Колибри - Сандро Веронези

двух трапез и до этого, когда принимал гостей по мере их прибытия. Никакой растроганности, никаких циничных высказываний и тем более жалости к себе. Дар это или не дар – то, что он делает для них? Тогда надо постараться, чтобы им всем было хорошо. Их присутствие здесь сегодня должно стать прекрасным воспоминанием. Он обязан быть безупречен.

Он подтягивается и садится на кровати. Снова боль, как будто режут по живому. В самом деле, пора принимать морфин, что, имея в виду ситуацию, лишено смысла. Но сняв боль, Марко снова станет самодостаточным, ведь до конца еще далеко. И в смысле того, как он выглядит: он же еще не стал зомби, как его отец или мать, и никогда им не станет. Это – основа, придающая смысл тому, что Марко Каррера собирается сделать, а именно – уйти, а не просто откланяться.

В первый же день, когда они сюда переехали, он даже захотел прокатиться в сосняке на велосипеде вместе с Мирайдзин. И ему удалось, самому, хоть он и чувствовал себя очень слабым и ехал потихоньку, но все равно выписывал зигзаги, и парни из охраны следовали за ним по пятам, чтобы поймать на лету, если он потеряет равновесие. Вот по этому поводу можно было смеяться сколько угодно, и они с Мирайдзин, вернувшись домой, посмеялись от души: в этом не было ни цинизма, ни сарказма.

Конечно, думает он, если принять морфин (таблетку, а не внутривенно), он сумеет выйти в сад самостоятельно, на своих ногах. Но потом, оказавшись в саду, он все равно сядет в инвалидное кресло и еще больше накачается лекарствами. Опасность номер четыре – впасть в патетику. Эй, глядите-ка, я сам могу передвигаться!

Но от кровати до инвалидного кресла он может добраться один, это точно. Нужно пересечь всю комнату, потому что Родриго поставил кресло подальше от кровати, чтобы пресечь подобную самодеятельность. Марко поднимается с кровати и неуверенным шагом, волоча за собой штатив для капельниц и даже слегка на него опираясь, преодолевает расстояние, отделяющее его от инвалидного кресла. Осторожно, лишь бы не свалиться сейчас, думает он. Не хватало только сломать тазобедренный сустав. Он приближается к креслу, проверяет, на тормозе ли оно, – нет, не на тормозе, тогда он его затягивает. Пристраивается прицельно и тихонько садится, чтобы не последовал ответный удар. Было больно, но в то же время просто. Только усевшись, он зовет медбрата. «Родриго», – говорит он тихо. Может, слишком тихо? Нет: Родриго появляется незамедлительно и ничего не говорит по поводу того, что Марко сам поднялся и сам добрался до кресла. «Поехали, пожалуй, в сад. Пусть все состоится там».

Светлое и теплое предзакатное время. Кусты питтоспорума в цвету, бугенвиллеи и кусты жасмина; газоны подстрижены утром, и запах скошенной травы, смешавшийся с ароматом цветов, восхищает. Луиза отделяется от Джакомо и идет к нему навстречу. Марко смотрит на нее в золотом освещении садящегося солнца: сколько ей лет? Шестьдесят четыре? Шестьдесят три? Шестьдесят пять? Она не тронула ни миллиметра на своем лице и теле, которых Марко так страстно желал. Она по-прежнему очень красива. Следом за ней подходит Джакомо. Джакомо тоже любил это тело и лицо. Джакомо тоже все еще красивый. Пятая опасность: расчувствоваться. К счастью, в эту минуту на дороге появляется Мирайдзин вместе с Оскаром, Мариной, Гретой и Каррадори. Значит, все на месте, думает Марко, можно начинать.

Он взволнован, сердце сильно стучит в груди.

Подходит Каррадори и горячо приветствует его. Извиняется за опоздание, и Марко говорит, что знает про небывалую пробку на Аурелии и сожалеет, что доктору пришлось в ней так долго проторчать. Как обычно, этот человек ничего бы из себя не представлял, не будь у него магнетического взгляда. Они одного возраста, но Каррадори выглядит старше. Впрочем, не так: это Марко выглядит моложе. Несмотря на сильную потерю веса, болезнь и лечение, он не выглядит на свои семьдесят один. Химиотерапия не лишила его волос, которые пока при нем, густые и тонкие, слегка поседевшие, их слегка шевелит вечерний бриз. Смысл происходящего целиком и полностью заключен в его еще сносном внешнем виде: чтобы таким и уйти, не вызывая ни у кого ужаса.

Все молчат. Никто не знает, что сказать. Марко подает Родриго условленный знак, и тот направляется в дом. Он долго думал, как следует себя вести в последние минуты, что делать и что говорить. Отмел все сколько-нибудь патетические идеи, приходившие в голову, и поэтому: никакой музыки (в первый момент он подумал было о Don’t cry, no tears[98] Нила Янга, но сразу же устыдился); никакой прощальной речи, помилуйте; никакой торжественности, взволнованности, растроганности, никакой жалости к себе. Простое объятие – это годится, с теми, кто захочет его обнять, в точности как когда уезжаешь, и несколько формальных слов, чтобы довести до сведения присутствующих, что они не являются сообщниками и ни за что не несут ответственности.

Никто не перевел дыхания, пока не показался Родриго с капельницами, и, пока он развешивает их на держателях и подключает трубки к распределителям, Марко начинает говорить:

– Ну, что ж, благодарю вас за то, что приехали, я счастлив, что вы рядом со мной. Как вы знаете, идея пригласить вас родилась у Мирайдзин, и поскольку вы приехали все, я делаю вывод, что идея вам пришлась по душе. Но вы…

Внезапно Джакомо дважды всхлипывает – два раза, громко, один всхлип за другим на протяжении двух секунд. Он стоит как раз напротив Марко, который успевает за эти две секунды увидеть, как красивое лицо брата искажает гримаса отчаяния, а потом оно принимает отсутствующий вид – тот же, с каким он днем раньше вышел из такси. Джакомо все вынес достойно, начиная с той непростой минуты их встречи после стольких лет разлуки и до той, когда после ужина они немного поговорили, оставшись одни, он рассказывал о своих дочерях, Марко – о Мирайдзин. Джакомо справлялся со всем достойно вплоть до тех двух секунд, когда, казалось, весь замысел рухнул. Но, к великому счастью, он овладел собой.

– Извините, – бормочет Джакомо.

И принимается слушать, смиренно и покаянно, сцепив кисти рук. В результате получилась комичная сцена.

– Я говорил, что вы не обязаны присутствовать против воли. Я безмерно счастлив, что с вами повидался и сумел поговорить с каждым. Кроме вас, доктор Каррадори: с вами я не успел поговорить, поскольку вы опоздали из-за пробки. Ну, в общем, если кто-то из вас захочет сейчас вернуться в дом, или сходить на пляж,