Роман на Рождество - Элоиза Джеймс

Герцог был слишком умен, чтобы обманывать себя, – ему еще никогда не было так плохо. Даже то, что он всю дорогу в этой проклятой карете лежал, не приносило облегчения. Похоже, действительно помочь ему мог только пистолет.

– Я умираю! – прорычал он. – Как еще, черт подери, я могу себя чувствовать?

– Вы просто раздражены, – кротко возразил камердинер. – Но вы не умираете, нет! – Бедняга, он был одним из немногих, кто отказывался посмотреть правде в глаза. – Вы ведь едете на рождественский прием, ваша светлость, совсем как в былые времена, – выложил свой единственный козырь Финчли.

– Давай, рассказывай свои сказки, – пробормотал герцог.

Он чувствовал приближение очередного приступа лихорадки. О, Вильерс теперь отлично знал ее повадки. Она накатывала на него неумолимо, как могучий океанский прилив, и, накрыв с головой, уносила на глубину, в багровую мглу. Он из последних сил барахтался, пытаясь выплыть, но его только бросало из стороны в сторону, как балласт, выброшенный с тонущего корабля.

– Где мисс Татлок? – спросил больной.

– Она присоединится к нам в имении.

– А Бенджамин?

Финчли молчал.

– Барнаби?

– Кто такой Барнаби, ваша светлость?

– А где Даутри, мой кузен?

– Он тоже будет позднее, – постарался успокоить хозяина Финчли.

Но прилив уже подхватил Вильерса и увлек в багровую глубь. Однажды он останется там навсегда… Внезапно карета накренилась, ее сильно тряхнуло, и раненое плечо герцога пронзила такая адская боль, что он очнулся и закричал.

– Ах, простите, ваша светлость! – чуть не плача запричитал Финчли, и Вильерс окончательно пришел в себя. – Мы уже скоро приедем, обещаю, ваша светлость. Пожалуйста, потерпите еще часок-другой, и все. Господи, почему я только не отговорил вас ехать!

Как раз решение о поездке было совершенно правильным, подумал Вильерс, но, обессилев от боли и жара, не стал ничего объяснять. За всю жизнь у него было всего двое друзей – Элайджа и Бенджамин. Элайджа стал герцогом Бомоном, напыщенным политиком, Бенджамин умер…

Вильерс решил, что обязательно попросит у Элайджи прошения, будь тот хоть самым важным политиком на свете. Но за что? Герцог не знал. Он не мог вспомнить, из-за чего они поссорились. Это произошло много лет назад и как раз в доме Бомона, так что поездка туда имела смысл.

«Надо попрощаться, – подумал Вильерс, – все исправить…» С этой мыслью он перестал сопротивляться и позволил багровому приливу унести его туда, где он не ощущал душевных и телесных мук.

Через несколько часов герцог очнулся уже не в карете, а на кровати, между двумя полотняными простынями. Сначала его вывел из забытья чей-то громкий голос, а потом холодное лезвие ножа вонзилось в его раненое плечо.

– Господи Иисусе! – вскрикнул Вильерс, дергаясь и пытаясь открыть глаза. Его должна была ждать багровая глубина, а не ледяная волна боли! Это несправедливо! Нож повернулся в ране. – Проклятие! – взревел герцог и наконец открыл глаза.

Он увидел склонившегося над ним звероватого вида детину с косматой бородой, похоже, сельского жителя. Одной здоровенной ручищей детина удерживал герцога на кровати, а второй делал что-то с его плечом, отчего тело Вильерса пронзала такая боль, что он мог только вопить благим матом. Герцог попытался вырваться, но, к своему стыду, не сумел даже пошевелиться – так сильно его придавили к кровати.

– Держитесь, – произнес детина с сильным шотландским акцентом. – Я должен очистить вашу рану, не то вам несдобровать.

Вильерс должен был что-то сказать, как-то выразить свой протест, но не смог – на этот раз ему помешал не багровый прилив, а черная волна, застлавшая ему глаза и сбросившая с утеса вниз.

– Слава Богу, потерял сознание, – сказал доктор Треглоун, ибо сельский увалень был местным доктором. – Ну и запущенная же у него рана! Какой идиот его лечил?

– Хирург, доктор Бандерспит, – ответил Финчли. – Скажите, это из-за того, что я не позволил делать герцогу кровопускание? Доктор Бандерспит настаивал на кровопускании, а я не разрешил. Значит, это моя вина, что его светлости так плохо?

Доктор Треглоун выкатил глаза и начал лить на рану какую-то жидкость с кислым запахом, от которой поднимался легкий дымок.

– Кровопускание точно убило бы его светлость, так что не волнуйтесь, вы ни в чем не виноваты, – успокоил он слугу. Но, доложу я вам, чтобы несколько месяцев мучиться от такой заразы и не помереть, нужно быть здоровым, как бык.

– Что вы сейчас делаете? – прошептал Финчли.

– Очищаю рану, что ж еще? Ох и противное же зрелище.

– Но мы же ее уже очистили, – забеспокоился Финчли, – с помощью бренди, в точности, как сказал хирург, и делали это до тех пор, пока она не зажила.

– Бренди? Ха!

Финчли не понял, что означало это «ха», но ему было не до расспросов – хозяин, его дорогой хозяин, лежал на постели бледный и неподвижный, как покойник.

– Вы уверены, что он жив? – дрожащим голосом спросил камердинер. – Он плохо выглядит.

– Потому что ему сейчас действительно плохо, – ответил врач, отворачиваясь, чтобы помыть руки. – Видели, сколько заразы вышло из раны? Она-то и убивала вашего герцога.

– Но сверху рана выглядела так, как будто уже зажила… – горестно недоумевал Финчли. – А я ни о чем не догадывался!

– Еще бы, вы же не называете себя хирургом, как некоторые! – с пугающей ухмылкой ответил доктор. – На этот раз мы оставим рану открытой, будем промывать ее четыре раза в день терпентиновым спиртом. – Он со стуком поставил на бюро возле кровати бутылку черного цвета и продолжал: – Ваш герцог будет орать, как ненормальный, когда придет в себя. Так что приготовьтесь, это будет нелегко. Я пробуду тут до завтрашнего вечера. Если он доживет до того времени, то, наверное, сможет выжить. Или умрет.

– Святые угодники, сейчас же Рождество! – застонал Финчли.

– Еще нет, – поправил его Треглоун. – До Рождества осталось несколько дней. Думаю, вскорости вы сами поймете, испортит его светлость праздники своей кончиной или нет. Еще раз промойте рану через шесть часов. Это надо делать и ночью.

– Да, сэр, – ответил камердинер, – все будет исполнено.

– Интересно, когда приедут хозяева и остальные гости? Мы, здешние жители, еще не видели супругу нашего герцога. Восемь лет назад она уехала в Париж, так и не побывав в загородных владениях. Все мои пациенты вне себя от нетерпения, так хотят ее увидеть.

– Через несколько дней увидят, как я понимаю.

Треглоун хмыкнул.

– Этот рождественский прием – просто из ряда вон, доложу я вам, – сказал он. – Представьте себе – внизу веселятся гости, наверху – больной герцог кричит от боли. Просто как в каком-то романе, не иначе.