Маленький содом - Георгий Стаматов

как умерла героиня одного романа, случайно попавшего ей в руки. Та решила покончить с собой, потому что изменила мужу. Ночью она в одной рубашке, босая, вышла в сад, заваленный снегом. Ее нашли окоченевшей. Все плакали, жалели покойницу... И Лида поступит так же. Да, но теперь не зима. И она стала думать, как лучше расстаться с жизнью. Стрелять из револьвера она не умеет. Петля на веревке пугает ее. Броситься в воду? Но где? Кинуться под трамвай? Но он искромсает ее, разорвет на куски, и никто даже не узнает самоубийцу. Отрава? Да, отравиться, как та школьница, которая накупила хинина в нескольких аптеках.

Это решение успокоило Лиду.

Желание умереть заставило ее вспомнить всю прошлую жизнь. Ее ум, вчера еще беззаботный, и детская душа уже заглядывали в потусторонний мир, но здоровый, молодой организм, инстинктивная жажда простора звали к жизни. Как расстаться со всем, что любишь, к чему привыкла? А у нее столько привязанностей! Ей милы и София, и огромные магазины, и ее скромная комнатка, и даже гимназия. И, наконец, просто она хочет, жить! Да! Она пойдет к нему. Он не имеет права ее бросить. Она расскажет обо всем маме, и они вместе пойдут к военному министру, к самому царю. Но как рассказать об этом? Весь город узнает... А если Смелков не захочет на ней жениться? Конечно, не захочет. Кто женится на подобных ей?..

Ужас объял ее при мысли о том, что она уже не такая, как другие девушки. А ведь она еще совсем недавно презирала их, считала себя выше подруг. Как они будут злорадствовать!

Лида все думала и думала и, наконец, почувствовала себя мышонком, попавшимся в ловушку. Она не видела выхода; знала, что неоткуда ждать спасения. И вот она зарыдала.

Слезы катились по ее щекам, а вместе с ними выливалось и уходило все чистое, прекрасное, человеческое, детское, что было в ее душе.

Впервые она выпила полную чашу жизни. Но нектар испарился, и остался горький осадок, отравивший ей кровь.

«Расскажу маме... Пусть она меня убьет!»

   —  Мама! —в отчаянии вскрикнула она.

В комнату вошла Веся. Лида заплакала еще горше.

   —  Веся! Веся! Что мне делать?

   —  Глупенькая! Случилось то, что случается каждый день со многими. Не ты первая, не ты последняя. Не реви, а скорей одевайся. Что подумает твоя мать, когда застанет тебя в таком виде?

   —  Ну и пускай застанет! Я ей все расскажу! Не могу я...

   —  Ты с ума сошла!

   —  Боже мой! Как же я буду жить дальше?

   —  Да как и все прочие.— Веся присела на кровать.— Слушай, Лида, ты, наверное, воображаешь, будто с тобой случилось бог знает что... Миновали те времена, когда нас били камнями, когда мазали нам ворота дегтем.

   —  Не миновали, Веся. Чего только не говорили о Тине, о Розе... Мы с тобой тоже про них судачили. Никто у них не бывает.

   —  Сами виноваты, не сумели себя поставить. А Фета? Ее считают непорочной, как дева Мария... Да и кому про тебя говорить? В Софии почти все девушки такие. А мужчины злословят про всех одинаково: о скромницах говорят даже больше, чем о других. Да и кто же может узнать про девушку, какая она? Этого бояться нечего. Погоди, кончишь гимназию, потом — университет, станем мы с тобой учительницами и, если захотим, выйдем замуж. Но вот что я хочу тебе сказать: теперь ты должна строже вести себя с мужчинами, должна казаться скромницей, честнейшей из честных...

Веся наклонилась и стала что-то быстро нашептывать Лиде. Лида улыбнулась.

   —  Да,— продолжала Веся,— мы с тобой будем жить чудесно. А ты разревелась!

Мало-помалу Лида пришла в себя, встала с кровати, умылась, оделась и ушла. Весь день Веся не разлучалась с нею. Ее слова оказались целебнее слез и мыслей о самоубийстве.

Вечером, заметив по лицу Лиды, как она взволнована, мать с тревогой спросила ее:

   —  Что с тобой?

Лида ответила очень спокойно:

   —  Я устала, мама. Мы с Ольгой долго занимались.

Опытным глазом мать видела, что Лида лжет. Но как могла она доказать это? В последнее время она подозревала что-то неладное, но была не в силах вмешаться,— бедность замыкала ей уста.

* * *

Прошло несколько месяцев. Веся оказалась права. В жизни Лиды ничто не переменилось к худшему. Она совсем успокоилась, убедившись, что ничуть не изменилась, только похорошела, очень похорошела.

И Лида начала жить.

Как сон, исчезла опасность, что откроется горькая девичья тайна и люди узнают о том, что было полуобманом, полунасилием. В тот первый раз она ничего не испытала, ни любви, ни страсти. Но постепенно в ней пробудился звереныш, голодный, ненасытный. Позже явились привычка и усталость. Сперва она знала одного мужчину, потом — многих; а вместе с ними пришли веселье, безделье, достаток, лень, увлечение нарядами и вкусной едой. Лида приобрела опыт,— теперь партнеров выбирала она. Из невинной жертвы она превратилась в капризного, беспощадного палача.

Под покровом ночной тишины все это промелькнуло в ее голове. Она вспомнила свою беззаботную студенческую жизнь, изнурительный учительский труд, заграничное путешествие. Впрочем, все пережитое ею в Западной Европе она не считала действительностью, как не включала в сумму прожитых ею лет годы, проведенные там. «Господи,— усмехнулась Лида,— а ведь я хотела выйти замуж за Смелкова! Считала замужество с ним неземным блаженством!.. Что было бы, если б он согласился?»

И она снова стала думать о Визанкове.

   —  Вот за него я вышла бы замуж. Эх!.. О замужестве начала подумывать! Нет, рановато, рановато. Поживу еще немножко, а потом...»

* * *

Лида и Визанков сидели в сосновом бору на той же самой полянке.

Он молчал, не хотелось разговаривать. На Лиду он гневался за то, что она была только женщиной. Даже ее красота скорее сердила, чем восхищала его.

В Софии Визанков многого наслышался о Лиде и двух других девушках. О них рассказывали такие чудовищные вещи, что люди перестали верить и правде.

Окончив Роберт-колледж, потом университет в России, Визанков привык смотреть на женщину глазами художника и в то же время относиться к ней с почти религиозным благоговением. Болгарки его удивляли, даже возмущали тем, что они так бездушно, наплевательски прожигали свою молодость.

«Какая красавица!—думал он.— Находка для музея, но отнюдь не для храма».

Лида тоже молчала. Природа здесь была однообразная, безмолвная, впереди раскинулся скромный городок - с домишками, ветхие крыши которых напоминали старые шапки. Лида