Колыбельная для двоих - Барбара Вуд

— Ну так как, — сказала Глория тихим голосом, — ты уже выбрала имя ребенку?

Мария внимательно разглядывала пар, поднимающийся от чашки с чаем: он, клубясь, стелился по поверхности напитка, словно пар по раскаленному тротуару после летнего дождика.

— Я хочу назвать ее Жаклин, — прошептала она.

— Хорошее имя.

Мария сидела, обхватив руками горячую чашку, и думала о том, что заставило ее разоткровенничаться. Это был ее самый потаенный секрет, о котором она не говорила никому, даже Эми и доктору Вэйду. Ребенка отдадут на удочерение, и ее новые родители дадут ей свое имя. Но в душе Мария знала, что мысленно она всегда будет называть свою дочь Жаклин.

— Что случилось, милая?

— Ничего. Я просто…

Глория поставила чашку на стол и коснулась плеча Марии.

— Ты не хочешь ее отдавать, да?

Она шумно сглотнула.

— Я не знаю. Родители говорят, что ее нужно отдать. Отец Криспин говорит то же самое. Я в общем-то согласна с ними, только…

— Только что?

— Только она «особенный» ребенок, она не была зачата как все остальные дети, но ее новые родители не будут знать об этом и будут относиться к ней как к обычному ребенку, поэтому мне кажется, нет, я уверена, что растить ее должна я. — Взгляд Марии заметался по комнате. В ее мозгу начала формулироваться волнующая мысль — мысль, которая была там все время, но которая до этого момента спала и пряталась. — Я должна растить ее!

Глория кивнула.

— Должна, значит, расти, милая. Она особенный ребенок, и только ты понимаешь и ценишь это.

— До этого момента я не понимала… — Мария тщательно подыскивала слова. «Это я, говорил ей ее разум, она — это я, и я собираюсь отдать себя чужим людям».

— До этой минуты я воспринимала ее, как ребенка, который должен родиться и исчезнуть из моей жизни. Теперь же я думаю о ней, как о маленькой девочке, которая будет учиться ходить и разговаривать, будет ходить в школу и встречаться с мальчиками, и я хочу быть рядом с ней, когда это случится! Ох… — На глаза Марии навернулись слезы, и она, не в силах справиться с переполнявшими ее чувствами, зарыдала, закрыв лицо руками.

— Извините, — сказала она, спустя минуту вытирая глаза кулаками.

— Все в порядке, милая, поплачь, полегчает.

— Я не знаю, зачем я пришла сюда. Я была так зла на отца и решила пойти посмотреть, что… что…

— Что я из себя представляю? — Глория взяла чашку и начала пить кофе. Глядя поверх чашки на стопку пожелтевших журналов, лежащих под кофейным столиком, она подумала о том, что нужно будет позвонить в местную школу и узнать, когда там начнется очередной сбор макулатуры.

— Я завидую тебе, милая. Я всегда хотела дочку, но вместо нее получила четверых сыновей. После первых двух это превратилось в навязчивую идею. Перед третьими родами я даже накупила кучу девчачьих вещичек, словно это как-то могло гарантировать мне девочку! Говорят, за пол будущего ребенка отвечают хромосомы отца, значит, во всем был виноват Сэм.

Мария окинула взглядом комнату.

— Мой муж, — я вдова. Сэм умер от сердечного приступа семь лет назад, умер внезапно. Мы собирались в поездку за город и грузили в машину вещи. Он зашел в дом за фонариком и больше из него не вышел. Его нашел Джонни. Сэму был всего сорок один год. — Глория взглянула на Марию своими лучистыми, с золотыми крапинками, глазами. — Тогда-то я и познакомилась с твоим отцом. Мне пришлось продать ценные бумаги Сэма, чтобы покрыть расходы на похороны. Твой отец был маклером Сэма. Твой чай уже совсем остыл.

Мария с удивлением посмотрела на чашку в руках, словно не понимая, откуда она там взялась, и вновь перевела взгляд на глаза Глории Ренфроу. Ее глаза были очень интересными — карие радужки покрыты золотистыми крапинками и окружены черной окантовкой. Внезапно в голове у Марии возникла целая сотня вопросов.

— Каково это? — спросила она.

— Что это?

— Рожать ребенка.

— Вот ты о чем. — Глория усмехнулась. — Милая, для всех по-разному. У моего первенца, того, что работает сейчас юристом, была слишком большая для моего таза голова, поэтому врачам пришлось сделать мне кесарево сечение. Врач сказал, что если я не смогла родить первого ребенка самостоятельно, то последующих тоже не смогу и меня придется снова оперировать. Но я хотела родить следующего ребенка сама, на чем и настояла. Мы тужились и толкались, я имею в виду нас с Джонни, потели и кряхтели всю ночь, пока я не подумала, что если так пойдет и дальше, то кто-то один из нас умрет. И только я так подумала, он выскользнул из меня как обмылок из рук, с остальными получилось еще проще. — Глория замолчала, затем рассмеялась, вспомнив еще что-то. — Все зависит от твоего состояния, ребенка и врача. В одних больницах тебе дают общий наркоз, ты засыпаешь и просыпаешься уже с ребенком. В других тебе вкалывают укол в позвоночник, и ты просто наблюдаешь за процессом. Теперь, я слышала, практикуют естественные роды, когда женщина рожает сама, без всякой анестезии.

Глаза Марии округлились.

— А такое разве возможно?

Глория наморщила от удивления лоб.

— Конечно! Женщины тысячелетиями рожали без всякой анестезии, ее попросту не было. Или ты думаешь, что древние греки пользовались эфиром?

Мария нахмурилась.

— Я никогда об этом не думала…

— Как бы мне хотелось быть рядом с тобой, когда это случится. Я имею в виду во время родов. Рождение ребенка дарит поистине невероятные ощущения. Никто из женщин не сможет сказать тебе, как это будет. Это из разряда тех вещей, которые невозможно понять или оценить, пока сам не попробуешь. Ты же не знаешь, каково это — кататься на «американских горках», пока сама не сядешь и не прокатишься.

Мария поставила чашку на поднос и положила руки на живот.

— Завтра я иду на рентген, — еле слышно сказала она, — доктор Вэйд говорит, что волноваться не стоит, что он просто хочет посмотреть, как развивается ребенок. — Она подняла свои ясные, цвета морозного воздуха глаза на Глорию. — А это обычная процедура, ну, рентген?

Прежде чем Глория отвернулась, Мария заметила, как по лицу женщины пробежала тень.

— Милая, я ходила беременной сто лет назад, я не знаю, что сегодня обычная процедура, а что нет.

— Они думают, что с ребенком что-то не так?

Глория повертела в руках кусочек пирога, затем положила его обратно на салфетку.

— Ты носишь уникального ребенка, поэтому твой врач пользуется любой возможностью, чтобы проверить ваше состояние, твое и твоей дочери, убедиться, что вы в полном порядке. Тебе не о чем волноваться.

Слушая хриплый голос, который бы идеально подошел какой-нибудь фермерше, и глядя на квадратное располагающее лицо, Мария успокоилась. Она взяла свою чашку и, допив чай, подумала о том, может ли она попросить добавку. Взглянув на Глорию Ренфроу, Мария неожиданно вспомнила о первоначальной цели своего визита.