Девушка с характером (СИ) - Якобс Анне

– Я на погребении, – повторила старая женщина. – Проявите уважение, господа.

Пауль подошел к Ханне попрощаться. Сказал ей, что все будет хорошо. Что скоро она выйдет из больницы, а когда снимут гипс, она опять сможет работать рукой.

– Удивительная девочка, – проговорила Мари, когда они направлялись к лифту. – Та пожилая дама совершенно потеряла рассудок, иногда она встает с постели и пытается уйти. Ханна уже дважды не дала ей этого сделать.

– Она рассказала тебе, что трое ее братьев съедают все передачи?

Пауль открыл дверь лифта и пропустил Мари вперед. К ним присоединилась пожилая супружеская пара – тоже посетители. Вслед за ними в кабину втиснулись толстая дама в широкополой бархатной шляпе и худенький школьник.

– Лифт предназначен для четверых человек! – возмутился пожилой господин.

– Да ладно уж, одним больше, одним меньше – какая разница! – отмахнулась бархатная шляпа.

– В случае Эаны нет разницы. А вы за троих сойдете!

– Хамите!

– И вам пожалуйста.

Кабина лифта спустилась на первый этаж, Пауль открыл дверь, и все вздохнули с облегчением. Супружеская пара, мальчик и толстуха в шляпе ринулись наружу, осталась только Мари. Они посмотрели друг на друга и оба вдруг прыснули со смеху.

Вид хохочущих молодых людей привел дежурную сестру протестантского отделения в недоумение: в этих стенах нечасто услышишь смех. Только миновав входную дверь, Мари и Пауль успокоились, и Мари заметила, что после такого поведения в больницу их больше не пустят.

– Да ну! – бодро возразил Пауль.

Он не преминул открыть перед Мари переднюю дверь, она села не поколебавшись, будто другого и не ждала.

– Я очень многое узнала о Ханне, – сказала Мари, сидя в машине. – Матери приходится нелегко, она одна содержит семью. Мальчики ходят в школу, и она из кожи вон лезет, чтобы купить им еду и приличную одежду. Ханна – как собаке пятая нога. Уже в десять она начала стирать, в двенадцать мать привела ее на фабрику, рассказывая всем, что девочке исполнилось тринадцать.

Пауль был поражен. Сколько всего Ханна поведала Мари за такое короткое время!

– Скажу еще больше. Деньги, которые Грета Вебер получала для дочери, никогда до нее не доходили. Большую часть пропивал муж. Из-за его пьянок они переехали из заводского поселка: директор Мельцер не терпит, когда рабочие просаживают заработок в пивной.

– Господи! Почему она никогда не рассказывала?

Мари посмотрела на Пауля с сочувствием, дав понять, что есть в этом мире вещи, не известные богатому сыну фабриканта.

– Потому что боялась. Вы не слышали, что пьяный муж может избить жену и дочь?

Мари говорила очень серьезно, глядя перед собой прищуренными темными глазами и немного выпятив нижнюю губу. Он не мог оторвать от нее взгляд: еще минуту назад она хохотала как ненормальная, теперь же сидела, полная мрачной решимости.

– Если Ханна вернется в семью, считайте, у нее нет будущего.

Пауль вздохнул. Конечно, она права. Но в то же время – разве так жили не большинство? О каком будущем может мечтать дочь работницы на фабрике? По крайней мере, девочка почти здорова, слава богу, обошлось без последствий.

– На вилле ведь требуется помощница на кухне. – Мари вопросительно посмотрела на него.

Подумать только, у нее уже и план созрел. Пауль усмехнулся. Вообще-то идея неплохая, но девочка слишком мала.

– Утром она могла бы ходить в школу, а после обеда работать.

О таком режиме работы Пауль раньше не слыхал. Посмеиваясь про себя, он завел мотор, пообещав передать предложение матери. Она заправляет и хозяйством, и персоналом, ни он, ни отец ничего не решают.

– Вот как? Я полагала, последнее слово всегда остается за вашим отцом.

Пауль рассмеялся, но от этого замечания ощутил некоторый дискомфорт. Не хотела ли она тем самым сказать, что и он во всем подчиняется воле отца? Даже в любовных делах. Даже в выборе будущей… супруги.

Он скользнул по Мари взглядом, и уловил на ее лице печать глубокой грусти. И теперь только, в это самое мгновение он ясно увидел перед собой цель.

37

У Марии Йордан душа ушла в пятки, когда она увидела на черной лестнице знакомый силуэт. Дева Мария, а ведь она всерьез надеялась, что навсегда избавилась от этого человека. Кроме них здесь никого не было – уже хорошо.

– Чего надо? – зашипела она на мужчину. – Тебе нечего здесь делать. Я тебе заплатила.

Он повернулся, и она вздрогнула, увидев его испитое лицо. Нос был распухшим и весь испещрен мелкой сеткой сосудов, губы синюшные, щеки под жидкой бородой обвисли. Когда-то он был видный мужчина, но это было очень давно.

– Чего кипятишься, Мариэла? – проворчал он. – Раньше ты дождаться меня не могла. Сидела на койке и с нетерпением ждала. Раздевалась чуть не до рубашки, чтобы доставить мне удово…

Он вдруг заговорил странным образом нараспев, видимо, желая напомнить Йордан о давних временах. Но ничего, кроме отвращения, она не почувствовала. От него несло потом, грязью и крепким спиртным.

– Заткнись! – огрызнулась она. – С этим покончено, понял? А теперь уходи! Давай отсюда. Но так, чтобы никто не видел!

На лице пьяницы появилась ухмылка, дурацкая и одновременно угрожающая. Мария Йордан поняла, что отделаться от него будет непросто.

– Я уйду, Мариэла, – прошептал он. – Но после того, как получу что мне причитается.

– Ничего тебе не причитается, проклятый шантажист. Разве, преисподняя – она тебе в самый раз.

Он осклабился и зашелся в кашле. Йордан охватил страх. Сюда в любой момент мог заглянуть кто-то из прислуги. Гумберт или Эльза. Даже Августа, хотя она охотнее сидела на кухне. Мари, к счастью, нет дома, только ее еще не хватало.

– Пошли за мной наверх. Быстро. Поднимай ноги, старый алкаш!

– Ну-ну… Раньше ты по-другому со мной разговаривала.

Она затащила его по узкой лестнице на четвертый этаж, проверила, все ли тихо, и вытолкала в коридор. Вряд ли сейчас, днем, на этаже для прислуги кто-то есть. Но лучше проверить.

– Заходи сюда!

Споткнувшись, он ввалился в спальню, и пока камеристка тихо и тщательно закрывала за собой дверь, нахально уселся на кровать. Йордан немедленно приказала ему встать с чистых простыней: посмотрел бы на себя, ведь весь в грязи, небось только из канавы.

Он послушно поднялся, сально ухмыльнулся и спросил, ее ли это постелька. Нет? А чья? Какой-нибудь милашки? С изящными бедрами и круглой грудью. И где она сейчас?

– Прикуси свой поганый язык, страхолюдина. А то сдам в полицию.

На какое-то мгновение угроза подействовала, и Мария поняла, что у него, верно, были все основания бояться полиции. Но он был слишком умный, чтобы поддаться на эти уловки.

– Если сделаешь так, Мариэла, твои хозяева узнают много нехорошего про тебя. Я-то отлично помню, как ты стояла на сцене в короткой юбке и махала ногами…

Она была у него на крючке. При этом прошло столько времени, что все сказанное было почти неправдой. Ей было семнадцать, она танцевала в берлинском варьете, исполняла куплеты с одним актером и выступала в небольших сольных номерах. Там и закрутилась их любовь – молодцеватого ефрейтора Йозефа Хоферера и изящной танцовщицы, тогда ее называли Мариэлой. Он сломал ей жизнь: она забеременела, танцы пришлось бросить, случился выкидыш. Тогда наш франт Йозеф и покинул девушку наедине с ее несчастьем. Только когда она устроилась камеристкой к одной актрисе, он появился снова. Провел с Йордан несколько ночей и стал вымогать деньги. Снова и снова. Годами не давал ей покоя. Последний раз появился на вилле летом прошлого года, тогда она сказала ему, что на этом все.

– Допьешься до смерти! – рявкнула она. – Ничего больше от меня не получишь.

– Получу, Мариэла. Не хошь платить, но будешь, а то ведь я заговорю.

«Долго тут его держать нельзя, – пронеслось у нее в голове. – На ногах еле стоит. Если вышвырнуть его из комнаты, чего доброго, упадет и совсем не встанет». Она делала это нехотя, потому что деньги, завернутые в тряпицу и спрятанные в ящике комода, были отложены на потом. На старость.