Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Тварь оглядела ночь и успокоила себя тем, что она в безопасности и никто не наблюдает за ней. После этого гоблин повернулся к открытой двери кузова.

Мгновение я колебался, не зная, собирается ли он позвать своих сородичей наружу, но гоблин начал запирать дверь.

Я встал, перебросил через ограждение одну ногу, затем другую и на мгновение оказался на виду на балюстраде карусели. Если бы гоблин внезапно обернулся, он бы наверняка увидел меня. Но он не повернулся, и хотя он закрыл дверь и засунул задвижку на место так тихо, как только мог, его действия произвели достаточно шума, чтобы скрыть мое мягкое кошачье приземление.

Не обернувшись в сторону густой тени, где скорчился я, гоблин двинулся в сторону чертова колеса, находящегося в паре сотен ярдов дальше по аллее.

Я вытащил нож из башмака и двинулся за демоном.

Он двигался с величайшей осторожностью.

Я тоже.

Он почти не шумел.

Я не шумел вовсе.

Я настиг его возле следующего грузовика. О моем присутствии ему стало известно, лишь когда я набросился на него, обвил ему шею рукой, с силой дернул его голову назад и полоснул по горлу ножом. Когда я почувствовал, что хлынула кровь, я отпустил его, и он рухнул — неожиданно и безвольно, точно марионетка, у которой оборвались веревочки. На земле он дернулся несколько раз, поднимая руки к распоротой глотке, откуда толчками лилась кровь — черная, как нефть в ночной темноте. Он не мог издать ни звука, потому что не мог ни дышать распоротым дыхательным горлом, ни произвести ни одного колебания разрезанной гортанью. Так или иначе, прожил он не больше полминуты, его тело, которое покидала жизнь, слегка содрогнулось, светящиеся красные глаза уставились на меня, и я глядел, как угасает в них огонь.

Теперь он казался просто мужчиной средних лет с кустистыми бачками и животиком.

Я затолкал труп под грузовики, чтобы какая-нибудь из этих тварей не наткнулась на него и не получила бы тем самым сигнал тревоги. Мне надо будет вернуться за ним позже, чтобы обезглавить и вырыть две могилы подальше друг от друга для его останков. Но сейчас у меня были другие заботы.

Счет немного улучшился. Пятеро на одного вместо шестерых на одного. Но ситуация не располагала к веселью.

Я попытался обмануть себя, будто не все шестеро из тех, кого я видел на ярмарке, остались после закрытия. Но мне это не удалось. Я знал, что все они здесь, поблизости, так хорошо, как только я могу знать такие вещи.

Сердце отчаянно билось, переполняя вены и артерии притоком крови, благодаря чему у меня в голове необычайно прояснилось — ни суматохи, ни головокружений. Напротив, я сделался чувствителен к каждому тончайшему оттенку ночи. Так же, должно быть, чувствует себя лиса на охоте — выслеживает добычу в глуши и в то же время не забывает и о тех, для кого она сама является добычей.

Я крался под уменьшившейся луной, держа в руке нож, с которого капала кровь. Лезвие блестело, словно было магическим способом сотворено из маслянистой жидкости.

Мотыльки, как снежинки, кружились в воздухе вокруг хромированных столбов, порхали взад и вперед возле всех полированных металлических поверхностей, хоть как-то отражавших слабый свет луны.

Я крался от одного укрытия к другому, слушал, смотрел.

Беззвучно двигался на четвереньках.

Осторожно выглядывал из-за углов.

Полз.

Карабкался.

Скользил.

Расслаблялся.

Шею мне щекотал комар, его тонкие крылья стремительно двигались. Я чуть было не прихлопнул его, но вовремя сообразил, что этот звук может выдать меня. Тогда я тихонько подвел руку и, когда он начал сосать мою кровь, раздавил его ладонью.

Мне казалось, что я услышал что-то возле балагана, хотя, скорее всего, меня направило туда шестое чувство. Громадное клоунское лицо, казалось, подмигнуло мне во мраке, но безо всякого веселья. Напротив, так могла бы подмигнуть Смерть, почтившая тебя своим визитом, чтобы получить с тебя должок, мрачно подмигнуть всеми застенчивыми червями, копошащимися в пустой глазнице.

Гоблин — тот, что сел в гондолу балагана перед закрытием и благоразумно вылез из нее, оказавшись внутри аттракциона, — теперь выбирался наружу через огромное отверстие рта клоуна, чтобы попасть на встречу с остальными пятью чужаками возле чертова колеса. Этот был замаскирован под ну-вылитого-Элвиса, с чубчиком, развязного, лет этак двадцати пяти. Я наблюдал за ним, укрывшись в тени билетного киоска, и, когда он поравнялся со мной, нанес удар.

На этот раз я не был так быстр и полон сил, как в первый, и чудовищу удалось поднять руку и отразить лезвие, направленное ему в горло. Сталь, заточенная до остроты бритвы, рассекла плоть на предплечье и полоснула по тыльной стороне кисти, а острие вонзилось между костяшками пальцев. Демон издал тонкий, слабый крик, едва различимый, но подавил и его, когда понял, что крик может привлечь не только гоблинов, но и балаганщиков.

Кровь лилась из его руки, но демону все равно удалось вырваться. Он неуклюже качнулся в мою сторону, зашатался, в глазах горело стремление к убийству.

Прежде чем он восстановил равновесие, я врезал ему между ног. Запертый в ловушке человеческого тела, он был заложником слабостей человеческой физиологии и согнулся пополам, когда из изувеченной мошонки в тело хлынула боль. Я пнул его снова, на этот раз повыше. В тот же миг тварь склонила голову, словно подчиняясь мне, и удар пришелся в подбородок. Он упал навзничь на посыпанную опилками дорожку, и я рухнул на него, глубоко вонзив в горло нож и повернув лезвие. Три-четыре удара обрушились мне на голову и плечи, когда он тщетно пытался сбросить меня, но мне удалось выпустить дух из твари, как воздух из проткнутого воздушного шарика.

Задыхаясь, но не забывая о том, что надо хранить молчание, я оттолкнулся от мертвого гоблина — и получил удар сзади, между основанием черепа и шеей. Боль рассыпалась сотней искр, но сознания я все же не потерял. Я упал, откатился в сторону и увидел другого гоблина, набрасывающегося на меня с длинным куском дерева в руках.

Я обнаружил, что был настолько оглушен первым ударом, что выронил нож. Я видел, как он глупо блестит в десяти футах от меня, но добраться до него я бы не успел.

Под человеческим обликом черные губы оттянулись назад в злобном рычании, и мой третий противник навис надо мной, взмахнув деревяшкой, как будто это был топор, и метя мне в лицо, как я метил в Дентона Гаркенфилда. Я скрестил руки над головой, чтобы спастись от удара, способного проломить череп, и чудовище трижды опустило тяжелую дубинку мне на руки, высекая горячие искры боли из костей, — так кувалда кузнеца высекает искры из наковальни. Затем он сменил тактику и ударил меня по незащищенным ребрам. Я подтянул колени к подбородку, свернулся в клубок и попытался откатиться в сторону, к какому-нибудь предмету, за которым мог бы укрыться от него. Но гоблин преследовал меня со злобным весельем, обрушивая град ударов на мои ноги, ягодицы, спину, бока и руки. Ни один из них не был такой силы, чтобы сломать кости, потому что я все время уклонялся от опускающейся на меня деревяшки, но я не мог долго принимать это наказание и при этом сохранять желание и силы двигаться. Я начал было думать, что я — труп. В отчаянии я прекратил защищать голову и ухватился за дубинку, но демон, возвышаясь надо мной, вперившись в меня, с легкостью вырвал ее, и все, что я получил, — несколько заноз в ладонях и пальцах. Чудовище взмахнуло дубинкой высоко над головой, чтобы обрушить ее вниз с яростью берсеркера или самурая, пришедшего в неистовство. Деревяшка была направлена прямо на меня, она выглядела огромной, как падающее дерево, и я понял, что на сей раз она вышибет из меня либо сознание, либо жизнь.