Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы - Паола Педиконе

Арсений Тарковский любил и превосходно знал музыкальную классику. После Второй мировой войны он начал собирать грампластинки и имел одну из самых больших коллекций в Москве. Новые музыкальные направления типа додекафонистов он не приветствовал, но все же относился к ним терпимо.

Мальчиком он учился в музыкальной школе по Ганону, по руководствам, так сказать, золотой пробы, для которых, например, Скрябин был выскочкой, нарушителем спокойствия. Не только поэтому, но и поэтому тоже, авангард Арсению Тарковскому на старости лет был чужд. В искусстве превыше всего он ценил гармонию, распространяя это и на музыку.

Однажды Тарковский сказал:

Если верить в переселение душ, то в меня переселился кто-нибудь из небольших поэтов – Дельвиг, быть может… Я бы предпочел, чтобы это был Данте, но он не переселился. Или Моцарт хотя бы. Я до десяти лет учился музыке, а потом это прекратилось в связи с революцией. А я очень люблю музыку. С поэзией связаны все искусства, какие существуют на свете… И живопись, и музыка. Но музыка – самое высокое искусство, потому что ничего, кроме самое себя, не выражает.

Поэт невероятно тонко чувствовал и воспринимал музыку именно гармоничную, недаром он так любил сонату с ее строгой трехчастной формой и соотносил ее с формой сонета в поэзии. Казалось бы, рок-музыка должна была вызывать у него чувство отторжения… Но! Посетители квартиры Тарковских на «Маяковке» помнят, что нередко он ставил на проигрыватель пластинку с рок-оперой Эндрю Ллойда Уэббера «Иисус Христос – суперзвезда». Особенно нравилась ему ария Марии Магдалины.

Арсений Тарковский ценил чистоту жанра. Умение созидать гармонию – в данном случае мелодическую – так трактовал он задачу художника. Однако гармонию не в примитивном смысле – только как прекрасную мелодию. Гармония может выражаться и в очень сложных, непривычных для поверхностного восприятия формах. Скажем, у Вивальди она настолько проста, что пресыщенному слушателю может показаться даже сусальной. А вот Шостакович или Шнитке требуют душевных усилий для вхождения в их гармонический строй.

Вивальди, Шостакович, Шнитке… Где уж тут место для «низких» жанров вроде рок-музыки! Вероятно, есть место и для нее, если рок – интеллектуальный, решающий задачи самовыражения, а не «попсовый». Рок многослоен и имеет свою землю и свои небеса. Тарковский это понимал. Вот почему, когда в 1985 году к нему пришел рок-музыкант Ким Брейтбург, композитор и лидер группы «Диалог», поэт не принял позу бога-олимпийца а вслушался в то, что сделал «Диалог», и отнесся к этому доброжелательно. Он увидел мучительность, с которой Ким Брейтбург искал созвучие рока с поэтической культурой серебряного века.

В августе 1986 года Арсений Тарковский даже выступил на одном вечере вместе с рок-группой «Диалог». Сбор средств от вечера предназначался в фонд помощи жертвам Чернобыля. В первом отделении поэт читал стихи, во втором звучали песни Кима Брейтбурга на стихи Арсения Тарковского.

Андрей Тарковский к рок-музыке относился бузучастно; единственный опыт ее использования – в «Солярисе», и то лишь третьим планом. Его музыкальный вкус формировался задолго до того, как Россию вслед за Западной Европой и Америкой захлестнула волна битломании. Правда, самих «The Beatles» он любил, особенно «Желтую подводную лодку», но в целом рок-культура не затронула Андрея. Для фильмов Тарковского нужна была другая музыка, вернее, синтез музыки и речи, шума природы и шума цивилизации. Ветер в «Зеркале» звучит не менее выразительно, чем баховская кантата № 47 в финальной сцене фильма. Случалось, что Тарковский решительно убирал музыку из кадра, отдавая предпочтение шуму – хотя бы тому же ветру.

Эдуард Артемьев рассказывает, что сочинил к одному из начальных эпизодов «Зеркала» (лес, порывы ветра, раскачивающиеся ветви) специальный музыкальный номер, «вписывающийся» в шум ветра.

Композитор говорит:

Мне казалось, что он хорошо сочетается с натуральными звуками порывов ветра. Работал я тогда в паре со звукорежиссером С. Литвиновым, и очень плодотворно. К тому времени мы сделали с ним две картины и прекрасно понимали друг друга. Прежде чем начать что-либо делать, мы всегда заранее договаривались, что будет у меня, а что у него, и соответственно нашей договоренности я писал музыку, а Литвинов подбирал шумы. Но Тарковский, услышав нашу музыку, твердо сказал: «Нет, музыка мне в этой сцене мешает. Это опять начинается живопись, мне же нужны реальные ощущения.

Из композиторов любимым у Андрея Тарковского был Бах. Эдуард Артемьев вспоминает:

Когда бы я к нему ни пришел, у него обязательно звучала музыка Баха. Без нее Андрей просто не мог жить. Многие из произведений знал наизусть, коллекционировал грамзаписи, сразу стараясь приобрести все то, что у нас издавалось. Нередко друзья привозили ему пластинки из-за границы.

Итак, очередные параллели в судьбе отца и сына: оба учились в музыкальной школе игре на фортепиано, оба бросили школу, не доучившись, оба прекрасно знали классическую музыку и коллекционировали грамзаписи. Добавим еще: оба хорошо рисовали.

После музыкальной школы для Андрея наступил период увлечения изобразительным искусством (рисунком). Он поступил в художественное училище имени 1905 года, проучился несколько месяцев и понял: это не его призвание.

И Арсений Тарковский в молодости увлекался рисунком. Сохранились его графические работы 20—40-х годов в духе кубофутуризма.

Женщины Андрея

Одни вспоминают о том, что в 60-е годы Андрей Тарковский пользовался в киношной среде отнюдь не платонической славой Дон-Жуана: «Если ему понравилась какая-нибудь женщина в компании, то – горе мужу! Нередко под каким-нибудь предлогом Андрей уводил ее с вечеринки…» (Т. А. Озерская-Тарковская.) Другие (актриса Вита Ромадина) называют эти отношения очень деликатными, завуалированными какими-то другими вещами: уходом в разговоры об искусстве, о литературе…

Поначалу интерес к «прекрасному полу» действительно был весьма деликатным. Об этом рассказывает подруга школьной юности Тарковского Людмила Смирнова, с которой мы встретились в 1989 году.

– Наверно, это прозвучит банально, но наши отношения совсем не походили на то, что происходит у современной молодежи. Мне было тогда 16, Андрею – 17 лет. Но мы прошли войну, а значит, повзрослели значительно раньше обычного. Наше влечение друг к другу было лишь фоном, а на переднем плане стоял взаимный интерес развивающихся личностей.

– А как вы познакомились?

– О, это очень интересная история. В конце 1940-х годов в районе Серпуховки расцвела своего рода маленькая цивилизация. У нее были два эпицентра – мужская школа № 554 в Стремянном переулке и женская школа № 628 в начале Житной улицы. 554-я школа прославилась позднее своими интеллектуалами – здесь учился сын актера Ивана Пырьева – Эрик, ставший одним из праотцов диссидентского движения, будущий священник и богослов Александр Мень,[73] поэт Андрей Вознесенский, ну и человек, о котором мы с вами говорим…