Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир - Елена Коровина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адвокат вымученно улыбнулся: «Все в порядке, офицер, спасибо за службу!» — «За этими фашистскими прихвостнями только смотри и смотри!» — буркнул стражник, но окошечко закрыл.
Адвокат повернулся к подзащитному: «Видите, положение сложное! Общественное мнение уже считает вас преступником. Но! — Адвокат поднял вверх палец, как флаг. — Отчаиваться не стоит! Мне не впервой вытаскивать обвиняемых из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Тем более когда они достойные и благодарные люди. Наверное, у вас, старого коллекционера, припрятана не одна картинка славного Вермеера, так сказать на черный день. А, господин Меегерен?» — И адвокат хитро подмигнул подзащитному.
Меегерен судорожно сглотнул, не зная, что сделать — подтвердить догадку своего ретивого мэтра или опровергнуть. На всякий случай чуть склонил голову — пусть понимает как хочет. Мэтр Вандерберг расцвел: «Я подготовлю еще одно ходатайство — теперь уже в вышестоящую судебную инстанцию об изменении вам меры пресечения! А тем временем мы начнем разрабатывать новую линию защиты — найдем авторитетного эксперта, попробуем поставить под сомнение принадлежность Вермееру этой злополучной картины. Ведь прежде о ее существовании вообще никто не подозревал, атрибуцию наверняка проводили в спешке, к тому же в самый разгар войны. Не исключено, что ошиблись. Ну а если это не Вермеер, а другой — неизвестный художник, значит, обвинение в распродаже национального достояния попросту рассыплется».
«Но к экспертизе стоит прибегнуть лишь в крайнем случае!» — лихорадочно зашептал Меегерен и замолчал, увидев, как окошечко камеры снова открылось.
«Свидание окончено! — зло глядя на заключенного, отчеканил охранник и уже мягче взглянул на адвоката: — Время вышло, мэтр!»
Зазвенели ключи, дверь со скрипом открылась и выпустила Вандерберга. Меегерен снова остался один.
Дни прерывались только доставкой тюремной баланды. К заключенному никто не приходил, и его не вызывали на допрос. С каждым часом его былая решимость улетучивалась. В голову лезли самые разные мысли: «Меня хотят сломать психологически. Или вовсе сгноить без суда. Может, еще отравят чем-нибудь. Хотя нет, им надо вздернуть меня как пособника нацистов. Чтобы мое имя было навеки опозорено и стало синонимом негодяя. Ну нет! Этого нельзя допустить. Надо бороться. Но как?! Может, все-таки стоит рассказать, что немцы действительно получили не подлинного Вермеера, и к Герингу попала фальшивка? Но признаться в таком публично — навсегда потерять деловую репутацию! К тому же придется возвращать музею кругленькую сумму. Хотя если выбора не будет, то уж лучше быть уличенным в обмане, чем обвиненным в коллаборационизме!..»
Действительность оправдала худшие ожидания художника. Когда его наконец-то доставили на допрос, он сразу понял — дела плохи: следовать не терял времени, и теперь у него на столе лежала толстенная папка, на которой крупными буквами было написано: «Х.А. ван Меегерен». Открыв ее и полистав документы, скорее для солидности, чем по необходимости, следователь вальяжно откинулся на спинку кресла и самодовольно процедил: «В принципе материалов достаточно для передачи дела в суд. Но для протокола я еще раз должен спросить вас, господин Меегерен, признаете ли вы свою вину?»
Обвиняемый закрыл глаза от страха, но, замотав головой, выдавил: «Нет, господин следователь!»
«Тем хуже для вас! Чистосердечное признание и раскаяние было бы учтено в суде. А так вы сами лишаете себя последней надежды на снисхождение. — Следователь закурил папиросу, намеренно пуская дым прямо в лицо заключенного. — У нас есть картина Вермеера, попавшая к немцам, есть показания сотрудников амстердамского музея о том, что именно вы в 1943 году настояли на ее передаче антикварной фирме, представлявшей интересы Геринга. Для обвинения этого достаточно!»
Следователь резко захлопнул папку, давая понять, что участь арестанта уже решена. И тогда Меегерен взорвался: «Остановитесь! Я хочу сделать заявление!»
Холсты для Вермеера
«Значит, все-таки хотите признаться?» — Следователь изобразил на своем жестком, обезображенном шрамом лице подобие улыбки.
«Да, хочу, но не в том, в чем вы стараетесь меня уличить! Скажите, что было бы со мной, если бы немцы вместо Вермеера получили работу, скажем, какого-нибудь современного автора?»
«В таком случае вас бы здесь попросту не было!»
«Ну так выпустите меня! „Христос и блудница“ — не старое полотно, а современная подделка!»
«Как бы не так! — Следователь потряс папкой. — Здесь у меня несколько экспертных заключений о подлинности этого произведения. Оно, несомненно, принадлежит кисти Вермеера».
«Даю стопроцентную гарантию — эксперты ошиблись!» — Художник уже почти перешел на крик, но это, казалось, не производило никакого впечатления на его оппонента.
«Так кто же, по-вашему, написал эту картину?» — с легкой издевкой поинтересовался он.
Меегерен глотнул побольше воздуха и выкрикнул: «Я!»
Следователь опешил.
«Поверьте мне, это правда! Я с молодых лет учился писать так, как старые мастера. И вот теперь даже специалисты не смогли отличить мою собственную работу от работы Вермеера!»
«Это полная чушь! Не знаю, может, вы и в состоянии сымитировать стиль художника. Но как подделать возраст холста? Согласно экспертизе, ему больше трехсот лет!»
«А я и не подделывал! Я рисовал на подлинном холсте XVII века. Это всегда сбивает с толку экспертов. И краски я готовил по старинному рецепту. Потом искусственно состарил картину путем термообработки. Она потемнела, в ней проявились характерные трещинки-кракелюры…»
«Господин Меегерен! — Следователь впервые за время допроса повысил голос. — Вы думаете, я такой наивный идиот, что вам поверю? Да и как в таком случае быть с другими картинами Вермеера, которые вы продали? Не будете же вы утверждать, что и они написаны вами?»
«Буду! — воскликнул художник. — Причем не только они, но и еще две картины, которые я сбыл частным коллекционерам как работы другого мастера XVII века — Питера де Хоха. И я могу все это доказать!»
«Доказать?!» — Лицо следователя налилось гневом.
Но Меегерен, теперь уже не боявшийся ничего — ведь главное было сказано! — заверещал каким-то тоненьким голоском, не давая себя перебить: «У меня дома сохранились счета из антикварных лавок! Там я покупал недорогие работы малоизвестных художников XVII века. Их я смывал, а сам рисовал на подлинных холстах. Но иногда писал прямо поверх! Если расчистить верхний красочный слой знаменитой „Тайной вечери“ моего Вермеера, вы увидите морской пейзаж Абрахама Хондиуса. Пошлите людей в Роттердам, господин следователь, „Вечеря“ там в коллекции ван Бойнингена с 1941 года. А ее раннюю версию можно отыскать в моей мастерской на вилле „Примавера“ на Лазурном Берегу Франции. Там я жил и работал с 1932 по 1940 год. Вот там, во Франции, я и написал своего первого Вермеера — „Христос с учениками в Эммаусе“ на евангельский сюжет!»
Хан ван Меегерен. Христос в Эммаусе (В стиле Вермеера)
Меегерен закашлялся от волнения, и следователь, наконец, сумел вставить слово. «Ну это слишком! — заорал он басом. — Я своими глазами видел эту картину в 1938 году на выставке в музее Бойманса в Роттердаме. Да я сам читал, что ее подлинность установил Абрахам Бредиус — самый крупный специалист по живописи XVII века. Уж его-то вы не смогли бы обмануть!»
«Смог! — Меегерен вдруг залился тоненьким смехом. — Сначала я выставил „Христа“ в Монте-Карло. Ажиотаж был колоссальный. Газеты наперебой пересказывали выдуманную мной историю: как я нашел картину в Италии, в старом заброшенном доме, как на крошечном суденышке тайком вывез во Францию, спасаясь от преследования чернорубашечников Муссолини. Бредиус увидел полотно уже после этого ажиотажа. И я устроил так, что в его распоряжении была лишь лупа, с помощью которой он, разумеется, не мог абсолютно точно установить возраст картины. Но ему показалось достаточно, что по манере она напоминала ранние работы Вермеера. К тому же на полотне обнаружилась характерная подпись Вермеера — его знаменитые вензеля. Да их подделать оказалось легче всего! — Меегерен снова довольно засмеялся. — К тому же злую шутку с Бредиусом сыграла его искусствоведческая эрудиция. Он знал, что в молодые годы Вермеер был в Италии, где учился у Караваджо. А я намеренно выстроил композицию картины в манере этого художника!»
«Какую еще композицию? Не морочьте мне голову!» — уже не сдерживаясь, истерично заорал следователь.
И тогда художник тоже закричал из последних сил: «У меня есть свидетель! Он видел, как я писал мнимых Вермееров! Это мой коллега Тео ван Вингарден! Он мне помогал!»
Истерика следователя прервалась. Его лицо снова обрело почти нормальное выражение.
