Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну кто так укачивает детей? И потом, комната крошечная, а ты тут куришь, рядом с сыном. Доктор Фостер говорит, табак для младенцев вреден. И что у малыша, когда режутся зубки, могут случиться конвульсии.
— Ты что, пришла меня учить, что хорошо, а что плохо? — отбивался Жан.
— А почему бы и нет? Ты, дядюшка, позволяешь себе выходки похуже — вмешиваешься в чужие сердечные дела. Скажу напрямик: оставь меня в покое и не смей больше ходить и отчитывать Анри. Одного раза хватит. Мы любим друг друга и счастливы этим.
— Если б ты только любила, а не спала с этим типом, я бы слова не сказал! Он — твой любовник, Элизабет. Это аморально и неприлично. Соседи этого Моро наверняка считают тебя девицей легкого поведения. Прости, если задену твою стыдливость, но что будет, если ты забеременеешь?
— Думаю, у меня родится еще ребенок.
— Она еще будет дерзить! Я скажу тебе, что будет: Эдварду Вулворту, хочет он того или нет, придется вас срочно поженить и потратить кругленькую сумму, чтобы отселить тебя подальше!
— Нет, замуж за Анри я не пошла бы, даже если бы ждала от него ребенка. Я воспитала бы его сама или с участием его отца, а кольцо на палец мне не нужно.
Элизабет со вздохом поцеловала в лобик Уильяма, который плакать уже перестал. Ей хотелось кричать, что она не любит Анри так сильно, как Жюстена, сводного брата матери, который, подобно недостижимой мечте, живет у нее в сердце.
— Ты совсем рехнулась? — уже испугался Жан. — Нормальной женщине такое и в голову не придет! Бог свидетель, я сделал все, что мог. Поступай, как хочешь. Я умываю руки!
Жан Дюкен выругался в истинно французской манере, с той только пользой, что племянница улыбнулась. Но этот проблеск веселья тут же померк.
— Делай что хочешь, — продолжал Жан. — Но предупреждаю: я написал Пьеру недели две назад. Брат наверняка прочитает письмо отцу. Я не могу один нести это бремя. Ты катишься по наклонной, Элизабет. Я обязан был рассказать!
Элизабет не верила своим ушам. Злая, как черт, она положила племянника в коляску. Взгляд голубых глаз встретился с взглядом серо-золотых глаз Жана.
— Ты поступил дурно. Я никогда тебе этого не прощу, и на этот раз я говорю искренне. Дедушка Туан заслуживает спокойной старости. А теперь, по твоей вине, он будет терзаться. Выход у меня один: напишу и объясню, как я все это вижу. И он наверняка поймет, как понял бы папа!
— Да что ты можешь об этом знать? — взвился Жан. — Элизабет, тебе было шесть лет, когда Гийома убили!
— Ненавижу тебя! — крикнула она, убегая.
Покупательницы, которые задержались в магазине, проводили ее глазами. Элизабет даже с Бонни не попрощалась.
«Могли бы и не ссориться в магазине, когда у меня клиенты, — подумала та. — Хорошо еще, что эти дамы ни слова не понимают по-французски!»
Выходя из такси возле подъезда Дакота-билдинг, Элизабет сдерживалась, чтобы не заплакать. Внутри у нее бушевала злость, но это была не единственная причина дискомфорта. Ее терзала необъяснимая, глухая тревога.
— Дома что-то произошло, — прошептала она, поздоровавшись со швейцаром, который, как обычно, стоял у открытых ворот.
Молодой служащий, управлявший лифтами, метнул на нее любопытный взгляд. Эту молодую даму он находил очень красивой и всегда старался сказать ей что-нибудь приятное. Сегодня Элизабет на любезность не ответила — так задумалась, что просто его не услышала.
«Я знала, что долго так продолжаться не может! — сказала она себе, оказавшись на четвертом этаже. — Антонэн! Не нужно было оставлять его одного. Только не сегодня!»
У молодой женщины перехватило дыхание, едва она увидела, что одна из створок входной дубовой двери Вулвортов приоткрыта. Она вбежала в просторный холл, и в тот же миг из гостиной показалась Норма.
— А, наконец-то вы пришли, Лисбет! — воскликнула домоправительница. — Мадам только что звонила Дюкенам в магазин, и Бонни сказала, вы давно уехали.
— Норма, ты меня пугаешь! Что стряслось?
— Антонэн упал. Доктор Фостер говорит, что его нужно везти в больницу. Ваш сын поломал руку.
— Боже мой! — простонала Элизабет.
Картина ее глазам предстала удручающая. Антонэн лежал на канапе, личико у него было красное от боли. Мейбл стояла рядом на коленях и гладила его по лбу. Сидящая тут же, в кресле, Перл курила сигарету, а няня суетилась вокруг малышки Дэбби, которая, всхлипывая, сосала большой палец.
Доктор Фостер складывал инструменты в чемоданчик.
— Я приехал, как только смог, Лисбет, — сказал он, подходя к молодой женщине. — Не тревожьтесь, у него перелом плечевой кости, чистый, без осложнений. У детей такие срастаются быстро. Но Антонэну придется несколько недель поносить гипс.
Она кивала, не сводя глаз с сына. Антонэн застонал, позвал ее:
— Мама! Мамочка! Мне больно!
Мейбл, осунувшаяся, с красными от слез глазами, пустилась в объяснения:
— Мне так жаль, дорогая! Мы с Перл болтали, а Антонэну с Дэбби я разрешила пойти в его комнату и там поиграть.
— А я имела глупость отпустить няню попить кофе в кухне — Норма предложила, — с подчеркнутой холодностью уточнила Перл своим хорошо поставленным голосом. — Еще одно доказательство, что не надо миндальничать с прислугой!
— Потом мы услышали шум и закричала Дэбби, — продолжала Мейбл. — Было понятно, что она сильно испугалась. Я кинулась в детскую, а там — Антонэн корчится от боли на ковре!
Элизабет слушала, осыпая щеки и лоб мальчика поцелуями. Антонэн был в маечке, потому что Чарльз Фостер соорудил ему временную повязку.
— Так ли необходима госпитализация? — спросила она у доктора. — Опасаетесь, что он ушиб голову?
— Нет, я проверил все, что было можно. И потом, этот маленький проказник помнит, как упал, это хороший знак, — отвечал Фостер.
— Он нам рассказал, что залез на каминную полку, — подхватила Мейбл дрожащим голосом. — Хотел снять со стены картинку для Дэбби. Ты знаешь ее, Лисбет. Гравюра, на которой скачущая галопом лошадь!
Молодая мать, чуть успокоившись, пробормотала едва слышно «Да, конечно». Ее уже одолевало чувство вины. Она презирала себя за то, что оставила ребенка с единственной целью — переспать с любовником.
«Я могла бы найти его бездыханным! Потерять навсегда! И кошмары, предупреждающие о трагедии, мне не снились! — говорила она себе, терзаемая муками совести. — Нам еще повезло! Антонэн мог разбить голову…»
Элизабет била нервная дрожь. Перл с презрительным видом заявила, что им пора. Ее няня, в уверенности, что еще до вечера получит расчет, поминутно приседала
