Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Но наступила темнота.

Сперва гоблины начали попадаться мне на глаза на аллее. Их было немного, всего полдюжины, но их вид под личинами был ужаснее, чем обычно. Их рыла, казалось, трепетали отвратительней, горячие угли глаз светились ярче, чем всегда, а лихорадочная ненависть была куда сильнее обычной злобы, с которой они всегда относились к нам. Я чувствовал, что они уже миновали точку кипения и собираются на дело — на разрушение, которое отчасти ослабит давление, нарастающее внутри них.

Затем мое внимание переместилось на чертово колесо, которое стало претерпевать изменения, недоступные ничьим глазам, кроме моих. Вначале громадный механизм показался мне еще больше, чем он был на самом деле, потом он стал медленно подниматься, словно был живым существом, которое до сих пор горбилось, чтобы скрыть свои истинные размеры. На моих глазах оно росло и разбухало, пока не стало не просто главным сооружением ярмарки (каковым оно и было), но подлинно огромным механизмом, громоздящимся, подобно башне, и способным при падении сокрушить все на ярмарке. К десяти вечера сотни огней по контуру колеса как бы утратили свою силу — тускнели с каждой минутой, пока к одиннадцати часам гигантское колесо не стало совершенно темным. С одной стороны, я видел, что лампочки горят, как прежде, и стоило мне уголком глаза покоситься на колесо, я удостоверялся, что его сияющие украшения на месте, но когда я смотрел на него более пристально, я видел зловещее, угрожающе темное и громадное чертово колесо. Оно тяжело поворачивалось на фоне черного неба, словно одна из ветряных мельниц господа бога — та, что без устали размалывает муку страдания и несчастья.

Я знал, что означает это видение. Катастрофа на чертовом колесе произойдет не сегодня, однако фундамент трагедии будет заложен вскоре, ночью, когда ярмарка закроется. Те полдюжины гоблинов, что я видел, были отрядом коммандос. Они останутся на ярмарке после закрытия. Когда все балаганщики отправятся спать, демоны выберутся из своих потаенных укрытий, объединятся и испортят чертово колесо, как они собирались сделать в воскресенье, когда им помешал Студень Джордан. А потом, завтра, смерть придет к невинным посетителям ярмарки, вознамерившимся сделать круг на большом колесе.

К полуночи допотопная махина чертова колеса, какой ее видели мои Сумеречные Глаза, была не только лишена света — колесо было словно огромный безмолвный двигатель, который вырабатывал и разбрасывал вокруг себя темноту — все более мрачную. Оно было сейчас очень похоже на тот холодный и вселяющий тревогу образ, который я видел в первую ночь на ярмарке братьев Сомбра — на прошлой неделе, в другом городе. Но теперь это впечатление было куда сильнее и тревожнее.

Ярмарка начала сворачиваться около часу ночи, и, несмотря на мое обычное усердие и трудолюбие, я был одним из первых, кто закрывал аттракционы. Я уже закрыл силометр и складывал дневную выручку, когда заметил на дорожке Марко. Я подозвал его и уговорил отнести деньги к Райе в трейлер, а заодно передать ей, что у меня есть одно важное дело и что я приду поздно.

Гирлянды и панели ламп гасли от одного конца аллеи до другого, над входами в палатки опускались и завязывались тенты, балаганщики поодиночке и небольшими группками тянулись с ярмарки, я же тем временем легким шагом и с как можно более беззаботным видом направился к центру ярмарочной площади и, убедившись, что никому не попался на глаза, плюхнулся на землю и заполз в тень под грузовиком. Я лежат там около десяти минут. Солнце не касалось этого места своими горячими пальцами два последних дня, и накопившаяся сырость стала пробираться мне под одежду; усилив озноб, начавшийся у меня еще раньше, когда я заметил первые изменения, происходящие с чертовым колесом.

Последние огни погасли.

Последние генераторы были отключены и замерли с пыхтением и грохотом.

Последние голоса удалились, смолкли.

Я подождал еще пару минут и вылез из-под грузовика. Встал, прислушался, перевел дух, снова прислушался.

После какофонии работающей ярмарки молчание ярмарки отдыхающей было сверхъестественным. Ничего. Ни звука. Ни скрежета. Ни шороха.

Осторожно двигаясь по незаметной тропке среди мест, где ночь была темнее из-за нагромождения теней, я подкрался к «сюрпризу», остановился у трапа, ведущего на карусель, и снова внимательно прислушался. И снова ничего не услышат.

Я осторожно переступил через цепь перед трапом и на четвереньках вскарабкался наверх, чтобы не выдать себя отчетливо заметным силуэтом. Трап был сделан из небольших дощечек, подогнанных на совесть, а на мне были теннисные туфли, так что, поднимаясь, я практически не произвел ни звука. Но на самой платформе нелегко было скрыться — час за часом, день за днем вибрация от стальных колес карусели проходила через ограждение на дощатый пол платформы, в результате скрип и треск, словно термиты, поселились в каждом стыке. Платформа «сюрприза» была с наклоном назад, и на пути к ее верхней части я все время держался внешнего ограждения, где дощатое покрытие было прочнее и меньше протестовало против каждого шага. И все же мое продвижение сопровождалось несколькими короткими резкими звуками, прозвучавшими пугающе громко в невероятной тишине пустынной ярмарки. Я пытался убедить себя, что гоблины, если они вообще что-то услышали, решат, что эти вырвавшиеся звуки — результат усадки строений, но все равно всякий раз я вздрагивал, когда под ногами скрипело дерево, — у меня по коже шли мурашки.

Через несколько минут я прошел все кабинки «сюрприза», похожие на гигантских улиток, спящих в темноте, и дошел до верхней части платформы, примерно футах в десяти над землей. Там я сжался у ограждения и оглядел закутавшуюся в ночь ярмарку. Я выбрал этот наблюдательный пункт потому, что с него мог видеть фундамент чертова колеса, а кроме того — большую территорию ярмарки, чем с любого другого места (если, конечно, не залезать наверх), и еще потому, что там я был практически невидим.

С предыдущей недели ночь отвоевала некоторое пространство у луны. Теперь помощи от нее было меньше, чем тогда, когда я преследовал гоблина до павильона электромобилей. С другой стороны, лунные тени обеспечивали мне то же самое надежное убежище, что давало гоблинам чувство безопасности. Выигрыш был равен проигрышу.

Но у меня было одно бесценное преимущество. Я знал, что они здесь, а они почти наверняка не подозревали о моем присутствии и не могли знать, что я подбираюсь к ним.

Прошло сорок утомительных минут, пока я услышал, что один из чужаков покидает свое укрытие. Удача была на моей стороне, потому что звук — царапанье металла по металлу и тихий скрежет несмазанных петель — шел из места, расположенного прямо передо мной, из-под «сюрприза», оттуда, где по центру аллеи вытянулись грузовики, дуговые лампы, генераторы и прочее оборудование, по обеим сторонам которых тянулись карусели. Возмущенный скрип петель тут же сменился движением, которое я немедленно засек. Темная плита, одна из двойных дверей грузовика, распахнулась в еще большую темноту вокруг, и в двадцати шагах от меня на землю с необычайной осторожностью соскочил человек. Для всех прочих это был человек, для меня же гоблин, и у меня закололо в затылке. В таком слабом свете я плохо видел демона внутри человеческого тела, но не составляло труда разглядеть его блестящие алые глаза.