Колыбельная для двоих - Барбара Вуд

Тед вернулся к своему креслу, и Марии снова стало хорошо и спокойно. Она сидела и думала, каково это было молодому семинаристу пойти служить в армию, участвовать в кровопролитных сражениях, вернуться домой и обнаружить, что все его былые идеалы разрушены, потом встретить Люссиль, влюбиться в нее, жениться и отказаться от своего призвания…

— Ты любишь Бога, папа?

— Скажем так, я им восхищаюсь.

Какое-то время они говорили о религии, и Мария призналась, что она всегда, до сегодняшнего дня, считала мать человеком более духовным, чем отец, на что Тед только улыбнулся. Потом, когда ночь уже близилась к рассвету, отец и дочь молча сидели и смотрели друг на друга, словно встретились впервые.

— Уже поздно, котенок, рано утром нам нужно быть на рентгене.

Мария уткнулась лицом в его колени.

— Я так боюсь, папа… — пробормотала она.

Глава 19

Мария придерживала рукой разлетающееся бумажное платье, пока улыбающаяся лаборантка помогала ей взбираться на холодный металлический стол. Поначалу Мария подумала, что в помещении холодно, так как ее била сильная дрожь, но потом она увидела, что молодая лаборантка, немногим старше ее, была в тоненькой голубой униформе с короткими рукавами. Поняв, что она волнуется — нет, хуже, боится, — Мария попыталась заставить себя думать о чем-нибудь другом, а не о нависшем над ней рентгеновском аппарате.

Часом раньше, когда она с родителями вышла из дома, Мария с удивлением увидела на ступеньках крыльца яркий красочный сверток. В нем она нашла детский комплект, связанный крючком из розовой пряжи, — шапочку, кофточку и пинетки, — и записку, написанную почерком Германи:

Мария, прости меня.

Не отворачивайся от меня.

Я люблю тебя.

Она побежала назад в дом и, пока ее отец прогревал машину, набрала номер семейства Мэсси. Германи была в школе, поэтому Мария передала ей сообщение через ее мать: «Передайте, пожалуйста, чтобы она мне позвонила, когда придет домой».

На какое-то время настроение Марии улучшилось — она была очень рада, что их дружба с Германи возобновилась, но как только на горизонте показалось здание больницы доктора Вэйда, радостное расположение духа тотчас улетучилось. Она лежала на спине на холодной поверхности стола, вдыхая запах духов лаборантки, которая, склонившись над ней, настраивала аппарат.

— Лежать нужно неподвижно.

— Мне так неудобно.

— Знаю.

— Больно спине.

— Мне очень жаль, это не займет много времени. — Лаборантка скрылась за свинцовым экраном. — Пожалуйста, не двигаться и не дышать.

Аппарат щелкнул, загудел и щелкнул еще раз. Девушка подошла к столу, вытащила из-под Марии кассету и подложила вместо нее другую.

— Еще один снимок спереди, затем два сбоку. Сдвинь немного таз вправо.

Когда Мария передвигалась, полы платья разошлись, и она легла голой спиной на ледяной металл. Лаборантка снова пропала за экраном.

— Не шевелиться. — Затем щелчок, гудение и снова щелчок. — Хорошо, повернись, пожалуйста, на левый бок. Давай, я тебе помогу.

Когда, несколькими минутами позже, Мария вышла из раздевалки, она увидела, что ее родители стоят у двери.

— Нужно идти в кабинет доктора Вэйда, — сказал Тед, и Мария заметила, каким серым было его лицо.

То, что предстояло доктору, было делом не легким. Возможно, это было самым сложным, самым ответственным моментом во всей его карьере. От этих снимков зависело очень многое и прежде всего статья, в которую надо вписать последнюю главу. Время принимать решение. Отец Криспин, он знал, ждал результатов рентгена у себя в церкви. Если ребенок будет иметь серьезную патологию, Джонас позвонит ему. Но что, если у него не будет «только» рук или ног? Что, если обнаружатся небольшие отклонения от нормы, которые не дают права на радикальные меры? Как подготовить Марию к этому? Джонас почувствовал, как его руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

Переломный момент. И все в конечном счете ложилось на него. Джонасу Вэйду предстояло взять на себя роль Бога.

Когда медсестра ввела в его кабинет семью Мак-Фарлендов, Джонас увидел, какими встревоженными были их лица, и на мгновение почувствовал к ним жалость.

Он не стал тянуть время. Как только все расселись, Джонас, нажав на тумблер, включил подсветку прибора, и два черных снимка — один вид спереди, второй вид с боку — вспыхнули ярким светом.

— Эти два снимка получились лучше всего. Как видите, на них плод имеет четкие очертания. — Вытащив из нагрудного кармана ручку, Джонас провел ею, словно указкой, по бесплотному контуру маленького хрупкого создания. — Вы также можете увидеть на них — вот здесь — ребра, изгиб позвоночного столба, руки и ноги. Это, — он нарисовал невидимый круг вокруг пушистого облачка, — голова.

Он опустил руку и повернулся.

— Все, кажется, в полном порядке.

Видя, как обе женщины облегченно вздохнули, как Люссиль неловко протянула руку дочери, чтобы поздравить ее с хорошим результатом, Джонас заметил, что Тед нисколько не расслабился. Лицо отца Марии, как подозревал Джонас, зеркально отображало его собственные страхи. Джонас Вэйд рассчитывал, что, как только подтвердится, что плод развивается нормально, он испытает невероятное облегчение. Однако, перешагнув через одно препятствие, он обнаружил другие, которые оставались до сей поры невидимыми. Физически плод казался абсолютно нормальным, но рентген показывал далеко не все; нельзя было увидеть кисти или стопы, черты лица или состояние мозга.

Тед прочистил горло.

— Значит, с ребенком все в порядке, доктор?

Джонас подумал: «Как будет выглядеть ее лицо? Будут ли у нее кисти и стопы? Не будет ли ее мозг липкой массой?..»

— Кажется, все в полном порядке, — сказал он. — Итак, — Джонас отошел от светящихся снимков, сел за стол, сцепил в замок руки, — итак, что вы решили насчет ребенка: оставляете или нет?

— Мы уже приняли решение, доктор Вэйд, и не намерены его менять, — заявила Люссиль.

Он бросил взгляд на Марию: та стояла с несчастным лицом.

— Но, миссис Мак-Фарленд, некоторые вещи изменились, многое прояснилось. Я думал, это повлияет на ваше решение и изменит его.

— Это ничего не изменило, доктор Вэйд. Нам не нужен этот ребенок.

Он с надеждой посмотрел на девушку.

— Мария? А ты как считаешь? — Она не произнесла ни звука. «Давай, Мария, очнись! — подумал он, — дерись за то, чего ты хочешь, за то, чего мы оба хотим».

— Я не понимаю, — раздался резкий голос Люссиль, — почему вас так это волнует, доктор. Мы, ведь, не требуем от вас совета.