Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир - Елена Коровина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но на этом история не закончилась. Краутцер опять отправился на Хабахтальский рудник. И чудо — его «второе пришествие» принесло новую находку: изумруд не меньше, а может, и больше первого. Правда, теперь, наученный горьким уроком, он объявил рудничному начальству о своей находке. Дома же объяснил жене: «Не всем дано играть с законом в азартные игры! Не с моей невезухой браться за авантюры!»
В благодарность за проявленную честность рудничные власти скостили Краутцеру сумму налога и разрешили самому выбрать ювелира для огранки. После огранки камень оценили и дирекция Хабахталя выплатила Герману причитающуюся сумму — ровно миллион. Новоявленный миллионер тут же покинул страну и улетел в Штаты. Там, как известно, миллионеров много, и след Германа Краутцера затерялся. И никому не пришло в голову: может, Краутцер вовсе и не был незадачливым воришкой, а, напротив, ловко и виртуозно облапошил всех? Существовал ли в реальности этот самый, второй изумруд, или хитрому авантюристу удалось выдать за него свою первую находку? Недаром же затерялись не только следы самого Краутцера, но и «Звезды Хабахталя»! А может, все-таки камней было два? И виртуозный мошенник увез в Америку не только миллион, полученный за второй изумруд, но и саму «Звезду», которую он только объявлял утраченной, а сам надежно прятал где-то?
Завсегдатай артистических кафе
Актеры, как известно, любят расслабиться — выпить и закусить, особенно при приятной компании. Впрочем, и иная творческая интеллигенция не чужда такому времяпрепровождению. Да и кто ж откажется?!
Начиная с XIX века, как возникли в Москве стационарные императорские театры, образовались вокруг них, а то и на отдалении, так называемые артистические кафе. Самым известным в ХХ веке было кафе напротив МХАТа в одноименном проезде. Теперь этому проезду возвращено его исконное название — Камергерский переулок, возникшее оттого, что тремя домами тут владели настоящие камергеры Императорского двора. Современный Камергерский переулок вообще весьма плотно набит кафе и ресторанами. Теперь они тут чуть не в каждом доме.
В одном из них (не будем давать название, чтобы нас не упрекнули в рекламных устремлениях) в доме номер 5 по Камергерскому переулку отмечала какое-то свое событие одна из актерских компаний. В середине вечера, когда все присутствующие признали уже, что жизнь прекрасна и вообще удалась, к ним подошел с поздравлениями какой-то посетитель этого ресторана-кафе. Похвалил одного из присутствующих за новую роль, поцеловал ручку у молодой актрисы, высыпав груду комплиментов. После этого гостя, естественно, пригласили за стол. Через пару минут все уже были уверены, что знакомы давным-давно и вообще Димаша — славный парень. И только одна умная девушка поинтересовалась, на него глядя: «А разве теперь модно носить банты?»
Димаша смутился, погладил свой франтоватый бант, завязанный вместо галстука, но его выручил хозяин вечера: «Ты, наверное, после спектакля переодеться не успел? Островского, что ли, ставили?»
Димаша улыбнулся: «Лучше — водевиль! „Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка“ господина Ленского слышали?»
Актеры зашумели — конечно же «Льва Гурыча» знали все. Играть в таком классическом водевиле — большая честь. Мало кому удается. Скупы театры нынче на старинные водевили. Да и мастеров-актеров, способных на водевильную искрометность, давно нет. Были Андрей Миронов да Людмила Гурченко. А теперь что?!
Но вот, выходит, Димаша сподобился — сыграл в «Синичкине». Кого — спрашивать не стали. И так жаба за душу взяла — завидно стало.
Словом, все покряхтели немного, но решили «хорошо сидеть» и дальше. Потому «Льва Гурыча» из головы выкинули, а Димаше стали наливать побольше — может, упьется и оскандалится?.. Тогда и не будет завидно, что он в водевиле играл, а они нет.
Словом, Димашу упоили, аж через край. Даже в такси его засунули. Когда сами стали рассчитываться, оказалось счет большеват. Хозяин вечера, молодой мхатовец Леонид, из кармана последнюю мелочь выгреб.
Официантка даже разжалобилась, глядя, как он мелочь считает. «А вы этого прощелыгу зря поили! — сказала. — Думаете, он — весельчак Ленский? Нет! Его просто зовут как Ленского. А бант он специально напяливает и про „Льва Гурыча“ заливает, чтобы его на халяву покормили».
«А при чем тут Ленский?» — удивился Леонид.
«Вообще-то водевилист Ленский давно помер, еще в XIX веке!» — встряла умная девушка.
«И что? — фыркнула официантка. — Мало ли что помер. Разве не знаете, что он уж третий век по кафешкам-ресторанам бродит?»
«Привидением, что ли?!» — ахнула девица.
Официантка скривилась: «А еще артисты! Простых театральных легенд не знаете! Да, весельчак Ленский — кафешный призрак. И у нам заглядывает. Он вообще любит именно артистические кафе. К кому в зале подсядет, тех успех, слава, богатство ожидают. Но только в том случае, если его хорошо встретят, накормят-напоят. А если ему что не понравится, так этот актер-призрак вмиг провал организует. Тогда прощайся с актерской карьерой. Все пойдет под откос. И ничего не поможет».
«Ну, думаю, это сказки!» — пробормотал Леонид, расплачиваясь.
«Вовсе нет! — отрезала официантка. — У него даже подражатели нашлись. Не один Димаша бант нацепляет и по артистическим кафе болтается. Плохо ли — на халяву поесть?! И ведь никто не гонит. Все боятся себе карьеру испортить. А ну как он — настоящий Ленский?»
Дома любопытный Леонид прочитал все, что нашел про водевилиста и в книгах и в Интернете. Оказалось, Дмитрий Тимофеевич Ленский (1805–1860) — прелюбопытнейший человек.
Никакой он не Ленский, а Воробьев, из зажиточных московских купцов. Такие на сцену в актеры не хаживали. Вот и Воробьев-старший определил сына по почтенной коммерческой части и даже пристроил клерком в отделение английского банка в Москве, но сын пошел поперек. Как потом часто говаривал: «Много горя я принес старику!»
Однако на своем Димаша (его и вправду так звали приятели) настоять сумел — пошел на сцену. В 1824 году дебютировал на сцене театра в доме Пашкова на Моховой. Однако артистическая карьера Ленского не задалась. Хотя он и сыграл Молчалина в «Горе от ума». Однако быстро обнаружился иной талант — он умел писать хлесткие тексты, смешные репризы и сочинять веселые стихи. Из всего этого и вышел водевиль — в то время самый востребованный жанр. Конечно, знатоки разругивали этот «легкий жанр» в пух и прах, зато публика валом валила. И на бенефис каждый актер стремился поставить именно водевиль. Ведь как написал Ленский:
Без водевильных вздоховИ бенефис нейдет.А бенефис — актеровЕдинственный доход.
Вот все московские и петербургские актеры и просили Ленского: «Напиши водевиль!» И весельчак писал — легким пером, не особо утруждаясь. Он создал больше ста водевилей. Не брезговал брать сюжеты из чужих книг, перелицовывать французские водевили на русский лад. Но среди многочисленных поделок встречались у него и настоящие жемчужины, вроде «Льва Гурыча Синичкина».
Однако, стряпая свои бесконечные водевили, Ленский ничуть не обогатился. Хуже — большой любитель компаний, он не вылезал из долгов. Чаще всего его видели в кофейне Баженова, тестя знаменитого трагика Мочалова, на Неглинке в доме номер 6. С 1860-х годов там разместилось легендарное Театральное училище при Малом театре. А в 1840-х годах в этом, тогда двухэтажном здании располагались под одной крышей артистическая кофейня Исамва и трактир Печкина. Вот там-то и отдыхали актеры Большого и Малого театров. Общались, читали газеты (редкость по тем временам), ели-закусывали и, ясное дело, «вспрыскивали». Конечно, «денежные» актеры платили сами. А вот «голытьба» частенько откушивала за счет гостеприимного, хлебосольного Ленского. Ну как тут не влезть в долги? «Тут поневоле будешь промышлять куплетцами!» — писал Ленский другу — великому трагику Каратыгину. Однако раскошеливаться за других острослов не переставал. А все потому, что был уверен: его товарищи талантливы, а у него самого таланта на копейку. Правда, друзья думали иначе. В Москве вообще считали его самым одаренным современным остряком. И надо сказать, что свои остроты он расточал не только в литературе, но и в обычной жизни. Причем если для сцены Ленский выбирал тон веселого смеха, то в жизни это часто оказывалась язвительнейшая сатира, которая и передавалась москвичами из уст в уста.
Однажды Ленский был вынужден прийти с прошеним к важному московскому чиновнику. Народу в приемной была тьма. Ждать пришлось так долго, что один старенький генерал уже совсем занемог. Уселся на стульчик и начал обмахиваться треуголкой. Да так ретиво, что из нее перья выпали. Ленский поднял одно да и заключил в сердцах: «Вишь, как замучалась публика — даже генералы линять начали».
