Элиас - Алиса Мейн

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Правду.

Элиас резко развернулся, и мы оказались с ним лицом к лицу. Его скулы ходили ходуном, а глаза пылали.

– Правду? – процедил он. – Правда заключается в том, что Аманда призналась мне в своих чувствах, а я сказал ей, что люблю другую.

Зачем я спросила? Боже, зачем я только спросила? Элиас каждый раз уберегал меня от ненужных поступков и лишних вопросов, а я снова и снова не слушала его и продолжала гнуть свое. И даже сейчас…

– Ты любишь другую? – еле слышно переспросила я, глядя ему прямо в глаза.

Элиас устало вздохнул и ответил так же тихо:

– Странно, что ты так до сих пор этого не поняла.

Время растянулось. Время остановилось. Время исчезло.

Что такое время? Череда сменяющих друг друга по кругу цифр. Тиканье часов. Сыплющийся песок. Утекающая вода.

Это то, чего нам всегда не хватает. То, за что мы так отчаянно цепляемся и что нам не подвластно.

И сейчас это самое время растворилось в сдавленной грудной клетке. В подкашивающихся коленях. В пропавшем голосе. В путаных мыслях.

С неимоверным усилием я оторвалась от лица Элиаса, опустила взгляд и попыталась справиться с дрожащими губами.

– Я хочу закончить наши уроки, – произнесла я бесцветным голосом.

Элиас ответил не сразу. Я чувствовала на себе его изучающий взгляд и молилась, чтобы найти силы сдвинуться с места и уйти отсюда.

– Считаешь, что уже достаточно хорошо рисуешь?

Я качнула головой, продолжая пялиться в район его груди.

– Ты был прав. Начинать эти занятия было ошибкой.

– Для тебя или для меня? – Голос Элиаса резал ледяным лезвием ножа.

Я сглотнула.

– Для нас обоих.

Горькое признание больно ударило по вискам, вновь запуская замершие часовые механизмы. Драгоценные секунды ускорились, наверстывая упущенное, и мир вокруг начал качаться и кружиться, вызывая дурноту.

– Что-то еще?

– Я бы хотела забрать свои работы.

Митчелл выдвинул один из ящиков в столе, достал оттуда лист бумаги и оценивающе осмотрел.

– Собираешься повесить этот шедевр в своей комнате?

Это был тот самый лист, который я проткнула карандашом. Мне стало обидно – так сильно, что захотелось, чтобы было обидно и ему.

– И твои рисунки с моим изображением.

Элиас замер, все еще держа перед собой бумагу, глядя на нее и будто бы сквозь.

– Я увидела их в тот день, когда узнала про твой протез.

Я знала, что причиняю Митчеллу боль. Знала и упивалась этим. Я оказалась чудовищем. Маленьким непослушным монстром, созданным для того, чтобы не созидать, а разрушать. И сейчас я должна была окончательно разорвать все нити, которые возникли из ниоткуда и, не спрашивая и не получая разрешения, связали нас. Обмотались вокруг шеи и груди, крепко сдавливая и не давая возможности вдохнуть.

Элиас положил лист бумаги на стол и выпрямился, равнодушно глядя в никуда.

– Все рисунки?

Я стиснула зубы, собирая крупицы сил из воздуха, до вязкости сгустившегося вокруг нас.

– Все до единого.

– И что ты планируешь с ними делать?

– Не знаю. Может, сожгу, чтобы избавиться от воспоминаний обо всем… этом.

Мне было страшно. Я боялась себя. Не знала, что способна на подобную жестокость. Всю свою жизнь я была оплотом доброты и понимания, цитаделью сочувствия и всепрощения. Признание Элиаса надломило меня, заставляя выпустить наружу то, чего он не увидел с самого начала. Он не должен был любить меня. Я не заслуживала любви такого, как он.

Если бы ненависть к себе была материальна, то сейчас она бы витала вокруг меня черным облаком, злобно скалясь и рыча.

– Как напоминание обо мне, ты хотела сказать?

Я только открыла рот, чтобы ответить, как Митчелл резко развернулся и двинулся в угол, где стоял мольберт с накинутой на него тканью.

– Хочешь забрать все и сразу? Полагаю, тогда тебе понадобится помощь.

Элиас защищался. Он наполнял свой голос ядом, а его глаза безумно сверкали. Но я видела, как дрожат его руки, видела, как он еле сдерживается от желания начать крушить комнату. Должно быть, он жалел о том, что признался. Но это я заставила его. Потому что я была чудовищем.

Элиас взял мольберт и развернул его ко мне лицом.

Я неотрывно смотрела на ткань, чувствуя, как все нервные окончания напряглись до предела. Это тот самый проект, над которым Элиас работал последние недели?

– Для того, чтобы сжечь это, придется постараться. – Митчелл посмотрел на меня пронзительным взглядом. По его лицу метались тени. Тени отчаяния и бессильной ярости.

Я на дрожащих ногах медленно подошла к мольберту.

– Элиас, что там?

– Напоминание, – сухо произнес он, глядя на меня, – обо всем этом.

Он взялся за край ткани и потянул вниз. Увидев, что скрывалось под ней, я ахнула и приложила ладонь к губам.

Я узнала сад Митчеллов – цветущий, заполненный солнцем. Скамейку под кленом, который только что рисовала сама и который не шел ни в какое сравнением с тем произведением искусства, которое сотворил Элиас.

На скамейке сидела я. На мне было бежевое платье, в котором я в первый раз появилась здесь. На коленях лежала книга, а сама я смотрела куда-то в сторону, поправляя волосы и счастливо улыбаясь.

Монстр, рвавшийся из меня в последние минуты, озадаченно притих, принюхался и, поскуливая, забрался в темноту, из которой родился.

Все это время я убеждала себя, что любовь Элиаса отравляла меня, но его чувства были чистыми и сокрушающе ясными. В его работе не было пошлости. В ней не было грязи. Она источала свет, которым был наполнен сам Митчелл, которым он хотел, но почему-то не мог делиться.

Я приблизилась к картине и осторожно коснулась ее, решив, что мне мерещится – но картина была настоящей, как и то, что было на ней изображено.

– Элиас, – выдохнула я. – Она прекрасна.

– Какая разница, если ты все равно собираешься ее уничтожить.

Я посмотрела на Митчелла. Никогда не видела в человеческих глазах столько отчаяния. Столько невысказанного. Столько незаслуженно непрожитого.

– Прости меня, – прошептала я.

Элиас отвел взгляд.

– Алекс про нее знает?

– Разумеется, нет.

– Это такой труд…

– Он был напрасным изначально.

– Он не был напрасным…

– Если он не был напрасным, что ты прикажешь мне теперь с ним делать? – огрызнулся Митчелл. – Думаю, сжечь картину и в самом деле будет лучшим решением.

– А что делать мне, Элиас? – еле слышно произнесла я. – Что делать мне?

Я увидела, как его глаза заблестели, но голос оставался ровным и безжизненным:

– По-моему, для тебя все как раз предельно ясно. Ты же уже