Твой час настал! - Федор Шахмагонов

Да разве угадаешь, от души обнимал Василий Шуйский своего спасителя, не замышлял ли он уже против него, страшась его славы.

Скопин подошел к царю, низко поклонился. Царь обнял его и на глазах собравшихся троекратно поцеловал. Но царские поцелци могли быть иудиными поцелуями. Шуйский и Скопин вошли в собор, Захару и рязанцам туда невступно.

После молебна у царя пир в честь героя и шведских союзников. Сидеть за царским столом почтены Скопин и Делагарди. Даже своих братьев Дмитрия и Ивана на этот раз не посадил за свой стол.

Люди в городе не расходились по домам до поздней вечери. Многие зазывали и русских и шведских ратников к себе на постой. Дымились печи, московские люди из последних запасов пекли пироги для дорогих сердцу постояльцев.

И пошли день за днем пиры в боярских домах. Делагарди, явно обеспокоенный пришел к Скопину.

— Не о жаловании говорить я к тебе пришел, Михайло. Ныне царь рядом, о жаловании с ним разговор. Генералы мои и офицеры думают не столь уж хитрую думу. Мы, говорят они, зашли в глубину чужой и незнаемой земли. Мы прошли по многим королевствам, но таких непроходимых дорог и болот никогда не видывали. Михайло, пока снег не потек, надо  идти на Смоленск и гнать оттуда короля. Прогоним короля, жалование нам поляки оплатят. Откупом возьмем. Не могу я поверить, Михайло, что тебя утешает поклонение московских людей. Нет для тебя ничего опаснее такого поклонения. Можно забыть о письме рязанцев, но и московские люди во всеуслышание между собой говорят, вот он наш царья явленный Богом по нашим молитвам за наши страдания.

— Что же, по твоему разумению, я должен сделать? Не я себя объявляю явленным Богом царем, о царстве не думал и не думаю, а хочу тишины на русской земле.

— Михайло, в который раз говорю тебе, что ты не искушен в дворцовых интригах. Царь тебя разлучил с войском, а полководец разлученный с войском становится добычей придворных интриг. Иди к царю и уговори его, что время выступать против короля. Царь беспрестанно задерживает жалование моим воинам. Мои воины возлюбили тебя. Они пойдут ныне за тобой, не требуя жалования. Их приз под Смоленском. Остались до разлива рек считанные дни. Не медли!

Скопин последовал совету Делагарди. Но не юному полководцу разгадать лукавство Василия Шуйского, сумевшего выжить при царе Иване Васильевиче, устоявшего при Борисе Годунове, вырвавшего царство у царя Дмитрия. Помаргивая красными веками, глядя на племянника слезящимися глазами, он озабоченно и будто бы доброжелательно ответил:

— Не спеши, Михайло! В опаске я, как бы ты, вознесенный славой, не потерял бы ее в битве с королем. Король и его гетманы — это не Рожинский и не Ян Сапега. За королем королевство и римский престол. Наше войско с каждым днем возрастает, а на шведов малая надежда. По суху, по суху пойдешь и покроешь себя неувядаемой славой! А мне старику уходить на покой, отдав тебе царский венец.

— Государь, и в мыслях не держу садиться на царство. Прямо и честно служу тебе, и мысли мои только о ратных делах.

— Отказываешься? По совести или душой кривишь? Я тебе предлагаю прямой путь, пойдешь окольным, не попади волкам на зубы. От волков еще можно отбиться, а от укуса ядовитой змеи и Вещий Олег не уклонился.

— Крест целую, Государь, в мыслях того не держу, чтобы сесть на престол.

— А я держу! Не одарил меня Господь сыном. Кто же наследует? Только тебя вижу своим наследником!

— Государь, в царстве волен только Бог, а я молю Бога, чтобы сия чаша меня минула.

Скопин вернулся от царя просветленным. Делагарди ожидал его. Скопин говорил, не скрывая радости:

— Напрасны твои тревоги, Яков! Царь ждет, когда просохнут дороги, да когда соберется побольше войска. Царь уговаривал меня принять в наследство царство...

— И ты?..

— Отказался! Крест целовал, что на царство не претендую.

— Странные ты известия принес, Михайло! Не сухих дорог ждет царь и не людей необученных ратному делу. Не думаешь ли ты, что царь поверил твоему крестоцелованию, сам не единожды его порушив? Сжигали  не мы письмо рязанцев, не соженным ты отдал его чужим людям в руки, его и порванное могли склеить. Мой совет: если не можешь уйти из Москвы к войску, так скажись больным и не выходи из дома до того часа, как объявят поход.

Больным Скопин не сказался, а тут его, вдруг, призвали в Думу.

В думе Дмитрий Шуйский должен был говорить о Кореле, отданной по договору шведам за их помощь. Дмитрий вышел обличать Михаила Скопина за самоуправство в раздаче русских земель шведам. Царь не дал закончить  эти обличения.

— Цыц, оглашенный!

Редко видывали в таком гневе Василия Шуйского. Даже на казнь посылал с улыбочкой. Здесь же вскочил со своего царского места, трусцой подбежал к брату, вскинул посох и принялся охаживать  им почём попадя.

— Вон! Вон оглашенный!

Дмитрий выбежал из думной палаты, царь вернулся на свое место, усмехнулся и молвил:

— Вот, как старшему приходиться учить младшего. Затянули мы дело с передачей Корелы шведам. Вы приговорите, бояре, а я укажу! Надо платить королю Карлусу, без шведов нам никак не одолеть Сигизмунда.

Скопин рассказал Делагарди об извете Дмитрия Шуйского и, как царь его защитил. Делагарди еще более обеспокоился.

— Не брата царь бил, а тебе, Михайла, палку показывал. Не хочет он тебя к войску отпустить, а как не пустить не знает. Ищет...

Екатерина встретила супруга удивленным восклицанием:

— Откуда ты, царев брат? Из какого явился кружала? Где это тебя так украсили? На лбу синяк, шея — красная, будто по ней молотили палкой?

— А еще и руки отбиты... — пожаловался Дмитрий.

— Схватили тех, кто осмелился бить царева брата?

— Бил меня саморучно Василий при все думцах. Осрамил!

— Невелик срам получить от царя дубиной, то не топор царя Ивана Васиьевича! Пошто бил-то?

— За извет на Михайлу Скопина, что Корелу шведам без нужды отдал. Аки пес цепной с цепи сорвался...

— За извет? Так я тебя убила бы! Московские люди следы Михайлы Скопина на снегу целуют, а ты... извет!

— Василий сам на извет научал.

— Вот оно как! Хитер твой брат, но и я хитра. Прямо не говорит, а иносказанием. Сам угадывай! Умывает руки, как Пилат, когда отдавал Христа на распятие.

Екатерина задумалась, а затем молвила:

— Князь Воротынский не крестил еще сына. Напроси меня на крещение кумой, а кумом пусть назовет Михайлу Скопина. Михайла не откажет князю Воротынскому.

23-го апреля у князя Воротынского Ивана Михайловича крестины сына княжича Алексея. Соблаговолил придти на крестины и царь Василий. Екатерину объявили кумой, кумом — Михаила Скопина. Провожая боевого друга на крестины, Делагарди уговаривал:

— Отказаться, то обида князю Воротынскому, а на пиру прими мой тебе  наказ и не пей ни хмельного, не иного питья, а чтоб не было никому в обиду, скажись больным.

Окрестили княжича в домашней церкви, пошло пирование. Наибольший воевода Михаил Скопин, а по европейским понятиям маршал, по родовитости  — принц крови, не пил ни вина, ни медов, что разносили слуги. Царь Васлий обратился к куме.

— Еще князь Владимир киевский Ясное Солнышко сказывал, что в питие есть веселие, а кто весел, у того и душа весела. Ах, кума, что же ты не почтишь своего кума чарой вина, а еще краше было бы, чтобы почтила ты его медом. Да взойдет в его душу веселие! От одного  его имени, Вор сбежал из Тушина, а пан Рожинский, что грозил нам, издох от страха, как затравленный заяц. Нарекли московские люди нашего Михайлу, скопу из орлиной семьи — «Отцом Отечества». Как же не почтить, тебе кума такого славного кума?

Екатерина поднялась из-за стола, взяла в руки серебряный кубок, сама нацедила в него хмельного меда, и подошла с поклоном  к Скопину. Скопин встал ей навстречу.

— Ты, кума, — продолжал царь, — отведай прежде сама из кубка, потому как наш Михайло не пил ни вина, ни меда, опасаясь отравы.

Екатерина поклонилась царю и отпила несколько глотков из кубка. Гости глаз с нее не сводили, да где углядеть, как упало малое зернышко из-под ее ногтя в кубок и утонуло в непрозрачном меде. Кубок в одно дыхание не осушить. Выпил  Скопин его до дна в несколько глотков. Екатерина поклонилась, поцеловала кума, приняла из его рук кубок. Шуйский одобрительно молвил:

— И тебе повеселело, Михайло, и нам посветлело, видим, что ты не мыслишь на нас!

Скопин сел на место. Воротынский поднял за его здравие чашу. Уж коли царь возвестил его «Отцом Отечества», так же почтил его и Воротынский.

— Никого уже нас на свете не будет, а княжич Алексей, мой сын, будет вспоминать, что в лихолетье был он крещен Михаилом Скопиным — «Отцом Отечества».

Скопин поднялся для ответного тоста, да не услышали его голоса. Рот открыл, хватал ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Прикрыл рот рукавом и бегом кинулся из трапезной. Князь Воротынский одичало взглянул на царя и устремился за Скопиным. Царь проводил их насмешливым взглядом.