Колыбельная для двоих - Барбара Вуд

— Я скажу тебе, что помогает, — сказала Глория. — Берешь чашку горькой соли, высыпаешь ее в таз с горячей водой и паришь в этом ноги. Этому я научилась уже во время второй беременности. И ешь побольше спаржи, это природное мочегонное.

Мария сидела, положив руки на подлокотники, и наблюдала за пальцами ног, которые она то сжимала, то разжимала, — в общем, делала все, что угодно, лишь бы не смотреть на Глорию Ренфроу.

Некоторое время они сидели в тишине. Лишь один раз Глория высказалась насчет погоды, сказав, что такой октябрь предвещает холодную зиму; а так — единственными звуками, перекрывающими завывание ветра, были периодические крики попугая и шум, с которым он передвигался по клетке. Затем тишину взорвал громкий протяжный свист, который напугал Марию и поднял на ноги Глорию.

— Вода закипела! — Она пошаркала на кухню, но на полпути остановилась. — Может быть, ты предпочитаешь чай? У меня есть.

Мария кивнула.

Спустя несколько минут Глория вернулась в комнату с подносом, на котором стояли две дымящиеся кружки, молочник, сахарница и тарелка с большими кусками пирога. Она поставила его между двух кресел, затем села на подлокотник своего кресла и налила в свой кофе молоко.

— Мария, сахар? Или ты пьешь чай по-английски, с молоком?

Мария наконец оторвала взгляд от своих ног и посмотрела на чашку.

— Две ложки сахара, пожалуйста, — пробормотала она, изучая руки женщины: те были красного цвета, с неровными ногтями.

Глория, поставив чай поближе к Марии и положив рядом с ним на салфетку кусок пирога, села в кресло и начала потягивать кофе. Подумав, Мария взяла чашку с чаем и, поднеся ее ко рту, вдохнула великолепный аромат специй.

— Итак, — спокойно сказала Глория, — какой у тебя уже срок?

Мария прочистила горло.

— Шесть месяцев.

Глория восторженно улыбнулась.

— Шесть месяцев, и такой большой живот! Видимо, малышка будет крепкой.

Мария смотрела на женщину с настороженностью кошки.

— У меня у самой было четверо, — сказала Глория, — старший сын работает юристом в Сиэтле, второй служит в Миссисипи в воздушных войсках, третий учится в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, а четвертый умер от лейкемии, когда ему было четыре года.

Чашка застыла возле губ Марии.

— Мне очень жаль, — прошептала она.

— Да, нам всем очень жаль. — Глория с тоской посмотрела на Марию, — ты уже придумала, как назовешь малышку?

Чашка снова застыла возле губ.

— Папа сказал вам, что у меня будет девочка?

— Он мне все рассказал, милая. Я слежу за жизнью Марии Анны Мак-Фарленд с июня месяца, словно смотрю программу из цикла «Жизнь замечательных людей».

Мария бросила на женщину гневный взгляд, но в ответ получила лишь безмятежную улыбку. Мария поставила чашку на стол.

— Он рассказал вам все?

Глория кивнула.

— Он не имел права.

— Не глупи. Конечно, имел.

Мария с вызовом взглянула на женщину.

— Это вас никоим образом не касается!

Заросшие брови Глории взметнулись вверх.

— Нет, милая. Все, что касается твоего отца, касается и меня.

— Почему это?

— Потому, что я люблю его.

— Не смейте так говорить. — Мария попыталась вернуть спинку кресла в вертикальное положение, но у нее ничего не получилось.

— Мария, — решительно произнесла Глория, — тебе не кажется, что нам с тобой пора поговорить? Мы должны ради блага твоего отца.

Мария размахивала в воздухе ногами.

— Я ничего ему не должна.

— Наверное, жалко себя, да?

Мария продолжала сражаться с креслом.

— У… меня… на то… есть… веские… причины…

— Потяни за подлокотники. Бог мой, ты похожа на перевернутую на спину черепаху!

Мария схватилась за подлокотники и потянула их с такой силой, что подставка для ног с грохотом сложилась.

— Надеюсь, ты не сломала мне кресло.

Мария, вцепившись пальцами в протертые подлокотники, взглянула на Глорию.

— Черепаха! — произнесла она.

В следующую секунду из глаз Марии брызнули слезы, и она, сама не понимая почему, расхохоталась.

— Милая, если бы ты только видела себя со стороны! Знаешь, когда я ходила третьим, у меня на девятом месяце был такой огромный живот, что люди останавливали меня на улице и спрашивали, каким автобусом я подрабатываю: внутригородским или междугородним. Я не шучу! Однажды я даже застряла в турникете, так что им пришлось вызывать пожарников, чтобы те вытащили меня оттуда!

Мария начала хохотать еще сильнее, время от времени вытирая слезы манжетами свитера. Когда смех стих, она смущенно посмотрела на Глорию.

— Если ты не хочешь разговаривать, — спокойно сказала женщина, — зачем ты тогда сюда пришла?

Мария потерла глаза кулаками.

— Не знаю. Посмотреть на вас. Увидеть, что папа… — Она убрала руки от лица. — Мне не нравится, что папа рассказывает обо мне всем и каждому.

— Во-первых, он не рассказывает «всем и каждому», а, во-вторых, тебе не кажется, что твой отец волен поступать так, как считает нужным? Знаешь, дорогая, на тебе не сошелся свет клином!

Мария натянула рукава свитера, словно рукавички, на кулаки.

— Вы не знаете, каково мне.

— Ой, милая, — Глория отломила кусочек пирога и положила его в рот, — ты не первая женщина, которая собирается рожать. Более того, ты не первая женщина, которая собирается рожать, будучи незамужней.

— Но у меня совершенно иной случай!

— Неужели? — Глория отломила еще кусок, — насколько я поняла из слов доктора Вэйда, твой случай не уникален; редок, да, но не уникален. Такие, как ты, есть, может быть, даже прямо сейчас, поэтому нося в своем чреве партеногенетического ребенка, ты не первая и не единственная.

Мария уставилась на женщину; та положила в рот второй кусок, прожевала его и запила кофе.

«Другие? — подумала Мария. — Такие, как я? Прямо сейчас?»

— На самом деле, милая, ты счастливица. У тебя есть доктор Вэйд, который защищает тебя, и замечательный отец, который верит тебе. Подумай о тех девушках, которые оказались в таком же положении, но которым не повезло так, как тебе. Вижу, ты никогда об этом не думала. Пей чай, милая, он слишком дорогой, чтобы его выливать.

Мария механически отхлебнула чай и обнаружила, что он был невероятно вкусным.

— Вкусный, правда?

— Никогда не пила ничего подобного.

— Пью его по особым случаям, например, когда у меня возникают колики. Это, кстати, тоже очень хорошее мочегонное.

Мария откинулась на спинку кресла и осторожно, чтобы не разлить чай, опустила ее. Ее опухшие ноги взмыли вверх.