Изолятор - Джошуа Спэньол

Очевидно, железная Элен вдруг утратила свое обычное самообладание, потому что в ином случае она ни за что не выказала бы своего разочарования по поводу присутствия Брук, ее стройной спортивной фигуры и красоты. Однако расстраивалась Элен зря: шансы нашего с Брук совместного возлежания в постели, не говоря уже о каких-то прочных отношениях, я оценивал даже ниже, чем возможность того, что Хэрриет Тобел вдруг сядет в гробу и поинтересуется, что это происходит вокруг. И тем не менее Брук представляла собой серьезное оружие в существующем между мной и Элен противостоянии. Ведь ревность бывших любовников никогда не умирает, она просто ждет повода разгореться. В любых условиях, даже на похоронах.

Моя черная радость, однако, длилась недолго. Настала очередь доктора Чен.

Тот самый высокий белый мужчина шел за ней по пятам.

– Это Ян Кэррингтон, мой жених. – Она взяла его под руку. На пальце ее сверкнуло кольцо с огромным бриллиантом, и я невольно спросил себя, куда она его девает, когда работает в лаборатории. – А это Натаниель Маккормик, давний приятель. И Брук Майклз.

Элен снова натянуто улыбнулась.

Итак, значит, жених. Арсенал доктора Чен оказался куда значительнее и шире, чем мой. Вот если бы Брук вдруг стала моей женой, да к тому же беременной… да еще желательно лауреатом Нобелевской премии – тогда совсем другое дело.

Мы с Яном Кэррингтоном обменялись рукопожатием. Его ладонь оказалась холодной и сухой.

– Приятно познакомиться, – любезно произнес он, – хотя обстоятельства не самые благоприятные.

– Взаимно, – ответил я.

Ян пожал руку Брук. Глаза его скользнули по ее груди, потом вернулись к лицу. «Вот это да!» – подумал я.

Элен стояла с потерянным видом. Взглянула на меня.

– Не могу поверить, Натаниель, просто не укладывается в голове… она была…

Чем же именно она была для тебя, Элен? Ступенькой? Промежуточной станцией на пути к твоей личной лаборатории? Я сознавал собственную желчность, но не собирался ее уничтожать. Рана, оставленная в моей душе Элен Чен, еще не зажила. Я не мог уже верить в то, что ее отношения с доктором Тобел являются обычными отношениями между руководителем и подчиненным.

– Она была самым важным в моей жизни человеком. Разумеется, если не считать Яна.

Последняя фраза прозвучала словно раздумье, вовсе не предназначенное для чужих ушей.

Повисло неловкое молчание. Брук, всегда знающая, что сказать, заметила:

– Доктора Тобел многие любили.

И Элен, и Ян, и я что-то забормотали в знак согласия. А потом я обратился к Яну с вопросом, на который и так знал ответ:

– Вы были знакомы с доктором Тобел?

– Да. Я работаю – работал, простите, еще так непривычно, вместе с ней. И с Элен.

– Ян – генеральный директор фирмы «Трансгеника», той самой компании, о которой я тебе рассказывала. Хэрриет и я… ксенотрансплантация. – Мне очень не нравилось, что Элен постоянно называла профессора Тобел по имени. Хэрриет. – Для нас это очень большая потеря, просто огромная.

Ян, казалось, совсем ушел в свои мысли, отключившись от внешнего мира. Может, чтобы вернуть его к реальности, мне следовало бы его стукнуть?

– Слава Богу, что есть Элен – она продолжит работу. Прошу прощения.

С этими словами Ян отошел от нас и, пройдя через двор, заговорил с невысоким лысеющим человеком.

– Кто это? – поинтересовался я, кивнув в сторону Яна и его собеседника.

– Отто Фальк, – ответила Элен.

– Он значительно ниже ростом, чем предполагает его репутация.

Элен лишь молча покачала головой. Трудно было сказать, улыбается она, или же на ее лице отражается неприязнь и презрение.

– А разве не все они такие? – спросила Брук.

Браво! Один – ноль в ее пользу. Мы улыбнулись друг другу. Элен посмотрела на нас. Теперь сомнения не оставалось: она явно испытывала отвращение.

– Мне пора, – произнесла она. – В связи со всеми этими событиями в лаборатории неизбежны значительные перемены. Если вообще останется лаборатория…

– И ты не поедешь на кладбище? – удивился я.

– Да, разумеется, – туманно ответила Элен, – но только…

– Только – что?

– Нужно возвращаться в лабораторию.

– Зачем? Ведь самый важный человек в твоей жизни…

– Натаниель, хватит.

– Ну, удачи, – кивнул я. – Во всяком случае, твой жених стоит у кормила финансовых поступлений, так ведь?

– Некоторой их части.

– Возможно, тебе удастся устроиться под прикрытием Отто Фалька.

– Может быть, и так. Хотя «Трансгеника» стремилась к независимости. Управление по контролю за продуктами и лекарствами тоже этого хотело.

– Независимость, Элен?

Первым шагом к независимости может стать лишь разрыв помолвки с этим арийским принцем.

Мы начали прощаться. Брукс и Элен снова пожали друг другу руки. Потом Элен неожиданно крепко обняла меня, пригнув к себе. Ее губы оказались возле моего уха. Я почувствовал ее теплое дыхание, а потом услышал шепот.

– Они знают, что ты был в лаборатории и взломал кабинет, – прошептала она. – Остановись.

70

Элен торопливо направилась по площади, в сторону медицинского факультета. Я быстро взглянул на Брук – она смотрела на меня вопросительно.

– Скоро вернусь, – бросил я и заспешил вслед за Элен. Быстро догнал и пошел рядом. – Кто знает, что я вмешался?

Она не ответила, просто продолжала молча шагать.

– Что происходит?

– Натаниель, прекрати, – коротко заметила она, не поднимая глаз от земли.

Мы уже удалились от толпы на значительное расстояние и вдвоем, словно пара верных соратников, направлялись к лабораторному корпусу.

– Что случилось с Хэрриет Тобел?

– Стоп!

Это короткое слово она почти выкрикнула. Не останавливаясь, оглянулась на толпу. Проследив ее взгляд, я увидел беседующих Яна Кэррингтона и Отто Фалька. Однако Ян смотрел не на собеседника, а поверх его головы следил за нами.

Я замедлил шаг, и расстояние между мной и Элен начало увеличиваться. Наконец я и совсем остановился. Элен, с черными волосами, в черном костюме, скрылась за зданием из ярко-желтого песчаника.

Я медленно пошел обратно к Брук. Может быть, Ян решит, что мы с Элен просто выясняли отношения, бередили старые раны. Но он продолжал смотреть на меня, и в этот момент я осознал, насколько глупо было вот так преследовать его невесту.

Когда я подошел к Брук, она уже с кем-то разговаривала. Стоящая в одиночестве красивая женщина в любой ситуации подобна лежащей на мостовой Манхэттена стодолларовой купюре: чуть раньше или чуть позже, но кто-нибудь ее непременно поднимет.

В данном случае нашедший купюру джентльмен выглядел лет на двести, не меньше, так что если начинать мериться силами, то я непременно бы его победил. Брук представила его как бывшего профессора классической литературы. Его время на солнце подошло к концу, и профессор тихо удалился.

– Что это вы там делали? – поинтересовалась Брук.

– Завершали последнюю битву окончательного расставания.

Брук явно сомневалась, поверить моим словам или нет, однако смолчала.

Уходя с площади туда, где мы оставили машину, я поискал глазами Яна Кэррингтона и Отто Фалька, однако не увидел в толпе ни того, ни другого.

– Она хороша, – вдруг заметила Брук.

Теперь промолчал я.

– Любовь твоей жизни, Натаниель?

– Не знаю, – выдавил я.

– Немного холодновата.

– Брук, ради Бога!

– Спешит вернуться в лабораторию, чтобы защитить от непредвиденной опасности свою работу.

– А ты бы не спешила?

– Нет. Во всяком случае, в такой день.

На траурную церемонию мы приехали на «БМВ» Брук и на этой же машине собирались ехать на кладбище. Открывая водительскую дверь, Брук неожиданно заметила:

– Знаешь, если ты все еще ее любишь, то лучше признайся в этом сам себе или постарайся преодолеть свое чувство.

– Я вовсе не влюблен ни…

– В таком случае тебе лучше преодолеть это и идти дальше.

Она захлопнула свою дверь и включила мотор. Я тоже сел.

Ну хорошо. Признаюсь, что, наверное, слишком горячо защищал Элен Чен. Но я искренне ценил то, что она меня предупредила, и одновременно ощущал себя последним дураком, потому что позволил себе догонять ее на площади. И ведь я еще и понятия не имел, как дорого ей обойдется моя неосмотрительность.

Чтобы успокоить Брук, я повторил:

– Я в нее не влюблен.

Думаю, она мне не поверила, потому что, выезжая со стоянки, все еще продолжала упрекать:

– В отношениях с тобой я поставила себя в уязвимое положение, Нат, а в итоге ты швыряешь мне это в лицо.

Судя по всему, под уязвимым положением она подразумевала то, что разрешила остаться у себя на ночь, а утром позволила приготовить себе завтрак. Подобная ревность удивляет.