Автономное плавание - Виктор Устьянцев

Иванов усмехнулся, но на этот раз сдержался и промолчал.

Комаров теперь говорил медленно, осторожно подбирая выражения. Изложив суть дела, спросил Гречихина:

- Как вы считаете, Валерий Николаевич, есть у меня основания беспокоиться о моральном облике матроса Зырянова?

Гречихин ответил не сразу. Принять сторону Иванова значило не только обострить конфликт, а и самому влезть в него. Этого Гречихин не хотел. Встать же на сторону Комарова он не мог. И поэтому ответил уклончиво:

- Вопрос этот сложный, нужно время, чтобы во всем глубоко разобраться. К матросу Зырянову по службе у меня претензий нет. Что касается его морального облика... Словом, я сам должен побеседовать с Зыряновым. Давайте вернемся к разговору дня через два.

Комаров, хотя и неохотно, согласился. Разумеется, Гречихин не собирался беседовать с Зыряновым, и так было все ясно. Он просто надеялся, что за два дня страсти поутихнут, Комаров остынет и сам не захочет возвращаться к этой нелепой истории. Иванова же Гречихин предупредил:

- Не лезьте на рожон, Анатолий Степанович. Сами видите, что убеждать Комарова бесполезно.

Валерий Николаевич в душе не одобрял своей осторожности, но отнюдь не считал ее излишней. В свое время он тоже был горяч и упрям, отчасти из-за этого совершил оплошность и получил строгий выговор по партийной линии. Этот выговор "висел" на нем уже второй год, сейчас Гречихин подал в партийное бюро заявление, на днях его должны рассмотреть. Раздувать конфликт в такой момент, а тем более обострять отношения с замполитом было бы по меньшей мере неразумно.

А тут еще и свадьба. Комаров, конечно, узнает, что на нее приглашен и Зырянов. Надо полагать, что это еще больше обидит замполита, он постарается раздуть "персональное дело".

Стрешнев же, ничего не зная о стычке Иванова с Комаровым, заметив, что на свадьбе не было замполита, не придал этому значения. В конце концов, личное дело Иванова кого приглашать, а кого нет.

Комаров вел себя так, будто ничего не случилось. Он даже не напомнил Иванову и Гречихину об истории с Зыряновым. И на партийном бюро, когда снимали выговор с Гречихина, промолчал об этой истории.

А Иванов решил, что Гречихин поддерживает замполита. Лейтенанта это особенно обидело, он написал рапорт с просьбой перевести его в другую базу или уволить в запас и понес его командиру лодки.

Стрешнев был один, Иванов поздоровался, подошел к столу и положил рапорт. Командир покосился на рапорт и кивнул на диван.

- Садитесь.

Но Иванов остался стоять. Стрешнев удивленно посмотрел на него. Вид у лейтенанта был вызывающий. Стрешнев отложил недочитанный документ и подвинул к себе рапорт. Пробежав его взглядом, сказал:

- Ах, вот что! Но я не понимаю, чем вызвана такая просьба. Объясните хотя бы устно.

Иванов коротко пояснил, в чем дело.

- Почему мне сразу не доложили о разговоре с замполитом?

- А зачем? - Иванов пожал плечами.

- Значит, и мне не доверяете. - Стрешнев усмехнулся. - Ну что же, идите. Я разберусь.

- А что тут разбираться? И так все ясно.

- Вам - может быть, а мне - пока нет. Впрочем, я не уверен, что и вам все ясно. Боюсь, что вы делаете опрометчивый шаг, требуя перевода в другую базу и даже собираясь уйти в запас. Подумайте еще два-три дня. - Стрешнев протянул лейтенанту рапорт.

Но Иванов отступил на шаг и твердо сказал:

- Извините, товарищ командир, я не возьму его обратно. Я обращаюсь к вам официально и прошу дать ответ по существу.

Стрешнев еще раз внимательно посмотрел на лейтенанта и понял, что тот слишком взвинчен сейчас, разговаривать с ним, пожалуй, бесполезно.

- Хорошо. - Стрешнев встал, открыл сейф и положил туда рапорт. - Через три дня вы получите официальный ответ. Я мог бы вам отказать сразу, я имею на это право. В конце концов вас пять лет учили на полном государственном обеспечении. Даже если бы вы окончили гражданский институт, вы обязаны были бы три года отработать по месту назначения. Как видите, и основания для отказа у меня есть. Но я не стану вас удерживать, если сумею убедиться, что вам действительно необходимо уйти. Это я вам твердо обещаю. Однако дайте мне сначала самому во всем разобраться. Подождите дня три.

- Есть, подождать, - без особого воодушевления согласился лейтенант. Разрешите идти?

- Пожалуйста.

Уже переступив порог, лейтенант обернулся, хотел, видимо, что-то еще сказать, но передумал и закрыл дверь.

А Стрешнев долго еще смотрел на эту дверь. Он вспомнил, как сам в свое время жалел, что не остался в Ленинграде. Вспомнил тот вечер, когда под дождем бродил по улицам Синеморска и чуть не угодил под машину, если бы не Люся... Да, тогда он впервые пришел к ней, и с портрета на него строго смотрел Люсин отец. "Капитан покидает судно последним"... Он и сейчас произносит эту фразу как заклинание в те минуты, когда приходится особенно трудно, когда надо собрать в себе все душевные силы, собрать в кулак волю.

Иванов тоже ершист, может, именно этим он и привлекает Стрешнева. И вот, к его огорчению, спасовал, просит даже списать в запас. "Пусть успокоится, потом поговорим", - решил Стрешнев.

В Иванова он верил и был за него спокоен.

Тревожило Стрешнева другое.

За годы службы на атомных подводных лодках Стрешнев убедился, что люди здесь особенные. Не потому, что они сюда специально отбираются и готовятся. В конце концов, какими бы физическими и моральными данными они не обладали, они все же обыкновенные люди, одни лучше, другие хуже, каждый со своими достоинствами и недостатками, со своими привязанностями, привычками и увлечениями.

Но общая атмосфера службы на атомной подводной лодке такова, что на каждого члена экипажа накладывает особый отпечаток. В стальном чреве лодки бушует ядерная реакция, трудится укрощенный человеком атом. И те, кто служит на лодке, никогда не забывают об этом. У них нет страха перед атомом, они знают, как с ним обращаться. И все-таки постоянно ощущают его присутствие здесь, рядом, за стеной биологической защиты. Они достаточно осведомлены, чтобы не бояться, но они достаточно грамотны, чтобы понимать необходимость всех мер предосторожности.

Может быть, вот это постоянное ощущение опасности заставляет их снисходительно относиться к житейским мелочам, они мыслят категориями куда большими, чем человек, живущий обычной земной жизнью. У них особенно обострены чувства ответственности, патриотизма, взаимной выручки, готовности к самопожертвованию.

Эту чистую атмосферу духовной спаянности коллектива должен поддерживать в первую очередь замполит. А Комаров не умеет влиять на людей, не пользуется у них авторитетом.

Это особенно огорчительно сейчас, когда предстоит длительный арктический поход. О нем намекнул перед отъездом командующий. А в море успех выполнения задачи, а порой и жизнь экипажа зависят не только от умения, но и от настроения каждого матроса.