Подлунная Роза - Реброва Алена Дмитриевна

В академии и среди всех наших знакомых не нашлось ни одного мага, кто знал бы что-то об играх с пространством, наши рассказы воспринимались скептически – величайшие умы не верили, что такое возможно.

Мы отправили отряды в старую пещеру Салтра, лес, в котором пропал Томас, был истоптан вдоль и поперек, но нигде мы не обнаружили ни единой зацепки.

Так прошел месяц, за ним другой, подступало время, когда нужно было объявить миру о смене короля Подлунных земель. До сих пор мы преподносили отсутствие Томаса как похищение, но дальше оставлять страну без главы было нельзя.

Нилс объявил, что хочет занять трон сам, отказавшись от регентства матери и от моей помощи, которую я почувствовала своим долгом предложить. Ему будут помогать советники, замок останется под моей защитой, но единовластным королем станет Нилс, так он решил.

Эдвин готовился вернуться в академию, по нашему уговору он должен был заняться ей, а я оставалась жить во дворце, пока власть Нилса не станет достаточно крепкой. Дочери, узнав об этом, также решили разделиться: Эстер выбрала отца и академию, а Кейси не могла упустить возможности пожить в королевском дворце и захотела остаться со мной.

В последние дни перед коронацией и нашей разлукой мы все собирались в саду в королевском дворце. Это были грустные дни, мне стоило радоваться тому, что вижу мужа и дочь, стоило ловить каждый миг, проведенный с ними, но меня окутывала такая беспросветная тоска, что я просто не могла.

Я оставила Томаса умирать. Своего лучшего друга, который был рядом с самого моего детства. В самый нужный момент мне не хватило сил, чтобы спасти его. И чего стоили тогда все эти годы практики и совершенствования? Чего стоила я сама, если первому пожелавшему удалось отнять его у меня и разделить мою семью? Я не могла простить себя за то, что не справилась, и старалась не думать о том, какая тьма окутывает Эдвина – он ведь тоже не справился и в итоге потерял брата.

Однако мне казалось, что, в отличие от меня, он на что-то надеется. На какое-то чудо. Да только откуда этому чуду прийти? До сих пор мы оба смело брали его роль на себя.

В один из последних вечеров мы собрались в саду, на старых скамьях, которые я знала еще с детства. Нилс настоял на этой встрече – отец часто собирал их там, чтобы хотя бы пару часов они могли побыть обычной семьей.

– Кейси, как тебе твоя новая комната? – спросил Нилс, первым нарушая тишину.

– О, она чудесная, благодарю, – она присела в идеальном реверансе, кудри, которые накрутила ей местная горничная, подпрыгнули в воздухе. Настоящая маленькая принцесса… она словно рождена для придворной жизни. И от кого это в ней?

Разговор не клеился, Рик старалась радоваться за сына: завтра его ждал важный день. Я с трудом находила слова, но старательно поддерживала хрупкую беседу между Нилсом и Кейси о замковой жизни. Эстер, не терпящая бессмысленной болтовни, ушла, как только мы перестали за ней смотреть, а Эдвин, скорее всего, жалел, что не может последовать примеру дочери.

С наступлением темноты наш разговор принял почти мистическое значение: слова не шли, но каждый из нас понимал, что, когда мы покинем этот сад, ничто уже не будет прежним. Стоит этому вечеру закончиться, наступит утро и для каждого из нас кое-что навсегда изменится, а пока мы сидим в тесном кругу посреди ночной тишины, еще как будто есть надежда…

Вдруг Эдвин встал. Его худое тело в черной одежде вытянулось, он по-птичьи повернул голову в сторону леса.

– В чем дело? – спросила я, насторожившись.

– Они появились. Оба…

Прежде чем мы успели понять, Эдвин уже взмыл в воздух, черные крылья подняли волну ветра, которая чуть не опрокинула нас на землю. Только придя в себя, я последовала за ним: если это судьба давала нам шанс, то он был последний! Мы оба это понимали.

Скорость, которую набрал Эдвин, была за гранью, я оставалась далеко позади, как ни старалась, и когда он начал снижаться, сердце внутри меня сжалось от страха: я не успевала…

Перед нами предстал пустынный тракт, заброшенный в это время года. По нему ковылял одинокий бродяга, он прихрамывал, но продолжал волочить по земле странный мешок. Этим бродягой был Томас.

Мы опустились перед ним, не зная, чего ждать, готовые ко всему на свете, но Томас только криво улыбнулся, встретив наши безумные взгляды.

Сам он выглядел хуже, чем когда-либо. Обросший, тощий, с густой грязной бородой, в почерневшем костюме, его запахом можно было убить стайку лесных перепелов.

– Помощи от вас… – хрипло проговорил Томас, тут же закашлявшись. Однако кашель не избавил его от веселого настроения. – Все ждал, когда вы явитесь, но пришлось справляться самому!

Он был сам на себя не похож, но я не помнила, когда в последний раз видела его настолько довольным. Посмеиваясь, он последним усилием швырнул свою ношу нам с Эдвином под ноги и с триумфом наблюдал за тем, как мы переменились в лицах.

Это было то, что осталось от Сирила. Пустое, иссохшее тело, обтянутое серой папирусной кожей, распространяло сладковатый аромат гнили, – вот чем он был на самом деле. Видимо перед тем, как заявиться в замок, он испил не одну живую душу, чтобы походить на человека хотя бы внешне. Эстер или Эдвин – были для него не прихотью, а жизненной необходимостью.

Томас не церемонился. Голова и конечности оказались отделены от туловища и соединены наскоро сплетенной из травы веревкой, как части копченой туши в лавке мясника. Мне пришлось совершить усилие над собой, чтобы заглянуть в искаженное скверной лицо на отрубленной голове… и тут его глаза открылись. Такие же зеленые и сверкающие, как раньше.

Вслед за глазами раскрылись губы, и из них вырвался лишь едва различимый треск.

– Я не смог убить его, – признался Томас. – Но вы, я думаю, придумаете, что с ним сделать.

– Не сомневайся, – пообещал Эдвин, странно улыбаясь останкам Сирила. – Но сначала мы вернем тебя в семью, братец. Этот мир тебя заждался.

Коронация не состоялась, но торжество грянуло вовремя, и съехавшиеся послы смогли лично пожать руку вернувшемуся королю. Во время празднества я все-таки упросила Томаса рассказать, как он одолел некроманта, и тот поведал свою историю.

Сирил не приходил очень долго. Когда он обнаружил в своем капкане худшего из всех зайцев, на которых рассчитывал, то, видимо, решил припасти его на черный день. Обелиск поддерживал Томаса все эти месяцы, пока колдун не ослабел настолько, что в конце концов был вынужден согласиться даже на такой скромный ужин.

Когда Сирил пришел на поляну за своей добычей, он едва мог шевелиться от слабости. В его понимании Томас, не имеющий ни малейшего понятия о магии, был не опаснее котенка, вот почему колдун осмелился подойти к нему в таком изможденном состоянии – и в этом была его главная ошибка.

Томас притворился спящим, но стоило колдуну оказаться рядом, как он бросился к нему и перекинул цепи ему через голову. Он знал, что Сирил не оставит его в живых, если вырвется, поэтому вложил в рывок все свои силы. Но много их и не понадобилось. Ветхое, почти высохшее тело не смогло выдержать натиска Томаса, обученного и сильного воина, и голова отделилась от туловища. Хотя Сирил оставался жив благодаря своим диким чарам, больше он ничего не мог сделать, и в тот же миг и поляна, и обелиск исчезли, оставив Томаса посреди леса вместе с обезглавленным некромантом.

Освободившись, король закончил начатое, разрубив колдуна на пять частей своим мечом, а затем двинулся в сторону дома. Оставлять еле дышащий труп он опасался, поэтому решил взять его с собой и предоставить право казнить его тем, у кого для этого больше способностей.

С того дня и Томас получил свое прозвище. В истории он останется для своих потомков Томасом Мракоборцем, и пусть ему самому это имя претило, мы всегда считали, что он его достоин.

Эпилог

Это событие заставило нас с Эдвином задуматься. Академия тревожила не только контуарских чиновников и колдунов-одиночек с гордым сердцем, она становилась мишенью для всего мира, куда только доходили слухи. Пришлось признать, что рано или поздно магам, которых мы обучаем, придется сражаться отнюдь не с нарушителями границ, не с армией, а с такими же отрядами колдунов. Решение было непростым, однако мы должны были начать обучать искусствам, о которых до сих пор даже не заговаривали в стенах академии.