Подлунная Роза - Реброва Алена Дмитриевна

Одним вечером мы сидели в небольшой комнате у камина, я перечитывала работу о памяти воды в травах и деревьях. Если нам не удавалось найти следы Нилса, то, возможно, стоило обратиться за подсказкой к природе.

Томас был с нами, он смотрел в огонь воспаленными глазами, положив голову на руки. Вся его поза выражала немое страдание, и Эстер, не выдержав, подошла к нему.

Когда девочка положила руку дяде на плечо, он вздрогнул и поднял на ребенка усталый взгляд.

– Дядя Томас, ты скучаешь по Нилсу? – спросила она, наклонив голову на бок.

– Конечно, он скучает, это же его сын, дурында! – возмутилась Кейси.

Она сидела у моих ног, но теперь вскочила и бросилась к Томасу.

– Прости ее, дядя, – проговорила она со всей заботой, на которую было способно ее юное сердце. – Она не от мира сего! Мы все очень скучаем по Нилсу. Я каждую ночь прошу небо, чтобы он нашелся.

– Нет. – Эстер нахмурилась и тряхнула головой. – Я спрашиваю не поэтому!

– А зачем тогда?! – Кейси разозлилась. – Дяде и так плохо, а тут ты со своими дурацкими вопросами!..

Томас переводил взгляд с одной девочки на другую, не зная, что должен сказать или сделать.

– Если дядя Томас, – Эстер взглянула на него, – пообещает, что перестанет запрещать Нилсу его мечту, то я… – она запнулась, к гневному взгляду Кейси присоединились и наши с Эдвином: девочка говорила то, что не следовало.

Однако наше неодобрение не остановило ее.

– Если ты, дядя Томас, дашь слово, что позволишь Нилсу самому решать, что делать, то я отведу тебя к нему.

– Ты знаешь, где он? – спросил Томас, не веря своим ушам.

– Я не знаю, где именно, – сказала Эстер, прислушиваясь к своим ощущениям и хмуря маленькие детские бровки. – Но я могу отвести. Я его чувствую.

– Что ты такое говоришь, детка? – я отложила книгу и подошла к дочери.

– Я не знаю, как это объяснить, – проговорила она, когда я опустилась возле нее на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне. – Но, когда тот не-Нилс позвал меня за ворота, он мне сказал, куда надо идти. Только не словами, а как-то по-другому.

– И почему ты молчала об этом? – я нахмурилась.

– Я не понимала наверняка свои чувства, потому что Нилс пришел на место только сегодня, – сказала она. – Только теперь я могу отвести к нему.

Волна гнева, поднявшегося в груди, заставила меня стиснуть челюсти.

Вот как он объявил нам свои условия!

Только бы добраться до этой падали, посмевшей тронуть разум ребенка, и…

Томас посмотрел на Эдвина, и я кожей ощутила напряжение, мгновенно возникшее в воздухе. Нам предстояло принять трудное решение.

Как и стоило ожидать, любые попытки вытащить из девочки бесценные сведения проваливались, она не понимала карт, не могла назвать путь, никакие ритуалы не позволяли мне или Эдвину прочувствовать то же, что испытывала она. Эстер описывала свои ощущения, как ниточку, пронизывающую два сердца – ее и Нилса. Эта тонкая ниточка была единственной надеждой для Томаса найти сына, и перед нами стоял ужасный выбор: рискнуть своей дочерью, чтобы отыскать Нилса, или не рисковать, оставив юношу врагу.

Мы поняли, что времени думать у нас нет, когда через день Эстер заявила, что Нилс чувствует себя очень плохо и погибнет, если она немедленно не двинется к нему навстречу. Эдвин не мог позволить ей идти, тогда она сбежала от нас и попробовала выбраться за стены сама: она была уверена, что Нилс умрет, если она не отправится в путь. Когда мы оттаскивали ее от ворот, Эстер кричала и заливалась слезами, утверждая, что чувствует боль, которую причиняет юноше ее промедление.

Томас, удерживающий девочку у ворот, издал едва слышный стон отчаяния.

– Я не могу требовать от вас пожертвовать дочерью, – глухо проговорил он, когда Эдвин забирал у него из рук плачущую дочь. Эти слова Томас произнес спокойно, но его глаза были наполнены такой болью, что у меня заныло сердце.

Я могла бы отдать все на свете, даже свою жизнь, лишь бы только помочь ему, лишь бы не видеть, как сильно он страдает. Но жизнь своей дочери… это было выше моих сил.

– Тебе не придется, – сказал Эдвин, убаюкивая дочку на своем плече. Он закрыл глаза, принимая нелегкое решение. На миг перед тем, как заговорил снова, я почувствовала острую боль где-то внутри: облегчение и отчаяние смешались воедино. – Мы с Одри сейчас же отправимся за Сирилом вместе с Эстер.

– Я иду с вами, – заявил Томас.

– Ни в коем случае! – Эдвин взглянул на него, хмурясь. – Перед Сирилом ты все равно что кролик. Одри не сможет защищать тебя и Эстер одновременно, пока я буду сражаться с ним.

– А я сомневаюсь, что ты одолеешь Сирила на одной своей самоуверенности! Тебе потребуется помощь, не моя, так Одри. Я буду охранять Эстер, пока вы не вернете мне сына.

Томас погладил девочку по голове, но та только сжалась, как от удара: ее лихорадило.

Препираться дальше не было смысла, время истекало. В обличье дракона Эдвин взял на себя Эстер и Томаса, чтобы тот мог приглядывать за девочкой в седле. Я должна была лететь позади и защищать их на случай нападения. Больше мы никого не взяли: любой колдун из академии стал бы обузой в борьбе с Сирилом, – мы с Эдвином единственные имели хоть какое-то представление о темных искусствах. Остальные должны были защищать академию и Кейси в наше отсутствие.

В воздухе Эстер стало легче. Иногда, пролетая над Эдвином, я опускала голову над ней и Томасом, и видела, что дочка сидит в седле, сосредоточенно подавшись вперед, и время от времени тянет наскоро сооруженные поводья. Так она показывала отцу-дракону верное направление.

Мы пронеслись над старой границей Авора и Подлунных земель и летели до самой ночи, звезды светили так тускло, что я не могла разглядеть в темноте даже собственных крыльев, но Эстер не нужен был свет, чтобы вести нас. Даже в темноте она уверено направляла Эдвина вглубь Подлунных земель, пока около двух часов ночи мы не оказались поблизости от того места, где находился Нилс.

– Как ты себя чувствуешь, звездочка? – спросила я, помогая дочери выбраться из седла. Ее маленькие ножки закоченели и тряслись, она не могла твердо стоять, но в ее голосе не прозвучало и намека на усталость.

– Я в порядке, – сказала она, совладав с охрипшим от холода горлом.

Пока Эдвин разведывал местность, я согрела Томаса и Эстер заклинаниями, раздала паек, чтобы восстановить силы. Нам всем требовалось немного отдыха после долгого пути.

Когда Эдвин вернулся, он сообщил, что никаких следов поблизости нет. Мы приземлились на поляну посреди чащи, и едва ли за последние десять лет здесь проходила хоть одна живая душа.

– Но Нилс тут, – заявила Эстер. – Я хорошо его чувствую.

– Он в порядке? – сдержанно спросил Томас.

Эстер посмотрела на него, и взгляд у нее был совсем недетский.

– Он уснул, – сказала она, положив ручку поверх ладони Томаса.

Тот сжал ее крошечные пальцы и благодарно кивнул.

Отдохнув с полчаса, мы стали готовиться к предстоящему сражению. Пошли в ход чары ночного зрения, острого чутья, все самые сильные защитные заклинания, известные мне и Эдвину. Разумеется, заклятия, которые держатся долго, мы использовали еще перед отбытием из замка, зачарованные стены которого защищали нас от жадных глаз вездесущего Сирила: такими знаниями не стоило щеголять здесь, под носом у нашего врага. Однако были и такие приемы, которые могли продержаться не больше часа, ими-то мы теперь и занялись. Прежде чем двинуться в путь, Эдвин отвел Томаса в чащу подальше от нас. Что именно они решили обсудить вдалеке от моих с Эстер ушей, я не знала, но от догадок мороз бегал по коже: скорее всего, они решали, как поступят, если обстоятельства сложатся против нас.

Спасать Нилса или Эстер? А если встанет выбор между Нилсом и Томасом? Я не представляла, как любой из них сможет принять подобное решение, но они должны были. Это их семьи и их общая беда.

– Мам, чего они так долго? – спросила Эстер, прижавшись к моему бедру, и я погладила ее по плечу, успокаивая.