Антитезис - Андрей Имранов

— Во-от, — Вирджил поднял мясистый палец, — то, что предвыборные документы объективно должны быть лживы — это тебе не кажется серьезным?

Дима пожал плечами:

— А что делать? Это же не только у нас, во всем мире так. Ничего не поделаешь, очень большая часть населения не хочет вникать ни в программу партии, ни в предлагаемые ей законопроекты. Эта часть просто проголосует за ту партию, которая убедительнее остальных пообещает все мыслимые и немыслимые блага. И, если партия действительно хочет пройти в Думу, ей необходимо этот момент учитывать. И — врать. Не потому что в партии одни лжецы, а потому что другого пути — нет. Если бы никто не верил тупо предвыборным обещаниям, так и врать смысла бы не было.

Вирджил почесал в затылке.

— Так может, дело в механизме выборов? В несовершенстве законов? Если издать закон, который будет прописывать контролировать соблюдение предвыборных обещаний? Может, вообще основная проблема России — несовершенное законодательство?

Дима задумался, вздохнул.

— Не знаю. Я всегда полагал, что основная проблема России — алчность и коррумпированность чиновников… Я и сейчас так полагаю, но теперь мне кажется, что коррупция не порок существующей системы, а ее порождение, если вы понимаете, о чем я. Стакан воды, вылитый на землю, находит кратчайшую дорогу к самой низкой точке. И здесь, по пересеченной местности нашей ментальности, кратчайшая дорога протекает через взятки и полезные знакомства. Совершенно нелепо требовать от воды, чтобы она текла по вершинам хребтов, а не по долинам. Совершенно нелепо издавать законы против коррупции при том, что и редактировать их, и продвигать в жизнь, и контролировать их соблюдение — будут те самые коррумпированные чиновники, против которых законы направлены. Это безнадежно.

— Короче, нужна революция.

— Нет! Да, законы плохи, потому что они сделаны чиновниками для самих себя в первую очередь. Да, половину высокопоставленных госслужащих давно пора отправить за решетку. Но дело же не в них, не в законах и не в социальном строе. Дело в ментальности. И с какой стати после революции все станет по-другому? Проблема в людях — пятьдесят на пятьдесят. На одного ветерана, действительно нуждающегося в квартире — одна жадная тетка, прописавшая в квартире своего двоюродного деда косой десяток родственников. Каким законом отсеять первых от вторых? По личным ощущениям? Но это же ложный путь — для того, чтобы система была эффективной, она должна быть саморегулирующейся, то есть, свободной от человеческого фактора. Социализм споткнулся именно на этом.

— А если допустить, что существует механизм, позволяющий отделить зерна от плевел? Честных ветеранов от нечестных теток?

— Механизм? — Дима удивленно уставился на Вирджила, — какой механизм?

— Машина Бланка, — Вирджил широко ухмыльнулся, — сначала давай определимся, кого от кого следует отсеивать. Не буду тебе пока забивать мозги теорией. Она тебя не минует, и не надейся, но это будет позже. А пока воспользуемся средневековой терминологией. Поделим все человечество на три группы, условно назовем их «чистыми», «порчеными» и «гнилыми». Ну-ка, как бы ты поделил всех людей на эти группы?

Дима пожал плечами.

— Как-то это… наивно… ну ладно. Чистые — это, видимо, всякие альтруисты. Мать Тереза там… блин, ни одного имени больше в голову не приходит. Гнилые — это, видимо, всякие тираны вроде Гитлера и Сталина. А порченые — все остальные. Так?

— Не совсем. Близко, но не так. Прелесть данной классификации в том, что она почти объективна. Определить, к какому классу принадлежит человек, можно вне его отношений с остальным человечеством. Просто по его отношению к самому себе. Поясню. «Чистый» человек живет в полном соответствии со своим сводом законов. «Порченый» — нет. Он, с тем или иным успехом и усердием старается жить в соответствии с ним, но у него не получается. И это — основное различие. «Гнилые», что самое забавное, также живут в соответствии со своими законами, и в этом они очень похожи на «чистых». Отличие только в том, что законы «гнилых» — эгоцентричны и асоциальны, а законы «чистых» — наоборот. Основная идея предлагаемого мироустройства заключается в том, что управлять должны только «чистые», а работать — только «порченые». Пусть тебя не смущает смысл этих терминов, для общества «порченые» ничем не хуже «чистых». Иерархия строится вовсе не на ценности индивидуума, просто «чистые» будут неэффективны как работники. Типичный «чистый» будет вкалывать на благо общества до потери сознания, в то время как не лишенный эгоизма «порченый» постарается что-нибудь изобрести, чтобы снизить нагрузку на себя без потери эффективности.

— Хм. А «гнилые»?

— А «гнилых» надо уничтожать. Пользу обществу они принести не в состоянии.

— Допустим, все так. И что это за кодекс строителя коммунизма, которому должны соответствовать эти ваши «чистые»?

— Твой сарказм неуместен. Нет никакого общего кодекса. Я же сказал, классификация опирается на отношение человека к самому себе. «Чистый» знает, что он — чист. «Порченый» знает, что в нем есть червоточинка.

Дима нахмурился.

— И все? Так мало ли какой у человека внутренний кодекс? Взять вон Сталина — по вашей классификации он запросто «чистым» выйдет. А что — о своем комфорте он не беспокоился, коммунизм строил. Фигня какая-то, вот что я думаю. Что мешает «чистому» быть одновременно тираном и альтруистом, мечтающим железной рукой загнать человечество к счастью?

— Он сам себе и мешает. Непротиворечивая система ценностей может быть либо черной либо белой. Либо стопроцентный альтруист, либо не менее стопроцентный эгоист. Полутона — прерогатива «порченых». Как и душевные метания, и внутриличностные конфликты. Невозможно быть наполовину альтруистом, наполовину эгоистом — и жить в мире с самим собой.

— Ну ладно, — Дима устало махнул рукой, спор начал ему надоедать, — Сути проблемы это не меняет. Вот я — «чистый». Давайте, делайте меня президентом.

— Не-е, — Вирджил ухмыльнулся, — ты «порченый».

— И почему же?

— А то ты сам не знаешь? Хочешь сказать, что живешь в согласии со своей системой ценностей.

— Ну да.

— А как в нее вписываются три гигабайта фотографий голеньких мальчиков от восьми до четырнадцати лет?

— Что? — Дима вздрогнул и шагнул назад. В ушах зашумело. «Как? Откуда?» — К…какие еще фотографии!?

— Всякие. И не лень тебе их каждый раз переименовывать? От кого прячешь-то? От себя?

— Я…Я… вы что? Вы у меня в компьютере рылись?! Да какое вы право…

— Ты спросил, я ответил, — Вирджил со вздохом воздел очи, — да ты не дергайся. Что такого, дело-то неподсудное. Это, в сущности, даже порнографией не считается. И не надо меня ни в чем убеждать. Я и так отлично знаю, что разглядывая эти нежные попки, ты ни разу не позволил себе представить, как втыкаешь в них свой член.