Изолятор - Джошуа Спэньол

Но прежде чем я успел пошевелиться, за стеклянной дверью появилась фигура. Я увидел, как Брук что-то сказала. Потом замолчала и исчезла внутри дома.

Я попытался расслабиться: откинул назад голову, закрыл глаза и позволил солнечным лучам расщеплять ДНК кожи собственного лица. Однако уже через несколько минут я сходил с ума от скуки и волнения за Брук. С трудом представляю, как именно могут уживаться два этих чувства. Зато знаю по себе, что ощущение они создают далеко не самое приятное.

Я осознал, что не имею ни малейшего понятия, что именно в настоящее время происходит на Восточном побережье, а потому вытащил из кармана сотовый и проверил аккумулятор. Он уже почти разрядился, а зарядное устройство пропало вместе со всеми остальными вещами. Ну и ладно, подумал я. Потом заряжу дома у Брук.

Я позвонил Хербу Ферлаху, чтобы узнать последние новости. Он ответил, а это уже служило признаком спокойствия.

– Херб, – сказал я, – привет, это Натаниель Маккормик.

– Маккормик… ах, Маккормик! Да, вспоминаю, был такой парень. Я с ним когда-то работал. А потом он уехал в Калифорнию и открыл там частное предприятие.

– Единственный и неповторимый.

– Ну так как идут дела в бизнесе?

Херб не мог вовремя остановиться и сам же убивал собственную шутку. И все же приятно было слышать, что он в хорошем настроении.

– Как дела?

– На Восточном фронте тишина. Новых случаев болезни не зарегистрировано, а у больных наблюдается хорошая положительная динамика. Впрочем, кроме одной. Она выглядит так, словно может не выжить. Молодая женщина из «Лавра». Поступила уже после твоего отъезда.

– И каков же уровень смертности?

– Если она умрет, то будет сорок процентов.

– Плохо.

– Да. – Он откашлялся. – Тим уехал. Оставил здесь Бет и Энди, а сам вчера удалился вместе с начальником твоего подразделения.

– Он меня предупреждал.

– Ну вот видишь. А я узнал об этом лишь вчера вечером. В Луизиане отмечена вспышка западно-нильской лихорадки. Вот он туда и рванул.

– Понятно.

– Думаю, вероятнее всего, меня пошлют в Луизиану. Даже если не думать о том, что меня уберут отсюда, то все равно самое ужасное место на земле, где можно оказаться в июле, – это именно Луизиана. Там настолько жарко и влажно, что кажется, словно тебя заперли в перегретом детском бассейне.

– А что с расследованием в Балтиморе? – поинтересовался я.

– Мы буквально прочесали пансионаты Джефферсона и дома престарелых Миллера. Лаборатории и здесь, и в Атланте работают круглосуточно, но так до сих пор и не нашли очага заболевания. Странно, действительно странно, но он словно иссяк. Ведь сейчас уровень заболевания почти на нуле.

– Так или иначе, мы его найдем.

– Надеюсь. Вам хоть полегче стало?

– Черт подери, нет. Однако самый жар спал. Вмешалось ФБР на тот случай, если дело криминальное, однако даже они не слишком напрягаются. Ну померла горстка умственно отсталых, да и черт с ними. Такое чувство, что дожидаются, пока зараза перепрыгнет на население, тогда уж они включатся и начнут стричь купоны.

– А журналисты уже разнюхали?

– Насчет ФБР? Само собой. Сегодня утром появились сообщения в газетах, только все делают вид, что ничего не случилось. Официальная линия гнет к тому, что это вовсе не похоже на биотерроризм, однако мы все-таки исследуем все возможные варианты.

– Читай: прикрываем собственные задницы.

– Конечно. Как бы там ни было, дело превращается в неразбериху юрисдикции. Сегодня утром на федералов что есть мочи орал твой друг Джон Майерс. Выскочил на них прямо из кабинета.

Я рассмеялся.

– Нат? Похоже, ключевым звеном все-таки остается твой парень.

– Что ты имеешь в виду?

– Знаешь, что все дороги ведут в Рим? Так вот, у нас здесь все дороги ведут к Дугласу Бьюкенену. Или как там его теперь зовут.

– Он – единственная постоянная величина, верно?

– Именно. Однако насчет убийства пока никаких намеков. Кое-кто подозревает Джефферсона, однако у него неоспоримое алиби. Во всяком случае, твой доклад я передал в ФБР. Они сказали, что встретятся с тобой и все выяснят.

– Встретятся со мной здесь?

– Очевидно. – Он помолчал. – Честно говоря, на твоем месте я или смотался бы оттуда, или как-нибудь попытался этих ребят обойти. Кто знает, что у них на уме. Они ведь могут оказаться просто страшными.

– Приму к сведению. Спасибо за совет, Херб.

Я отключил телефон. Ну вот, любой хороший сотрудник сейчас позвонил бы Тиму и сообщил, что вечером сядет в самолет и уже утром будет в Атланте. За день же сочинит отчет о проделанной работе – с тем чтобы вечером отправить электронной почтой любимому начальнику. Я, разумеется, оказался никуда не годным подчиненным. Кроме того, меня не оставляла в покое мысль о том, что творится на Восточном побережье, в Балтиморе. Специалистов убирали оттуда, переводя в другие точки, словно там ничего серьезного и не происходило. Возможно, Ферлах абсолютно прав: ну, умерла горстка умственно отсталых – кому какое дело? Но уж если где-нибудь в Шреверпорте скончается от энцефалита парочка богатеньких жителей пригорода, то бей тревогу! Действительно, мир порой вызывает отвращение.

Я ждал. Опять скука, опять знакомая, уже ставшая привычной, тревога. Я уже всерьез подумывал, не позвонить ли Тиму просто для того, чтобы хоть чем-то заняться, но сумел вовремя остановиться. Это был бы безумный поступок.

Я посмотрел вокруг. Брук, прелестная Брук забрала с собой ключи, так что слушать радио я не мог. Пришлось довольствоваться изучением карты.

К тому времени, как Брук снова появилась на крыльце дома, я успел неплохо загореть и самым подробным образом ознакомиться с окрестностями дома Розалинды Лопес. Так что, едва Брук приблизилась, я тут же оповестил ее о том, что Меркадо-стрит упирается в глухую стену, потом начинается снова и снова заканчивается тупиком. И так шесть раз подряд.

– Гениально, Натаниель.

Я не ответил. Решил подождать, пока она сядет в машину, заведет ее и заговорит сама. Прошло секунд десять – больше терпеть я не мог.

– Ну?

– Ты оказался прав. Кейси работал в госпитале.

73

Прежде чем направиться в госпиталь, мы заехали к Брук домой, чтобы вывести на прогулку собак. Кроме того, Брук хотела переодеться. Черный цвет хорош для похорон, но совсем не подходит для визита в госпиталь. При виде его больные начинают нервничать.

Брук молчала почти всю дорогу и, выходя из машины, заметила:

– Она действительно испугалась, Нат.

– Розалинда?

– Да. Очень испугалась. Взяла с меня слово, что я никому ни слова не скажу о нашей беседе.

– Ну вот, а ты сказала мне.

– Ты же понимаешь, о чем я. – Оставив машину на стоянке, мы направились к дому. – Судя по всему, кто-то ей пригрозил. Поэтому она после смерти Глэдис ушла из пансионата. Говорит, что не в состоянии больше все это выносить.

– И кого же она боится?

– Она отказалась мне сообщить. А о Кейси и его работе сказала лишь потому, что поняла, что эту информацию мы могли бы получить и у кого-нибудь другого. Я сумела убедить.

– Гениально, доктор Майклз!

– И все же я не могу не чувствовать собственной вины. Если что-нибудь с ней случится…

Она не договорила – сделала вид, что сосредоточенно отпирает дверь собственной квартиры. Собаки, услышав звуки, залаяли.

– Ничего особенного с ней не случится, – возразил я.

– Откуда ты знаешь?

Брук направилась в спальню переодеться, а я тем временем занялся приспособлением зарядного устройства Брук к собственному сотовому телефону. Надо отдать должное правительству: средства коммуникации различных ведомств соответствуют единому стандарту. Зарядное устройство подошло.

Дверь в спальню осталась приоткрытой, и поэтому я, вспомнив недавний разговор с Хербом Ферлахом, заметил:

– В Балтиморе дела сворачиваются.

– О чем ты? – уточнила Брук.

– Да Ферлах сказал, что они работают как ненормальные, но дело уже не считается приоритетным. И все же в нем участвует ФБР.

– Значит, не так уж все и плохо. Остается только радоваться.

– Это вовсе ничего не значит. Всего лишь то, что им наплевать.

Брук выглянула из-за двери.

– Так это же здорово, Натаниель. Тем больше свободы мы получим.

– Больше свободы для чего?

Она не ответила.

Брук снова скрылась, а я повел собак на улицу. Облегчившись, они деловито обнюхали свои произведения. Я собрал все в мешочек, размышляя о том, что мир буквально распадается на части, а я тем временем занимаюсь тем, что соскребаю собачье дерьмо.

В госпиталь мы приехали около четырех – слишком рано, чтобы застать кого-то из начальства и получить пропуск, но в то же время слишком поздно, поскольку многие рядовые сотрудники уже закончили работу и отправились на уик-энд. Время я запомнил потому, что начал переживать, так и не купив билеты на самолет в Атланту. Да уж!