову не пришло…

Айзенринг. Кнехтлинг! Как будто ничего другого не мог придумать. Ну представь себе: давний и верный сотрудник господина Бидермана, сегодня только похоронили, — он же совсем еще целехонький, бледный как скатерть, белесый и блестящий, как дамаст, твердый и холодный — прямо хоть ставь его на ноги… (Трогает Бабетту за плечо.) Честное слово, мадам, он не Кнехтлинг.

Шмиц (вытирает пот со лба). Прошу прощения.

Бидерман. Давайте сядем.

Анна. Теперь все?

Садятся; смущенная пауза.

Бидерман. Может, сигарку, господа? (Предлагает коробку с сигарами.)

Айзенринг. Идиот! Видишь, как господин Бидерман дрожит… Спасибо, господин Бидерман, спасибо!.. Тоже мне, сострил. Ты же прекрасно знаешь: Кнехтлинг отравился газом, после того как наш Готлиб сделал для этого Кнехтлинга все что мог. Четырнадцать лет давал ему работу, этому Кнехтлингу, и вот благодарность…

Бидерман. Не будем больше об этом говорить.

Айзенринг. Вот благодарность за гуся!

Закуривают сигары.

Шмиц. Может, мне спеть что-нибудь?

Айзенринг. Что?

Шмиц. «Увела гуся лисица…». (Поет во весь голос.)

Увела гуся лисица —

Отдавай назад…

Айзенринг. Эту не надо.

Шмиц.

Отдавай назад, —

Вот охотник разозлится…

Айзенринг. Он пьян.

Шмиц.

Даст тебе под зад.

Айзенринг. Мадам, не слушайте.

Шмиц.

Отдавай назад, —

Вот охотник разозлится,

Даст тебе под зад!

Бидерман. Даст тебе под зад — это хорошо.

Все мужчины.

Увела гуся лисица…

Поют на несколько голосов, то очень громко, то очень тихо, с подголосками, смеются, шумно братаются, через некоторое время наступает пауза, но потом сам Бидерман начинает снова, заражая своей веселостью других, пока хор не затихает от изнеможения.

Бидерман. Ну, давайте еще выпьем. Ваше здоровье!

Поднимают бокалы, в это время вдали раздается вой сирены. Что это?

Айзенринг. Сирена.

Бидерман. Нет, шутки в сторону!

Бабетта. Поджигатели, поджигатели!

Бидерман. Не кричи.

Бабетта распахивает окно. Звук сирены приближается — воющий, пронизывающий до мозга костей, — потом удаляется, промчавшись мимо.

Хорошо хоть не у нас.

Бабетта. Интересно, где это?

Айзенринг. Откуда фён дует.

Бидерман. Хорошо хоть не у нас.

Айзепринг. Мы обычно всегда так делаем. Отвлекаем пожарную команду в какой-нибудь нищий квартал на окраине города, а потом, когда начинается по-настоящему, им уже назад не проехать.

Бидерман. Нет, господа, давайте без шуток…

Шмиц. Но мы правда так делаем, без всяких шуток.

Бидерман. Кончили, кончили, я прошу вас. Все хорошо в меру. Вы видите — жена побледнела как полотно.

Бабетта. А сам?!

Бидерман. И вообще сирена есть сирена, ничего в этом смешного нет, господа; где-то забава кончается, где-то горит — не станут же наши пожарники просто так выезжать.

Айзенринг (смотрит на часы). Нам нужно идти.

Бидерман. Сейчас?

Айзепринг. Да, к сожалению.

Шмиц. Вот охотник разозлится…

Снова взвывает сирена.

Бидерман. Сделай кофе, Бабетта!

Бабетта выходит.

А вы, Анна, что уставились?

Анна выходит.

Между нами, господа: хватит так хватит. У жены больное сердце. Давайте прекратим эти шутки с поджогами.

Шмиц. Но мы же не шутим, господин Бидерман.

Айзенринг. Мы поджигатели.

Бидерман. Нет-нет, господа, теперь я говорю совершенно серьезно…

Шмиц. И мы совершенно серьезно.

Айзенринг. Совершенно серьезно.

Шмиц. Почему вы нам не верите?

Айзенринг. Ваш дом очень удобно расположен, господин Бидерман, вы сами понимаете; пять таких очагов пожара вокруг газометров, которые, к сожалению, находятся под охраной, да еще если хороший фён…

Бидерман Это неправда.

Шмиц. Господин Бидерман! Уж если вы считаете нас поджигателями, почему бы нам не поговорить в открытую?

Бидерман (съеживается, как побитая собака). Да я же не считаю вас поджигателями, господа, это неправда, вы ко мне несправедливы, я не считаю вас поджигателями.

Айзенринг. Давайте по-честному!

Бидерман. Нет, нет и нет!

Шмиц. Так кем же вы нас считаете?

Бидерман. Своими… друзьями…

Они хлопают его по плечу и направляются к двери.

Куда же вы?

Айзенринг. Пора.

Бидерман. Я клянусь вам, господа, Бог свидетель!

Айзенринг. Бог свидетель!

Бидерман. Да! (Медленно поднимает палец в знак клятвы.)

Шмиц. Вилли-то в Бога не верит, господин Бидерман, так же как и вы, — клянитесь не клянитесь.

Продолжают идти к двери.

Бидерман. Ну что мне сделать, чтобы вы поверили? (Преграждает им путь.)

Айзенринг. Дайте нам спичечку.

Бидерман. Что… дать?

Айзенринг. У нас кончились.

Бидерман. Дать вам…

Айзенринг. Да. Если вы не считаете нас поджигателями.

Бидерман. Спичечку?

Шмиц. Он хочет сказать — в знак вашего доверия к нам.

Бидерман опускает руку в карман.

Айзенринг. Сомневается. Видишь? Сомневается.

Бидерман. Тише! Только не при жене…

Бабетта возвращается.

Бабетта. Сейчас будет кофе.

Пауза.

Вы уже собрались идти?

Бидерман. Да, друзья мои, как не жаль, но… Главное, что вы почувствовали… Я не хочу много говорить, друзья мои, но почему нам, собственно говоря, не называть друг друга на «ты»?

Бабетта. Гм…

Бидерман. Я предлагаю выпить на брудершафт! (Берет бутылку и штопор.)

Айзенринг. Ах, скажите вашему милому супругу, что ни к чему из-за этого начинать бутылку, уже не имеет смысла.

Бидерман (откупоривает). Для вас мне ничего не жалко, друзья мои, ничего не жалко, и если у вас есть еще какое-нибудь желание… (Поспешно наполняет бокалы и раздает.) Чокнемся, друзья!

Чокаются.

Готлиб. (Целует Шмица в щеку.)

Шмиц. Зепп.

Бидерман. Готлиб. (Целует Айзенринга в щеку.)

Айзенринг. Вилли.

Пьют стоя.

И все-таки, Готлиб, нам пора.

Шмиц. К сожалению.

Айзенринг. Мадам…

Опять вой сирен.

Бабетта. Ах, это был такой милый вечер!

Слышен бой колокола.

Айзенринг. Еще только одно, Готлиб…

Бидерман. Что еще?

Айзенринг. Ну ты знаешь.

Бидерман. Если у вас есть какое-нибудь желание…

Айзенринг. Спичечки.

Входит Анна с кофе.

Бабетта. Анна, что случилось?

Анна. Кофе.

Бабетта. Вы же не в себе!

Анна. За домом… ах, фрау Бидерман, небо — если глядеть из кухни, — все небо горит…

Отсветы пожара уже заполняют комнату, когда Шмиц и Айзенринг с поклоном выходят.

Бидерман (бледен и недвижим). К счастью, это не у нас… К счастью, это не у нас… К счастью…

Входит доктор философии.

Что вам угодно?

Доктор. Я не могу больше молчать. (Вынимает из кармана жилета лист бумаги и начинает читать.) «Я, нижеподписавшийся, будучи глубоко потрясен происходящими событиями, которые, как мне представляется, и с нашей точки зрения не могут быть квалифицированы иначе как преступление, делаю следующее заявление для всей общественности…»

Вой сирен становится все громче. Доктор продолжает читать подробное заявление, но понять уже ни слова невозможно: мешает лай собак, звон колоколов, крики, вой сирен вдали, треск пламени вблизи.

(Подходит к Бидерману и вручает ему заявление.) Я отмежевался.

Бидерман. Ну и