Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

Но ведь и у тебя есть своя гордость. Давай рассуждать логично: здесь мы бы жить не смогли, потому что у меня есть Антонэн. Твоей зарплаты не хватит, чтобы снимать квартиру побольше, а я в состоянии это сделать, благодаря деньгам Вулвортов.

— Деньгам, которые тебе не принадлежат.

— Возможно. Но ты прекрасно знаешь, что па выплачивает мне ренту и что я буду их наследницей. Я могла бы тратить без счета, но живу экономно, за вычетом благотворительных взносов, которые получает от меня больница милосердных сестер.

Анри Моро так разволновался, что схватил сигарету и тут же закурил. Он окинул молодую женщину обожающим, но печальным взглядом.

— Да, мне бы не хотелось от тебя зависеть, — кивнул он. — И я прекрасно понимаю, что не в состоянии обеспечить тебе тот образ жизни, к которому ты привыкла. Короче, это тупик.

Это последнее слово оживило воспоминания особого толка, которое у них было одно на двоих. Элизабет улыбнулась, подбежала к Анри и прильнула к нему.

— Ну и что? — сказала она. — В тупике мы с тобой уже бывали, и это было чудесно! Помнишь, за зданием прачечной? Больше не было сил противиться притяжению, толкавшему нас друг к другу. Вечером я приводила детей домой и ждала момента, когда ты пожмешь мне руку, — только чтобы ощутить твое прикосновение. А ты потом сказал, что у тебя было так же.

Анри нежно ее обнял, осыпал легкими поцелуями ее щечки, губы и лоб.

— Я никогда этого не забуду, Лисбет. Все было словно во сне. Я повел тебя на задний двор показать котенка, о котором мы говорили. Оба склонились над ним, и когда стали обсуждать участь этого несчастного существа, ты оказалась так близко, что я тебя поцеловал. Хотя ты так на меня смотрела… Я часто думал потом, смог бы хоть кто-то устоять перед таким взглядом. Обольстительным, манящим…

Элизабет тихонько вздохнула. Нечто похожее слышала она и от Ричарда в каюте «Турени» — парохода, который вез ее обратно во Францию семь лет назад. Выходит, ее покойный супруг не так уж заблуждался.

Стоило Элизабет выйти из траура, как Мейбл принялась знакомить ее с холостяками из высшего нью-йоркского общества. Некоторые ей даже нравились. После пары свиданий, а иногда и после вальса, когда она воображала себя покоренной, готовой к поцелую, кавалер, уверившись, что она согласна, вдруг начинал катастрофически торопить события. А еще вот уже полгода ей досаждал своим вниманием доктор Чарльз Фостер. Он признался, что безумно влюблен и давно разочаровался в своей супруге Перл, по его мнению, слишком меркантильной, тщеславной и пустой.

— Анри, не сваливай всю вину на меня, — игриво возразила она. — Ты тоже на меня смотрел… по-особенному.

— Так и было, — признал он.

— А потом ты помог мне подняться и стал целовать, поглаживать мое лицо, волосы, спину. Я себя не помнила от счастья, Анри. И на следующий день мы насладились им полной мерой, на этой вот кровати. Шел дождь, и ты затопил печку, чтобы я не мерзла. И мы счастливы до сих пор, наши чувства не ослабевают. Зачем что-то менять?

Анри согласно кивнул. Он увлек Элизабет в соседнюю комнату, где обычно готовил еду, а дети по вечерам делали уроки.

— Заварить нам чаю? — спросил он.

— Да. Но ты все равно выглядишь расстроенным. Мне не хочется уходить с тяжелым сердцем. Дай мне еще немного времени, я могу и передумать. Новый брак меня… немного пугает. Не хотелось бы навредить Антонэну. Я стараюсь дать ему всю свою любовь, уберечь от малейших огорчений.

Элизабет с трудом сдерживала печаль. Анри это видел, но все же не удержался, чтобы не сказать:

— Я раз десять видел твоего сына в Сентрал-парке. Десять раз за пять лет, Лисбет! Я был бы ему хорошим отцом. Ребенок, у которого нет одного родителя, страдает, от этого никуда не деться. Агата — ежедневное тому подтверждение. У нее слабое здоровье, и для своих десяти лет она очень мала ростом. Я уже молчу о приступах рыданий, которые она не может сдерживать. Луизон стал больше дерзить, и результаты в школе ухудшились. Будь с нами Тереза, нам жилось бы лучше.

— Конечно, детям нужна мать, — отвечала Элизабет. — Я делала, что могла, чтобы хоть как-то их утешить.

— И я тебе за это очень благодарен, моя хорошая! — вскинулся Анри. — Если бы не ты, им пришлось бы еще тяжелее. Дети очень к тебе привязаны, и я знаю, ты их любишь, но я, наверное, очень ошибался, думая, что ты охотно станешь им второй матерью. Лисбет, я редко говорю с тобой о своей первой жене. Как-то неудобно, что ли… Тереза была очень набожной, заботливой, сердечной. И, будь она жива, я бы прожил с нею жизнь, не задаваясь никакими вопросами. Но судьба решила иначе.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Стыдно признаться, но я никогда не чувствовал к Терезе того, что чувствую к тебе. Настоящую любовь я открыл для себя в тот день, когда уложил тебя на свою кровать и, обнаженную, стал целовать. Пойми правильно, я влюбился намного раньше, не смея ни на что надеяться. А теперь дни без тебя кажутся мне бесконечными. Я дышу полной грудью, только когда слышу на лестнице твои шаги, когда ты входишь в дом.

Настоящее признание в любви… Элизабет прекрасно понимала серьезность происходящего. Следя за Анри взглядом, она думала о своем. Он вскипятил воду, подготовил заварник, выбрал для нее лучшую чашку. Высокий, худощавый, он неизменно вызывал у нее умиление.

«Мне нравится моя жизнь такой, какая она есть, — заключила она. — Ма и па — прекрасные дедушка и бабушка для Антонэна, который живет с ними, и они его обожают. Мы вчетвером — крепкая, дружная семья. Я не могу разрушить эту гармонию».

Анри не откажешь в проницательности: если она решит выйти за него, Эдвард не станет противиться, но сделает все возможное, чтобы ее отговорить.

«А ведь ма так хочет снова выдать меня замуж! — сказала она себе. — И обещает, что па постарается снять для нас квартиру в Дакота-билдинг».

Анри поставил перед Элизабет чашку, достал из буфета кекс с сухофруктами и отрезал два ломтика.

— Я не какой-то там ветреник, Лисбет, — неожиданно вырвалось у него. — Я тебя люблю и с тобой хочу жить, пока не умру. Я так и сказал кузену. Он уже немолод и хочет, чтобы года через три-четыре я сам управлял прачечной. А еще — чтобы я женился на дочке его лучшего работника. Ее зовут Линда.