Дни тревог - Григорий Никифорович Князев

ухватила своего дружка в пестрой рубашке, завязанной у пупа, и потащила в тень под тополь. Тычинин сказал: — То, что я хочу предложить, убедительнее вас никто не сделает. Завтра, в среду, в пятнадцать часов, выходя из управления треста ресторанов, вы случайно встретите Анатолия Валериевича… Он узнает вас?

— Еще бы! — убежденно воскликнул Булатов.

— Прекрасно. В таких случаях никто не может удержаться от традиционных вопросов: как здоровье, чем занимаетесь?.. Отвечайте как есть. Правда, небольшое отклонение от истины необходимо. Вот, дескать, пригласили для ревизии. Думал, на месяц-два, но, оказывается, всего лишь для проверки магазина такого-то. Постарайтесь убедительно, но не обостряя внимания, подчеркнуть, что ревизия только в этом магазине, по жалобе по какой-то. Мол, насиделся без дела, счел за честь, согласился… А вы так или иначе будете участвовать в ревизии. Потом.

— Но как это — случайно встретите?

— На это время Анатолия Валериевича вызовут в арбитраж или в отдел кадров. Там посмотрим. Не беспокойтесь, тут наша забота.

— Выходит, все же с поличным?

— Вот именно. Под тяжестью этого факта Раиса Семеновна не станет молчать. Львиная доля товара — от Нельского. Плевать ей на него: своя рубашка ближе к телу.

Булатов покачал головой, осуждая человеческие пороки, удивляясь им.

4

Звонил подполковник Веряскин.

— Тычинин, ты? — спросил он. — Тлеющая тряпка подброшена удачно. Раиса чихнула и спешно загружает машину. Зафиксирован разговор с Марией Чичилимовой. К ней отправляет. Магазин Чичилимовой знаешь?

— «Кулинария» на Космонавтов, — ответил Тычинин.

— Пометь себе: крытый фургон, наискось надпись «Продукты». Номер запиши…

— Ясно, Владимир Александрович.

Выйдя в дежурную часть, распорядился:

— Ребята, быстро машину!

…Мария Константиновна Чичилимова совершенно не была готова к тому, что случилось, вернее, что вот-вот случится, и потому долго, мало что соображая, разглядывала удостоверение сотрудника ОБХСС Игоря Яковлевича Тычинина. Наконец собралась с духом, с настороженно-сдержанной вежливостью показала на стул возле расшатанного стола с бильярдной обивкой на крышке.

Марии Константиновне тридцать лет. Высокая, ладная русская красавица. Редкий не распахнет глаза при встрече. И дочки, наверное, в маму. Тычинин не видел дочек, предполагает, что похожи на маму. Одна в четвертый, другая в третий класс ходит. Мама своего несчастья все равно не удержит в секрете, будет плакать и объяснять девочкам, что это какое-то недоразумение, в милиции что-то напутали… Дочки безумно любят маму и без всякого колебания поверят ей. Кому еще верить!

Игорь отгонял эти мрачные, крайне тягостные мысли. На вопрос Чичилимовой, что привело старшего лейтенанта в ее скромный магазин, ответил без утайки:

— Сейчас к вам придет продуктовая машина. Весь товар, который вам доставят, взвесим до грамма, составим акт, скрупулезно отметим, где получен, по каким документам проходит и так далее.

На чистом, чуть надменном лице Чичилимовой выступил нездоровый румянец, в глазах прежняя тревожная настороженность.

— Какая машина? Я не жду машины.

От такого ответа Тычинин поморщился прямо-таки с дружеским укором, сказал мягко, убеждающе:

— Не надо, Мария Константиновна. Пустое это.

Чичилимова прикрыла ладонью глаза, посидела так, посоображала. Молчание длилось долго. Оно нужно Чичилимовой, чтобы собраться с мыслями, все хорошенько взвесить, отсеять, что не от ума, а лишь от растерянности, горечи, страха перед грядущим. Тычинину затянувшаяся пауза тоже не просто пауза, он тоже думал, стараясь понять, какие мысли тревожат Марию Константиновну, как настроят ее эти мысли — на немедленное облегчающее признание или упрямое запирательство, которое абсолютно ничего ей не даст.

Тычинин взглянул под рукав на циферблат часов и добавил к сказанному:

— В эти минуты в шестнадцати торговых точках начаты контрольные закупки, ресторан Нельского закрыт, кухонные и складские помещения опечатаны, шесть бригад ревизоров приступили…

Во двор магазина въехала машина. Тычинин увидел номер и отметил про себя: «Та самая».

Шофер захлопнул дверцу, подождал. Никто не спешил его встретить, и он направился в кабинет Чичилимовой. Присутствие молодого человека в модной курточке не смутило усталого пожилого шофера. Возможно, ему, ни во что не посвященному, вовсе не было причин волноваться. Поздоровался в пространство, сказал:

— От Раисы Семеновны. Есть кому разгружать? Я не стану. У Раисы спину наломал. Под завязку машину набухали. В накладной все указано.

Ярко подведенные губы Чичилимовой при слове «накладной» шевельнулись в горькой усмешке. Приняла от шофера «накладную», начальственным голосом распорядилась:

— Идите. Я сейчас.

Не раскрывая вдвое сложенного листка, не зная, что там — записка ли к ней, Чичилимовой, опись ли присланного товара, или еще что, — Чичилимова все с той же невеселой усмешкой протянула листок Тычинину.

Что за усмешкой? Угрызение, раскаяние? Горечь поражения, досада?

5

Миша Нельский остался без матери восьми лет. Собственно, без матери он был и до этого: родители жили порознь, и Миша воспитывался у тетки, престарелой сестры Петра Аристарховича Нельского.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, а тетка стала путать полотенца с половой тряпкой и вязнуть в трясине воспоминаний о своих блистательных успехах в светском обществе нэповского Екатеринбурга, Петр Аристархович взял сына к себе — в трехкомнатный кирпичный дом, построенный на ссуду, которую он выплачивал из своей небольшой зарплаты нескончаемое количество лет.

Интеллигентный, со всеми предельно вежливый, обходительный человек, Петр Аристархович Нельский пользовался беспредельным уважением окружающих. На совещаниях и собраниях его, как правило, приглашали в президиум, газеты публиковали о нем хвалебные корреспонденции. Писать было о чем — и когда работал в торге, и когда руководил крупнейшим в городе универмагом. По его инициативе в свое время был открыт «Салон для новобрачных», при универмаге создан отдел по продаже товаров повышенного спроса для инвалидов войны и юбиляров. Он не заводил свойских контактов: ты — мне, я — тебе, слыл человеком неподкупной честности и не был почитаем в своем кругу завмагов.

Своим крылом коснулась Петра Аристарховича и слава области. Когда ее награждали за успехи в выполнении народнохозяйственного плана, орденом «Знак Почета» отметили и его, старейшего работника торговли.

Но это была показная, видная всем сторона жизни и деятельности Петра Аристарховича. Другая, неосвещенная, как у Луны, оставалась ненаблюдаемой. Она была доступна только сыну Мише, на редкость рано созревшему и возмужавшему подростку, и отец виделся ему в этой тени образцом современного делового человека. Рыхлое еще, восприимчивое существо жадно впитывало отцовскую философию жизни, воззрения на свое место в ней. Не нравилось Мише только одно увлечение Петра Аристарховича — коллекционирование публикаций о рассекреченных проделках торговых работников. Какой-то зловещей казалась эта причуда отца. Петр Аристархович выстригал заметки из всех доступных ему газет, внимательно перечитывал и, грустно помотав головой, — до чего же неумно! — складывал в старинную, с перламутром, шкатулку, которую именовал музеем дураков.

Петр Аристархович, член