Антитезис - Андрей Имранов

— Зря ерничаешь. Видишь ли, «чистый» никогда не пойдет во властные структуры — это противно его природе. Управленцем его можно сделать только насильно. А не будучи управленцами, «чистые», как это не странно, больше вредят обществу, поскольку склонны «подставить вторую щеку» вместо того, чтобы «око за око». Вот и выходит, что все те, кто должен управлять, пашут на полях и на заводах, а те, кто должен сидеть в тюрьме — сидят в администрации.

Дима пренебрежительно улыбнулся:

— Ага, слышал уже. Диктатура пролетариата, мир хижинам, война дворцам…

Вирджил поморщился.

— Это осадок. Те самые вирусы сознания, выжившие в мясорубке, полностью перевернувшей первоначальную идею. Нет конечно, любой рабочий ничем не лучше любого бизнесмена. И «ставить кухарку управлять государством» — просто глупо. (Кстати, тоже — выдернутая из контекста и перевранная фраза — про кухарку.) Просто особенность психологии «чистых» такова, что в обычных условиях они оседают среди крестьян и рабочих. Там, где они приносят максимум добавленной стоимости. Ты знаешь, что с этой точки зрения труд слесаря важнее, чем труд топ-менеджера международного холдинга? Топ-менеджер приносит максимум прибыли своему холдингу, поэтому его работа высоко оплачивается. Но его вклад в валовый доход страны зачастую отрицателен, в отличие от труда слесарей. Я вовсе не хочу сказать, что слесарь важнее топ-менеджера, что всех директоров надо обеспечить спецовками и поставить к верстакам. Просто в нынешней системе каждый старается быть на том месте, где он максимально эффективен для себя самого. Забавно, но тут в «чистых» проявляется подобие эгоизма — они предпочитают трудиться не в конторе, а в кабине трактора или перед станком, потому что это им приятнее — создавать своими руками нечто, нужное для людей. А в предлагаемой нами системе каждый должен занимать то место, где он будет максимально эффективен для системы. Не для себя, а для общества. Этот принцип моментально выметает из верхов всю гниль.

— Что-то я не замечаю тут станка, — ехидно сказал Дима.

— А кто тебе сказал, что я — «чистый»? — не менее ехидно ответил Вирджил, — стыдиться этого факта так же глупо, как и гордиться.

«А у тебя-то интересно, какие скелеты в шкафу?» — с любопытством подумал Дима, — «небось такие, что ууу… А ведь прикольно, кстати — как он признался, что тоже не идеал, мне как-то легче стало. Может и правы эти масоны?»

— А как эта машина показывает… ну, то, что в мозгу? Как со скрытой камеры? Или вид из глаз?

Вирджил засмеялся.

— Не беспокойся, подробностей не видно. Видишь ли, мозг — это не видеокамера. Он запоминает образы, а не картинку, поэтому расшифровка записи — дело довольно сложное. Когда ты смотришь в экран и видишь там голого мальчика на фоне заката, в твоем мозгу сохраняется не этот кадр, а впечатление, которое он создает. И, когда я смотрю твой файл, я и вижу это впечатление: образ заходящего солнца, образ обнаженного подростка, трогательный изгиб позвоночника, острые ключицы и связанные с этим ностальгию и сожаление по ушедшему детству. Хочешь сам посмотреть?

— Нет! — выпалил Дима даже быстрее, чем успел осмыслить вопрос.

— Да не обязательно этот момент. Что-нибудь вполне безобидное. Например, как выглядит твое знаменитое увольнение через призму твоей памяти?

Дима подумал, содрогнулся.

— Все равно — нет. Чей-нибудь другой файл… ваш, например?

Вирджил хихикнул.

— Мой? Извини, в другой раз. Но — поздравляю, еще один тест пройден. Один из важнейших, кстати — то, что ты отказался смотреть свой файл. Испытательный срок у тебя еще не закончился, но теперь у меня есть основания предполагать, что с остальными тестами ты тоже справишься. Можешь считать, что ты почти принят. На, держи.

Вирджил хлопнул на стол очередную купюру в пятьсот евро. Дима, с кривой ухмылкой на лице, подобрал ее и сунул в бумажник.

— Кстати, — сказал Вирджил, — должен извиниться, что намеренно так грубо вытащил самый лелеемый твой секрет. Я мог опровергнуть утверждение о твоей мнимой «чистоте» тысячей других примеров, да хотя бы твоим отношением к презренному металлу. Просто этот повод был самый наглядный.

— Да чего уж там, — сказал Дима, засовывая бумажник в карман, — кстати, теперь, наверное, вы меня так просто не отпустите? После того, как вы мне все это рассказали?

— Да боже мой, — Вирджил замахал руками, — за кого ты нас принимаешь? Хочешь, чтобы никто не прикасался грязными руками к твоим тайночкам? Или просто струсил? Да на здоровье. Говоришь «я увольняюсь», сдаешь оружие с удостоверением и уходишь. Нужен кому ты больно! А что до того, что я тебе рассказал… и кому ты это поведаешь? Что один из основных экспортеров редкоземельных металлов нашел способ читать человеческие воспоминания и по этому поводу собирается устроить новую революцию во имя идей коммунизма? Ты извини, но такую чушь, боюсь, не напечатал бы и твой блаженной памяти «Ночной экспресс». Так что, ты уходишь?

— Нет, — Дима вздохнул, — я просто спросил.

— Вот и ладно, — Вирджил встал и хлопнул ладонью по столу, — тогда пора тебе уже приступать к работе. К почти работе, коль уж ты почти принят. Завтра будет очередная запись публицистической программы «К барьеру!». Знаешь такую?

— Э… да, припоминаю. Смотрел пару выпусков.

— Завтра ты будешь ее ведущим.

— Что?!

— Да не пугайся. Все, что от тебя требуется — с выражением читать заранее подготовленные реплики. Откуда читать, тебе покажут. Приезжай к девяти ноль-ноль к съемочным павильонам на Калибровской. Встретишь меня на стоянке перед заводом.

— А где это?

— Завязывай тупить. Найдешь.

— Э… — сказал Дима, поднимаясь со стула, — в смысле, я пойду?

Вирджил хохотнул.

— Ага. До завтра. И помни, что я говорил про опоздания.

— До свидания, — Дима вышел из кабинета, плотно прикрыл дверь, прислонился спиной к стене и, закрыв глаза, сполз на пол. «Вот я попал», — подумал он с запоздалым ужасом, — «вот влип. Это что же, выходит он все знает? И про автосервис и про Юлю… и про гранаты. Вот блин… хотя стоп! Медосмотр я проходил перед собеседованием, так что ничего он не знает… пока. Вот незадача. Ладно, гранаты я ему отнесу, пусть сам разбирается… с автосервисом… ну ладно, стыдно, конечно, но не смертельно. Что сделает — уволит максимум, если выяснится, что тест я на самом деле провалил. Вот с Юлей серьезнее — если Барон узнает. Знаю я все эти принципы — все чинно-красиво только пока тебя лично не касается. Кто его знает — начнет ревновать… хотя… глупость какая… нужен ты кому больно ревновать тебя… а вот Антон… Черт, Антон!». Дима встревожился и вскочил. «Так вот что они имели в виду и чего боялись! Они откуда-то знали про… а, блин, флешка!» Дима прерывисто вздохнул и поспешил вниз по лестнице. «Похоже, придется-таки увольняться. Хорошо б сначала узнать, что там. А то обидно будет… но эти-то, блин! Тоже мне, друзья, могли бы и рассказать… а я бы поверил? М-да.».