Путеводитель по стране сионских мудрецов - Игорь Губерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не будем отвлекаться. Четверо великолепных рыцарей сразу принялись собирать свои армии. Граф Раймунд Тулузский, герцог Готфрид Бульонский и его брат Балдуин, князь Боэмунд Тарентский. Мы упоминаем этих четверых, поскольку они вскоре стали властителями четырех новых государств в Палестине. (Притом — немалых государств: Иерусалимское королевство, к примеру, простиралось от Ашкелона до Бейрута.)
А чтобы армию собрать и обеспечить оружием и провиантом, все (почти что) воинские предводители закладывали свои владения соседям, королям, епископам и родственникам с деньгами. Поскольку денег надо было — тьму-тьмущую. На этой прозе жизни стоит нам остановиться поподробнее.
Рыцарю необходимо, в общем-то, немного: конь, доспехи, копье и меч. Однако же при армии таких воителей должны быть непременно конюхи и слуги, кузнецы и оружейники, повара, портные, хоть какие-никакие лекари — всего не перечесть. «К тому же, — замечательно красиво написал историк Маркус Булл, — за всеми средневековыми армиями следовали женщины, обслуживавшие разнообразные нужды воинов». Расходы на обоз такой легко себе представить.
А еще ведь были пехотинцы! И в количестве весьма немалом. Сразу после папского призыва множество монахов и священников отправились по городам и деревням Европы совершать богоугодную пропаганду. И множество мужчин откликнулись с готовностью. Еще бы! Страх небесного возмездия за все земные прегрешения был важной составляющей сознания в то время. А паломнику в Святую землю (ибо это не военный был поход, а паломничество) разом отпускались все грехи. На это время наступала отсрочка всех долгов и отменялись все налоги, пошлины и прочие поборы. С радостью мужчины оставляли свои семьи, чтобы или обрести вечное блаженство, если пал в святом бою, или вернуться с честью и добычей. На которую надеялись весьма.
Приготовления закончились примерно через год. Согласно преданию, собрались в поход сто тысяч рыцарей и шестьсот тысяч пехотинцев. А по источникам, которые подостовернее, — триста тысяч. Это ополчение не было единой армией: отдельными гигантскими отрядами командовали собственные предводители. И отправлялись они все из разных мест. За каждым из отрядов шли необозримые обозы. Вся эта армада двигалась через Европу, чиня безжалостный урон местному населению. Да, грабежи пошли немедленно. А так как к этому походу примкнуло множество искателей приключений, авантюристов всех мастей и просто охотников поживиться, то легко себе представить, как вел себя в дороге весь этот разношерстный (и вооруженный) сброд.
*
Творец, применяющий разные меры,чтоб как-то унять умноженье людей,менял старомодность чумы и холерыповальной заразой высоких идей.
А что касается евреев, участь их была ужасна. Ибо глупо было двигаться на завоевание Гроба Господня, оставляя на пути своем врагов Христа. Евреев резали, сжигали заживо (естественно, ограбив предварительно), принуждали креститься. То есть загоняли в реку — многие тонули, но зато спасались их души. Из нескольких общин во Франции отправились посланцы, чтобы упредить евреев Германии. Немецкие евреи выразили свое сочувствие и снисходительно добавили, что с ними этого произойти не может. Но произошло незамедлительно. Евреи, густо жившие вдоль Рейна, подверглись страшным массовым убийствам. Многие кончали с жизнью сами, предварительно убив детей и женщин. По счастью, вся армада Бога милосердия весьма спешила в Палестину.
Устроители крестового нашествия очень мало представляли себе трудности пути. Участников похода скашивали всякие болезни, часто все страдали от нехватки пищи и воды, падали кони, воинственно сопротивлялось грабежам строптивое местное население. Помните, мы называли цифру триста тысяч? До стен Иерусалима дошло двадцать. Энтузиазм еще не выдохся, и войско, изнуренное походом, кинулось на штурм немедля. И потерпело сокрушительную неудачу. Два следующих штурма увенчались тем же самым. Кроме отсутствия воды и продовольствия, не было дерева для сооружения осадных машин. Но подоспели генуэзцы и пизанцы, привезя все необходимое для поднятия духа (в том числе — вино). И дерево откуда-то возникло, его хватило на две осадные башни и несколько штурмовых лестниц. А может быть, сработала молитва: рыцари босиком обошли вокруг стен города, громко умоляя Бога им помочь. И город взяли. Кстати говоря, евреи защищали город плечом к плечу с мусульманами, вследствие чего были почти полностью вырезаны или сожжены. Остальные были проданы потом в рабство. Арабов вырезали полностью — ни женщины, ни старики, ни дети общей участи не избежали. Сохранилось гордое письмо Готфрида Бульонского — он сообщал папе римскому: «И если вы спросите, что стало с врагами, которые были там, то знайте, что в храме Соломона и на подходе к нему скакали кони наших воинов по колено в крови сарацинов».
Восторг удачи, религиозный экстаз и алчность победителей смешались воедино. И, по крови пробираясь между трупов, Иерусалим принялись грабить. Впоследствии такое же произойдет со всеми городами, которые удастся взять. Автор одной из хроник (участник Четвертого похода), позабыв о святости богоугодного предприятия, упоенно записал: «…и добыча была столь велика, что никто бы не смог сказать вам, сколько там было золота и серебра, и утвари, и драгоценных камней, и шелковых материй, и одеяний из атласа, и одеяний на беличьем меху и подбитых мехом горностая, и всяческих драгоценных вещей, которые когда-либо имелись на земле…»
А мусульманский летописец предавался горькому унынию: «Счастливые звезды ислама опустились за горизонт, и солнце его судьбы скрылось за облаками».
За те почти двести лет, что продержались крестоносцы на Ближнем Востоке, было еще семь Крестовых походов. Цифра условная, поскольку волнами накатывались на Святую землю армии и ополчения энтузиастов (головы кружил духовный подвиг и предчувствие добычи). А семь означенных походов — они то заканчивались небольшим успехом, то полной неудачей, то и до святых мест не доходили — например, отвлекшись на грабеж Константинополя. В каждом из походов погибали сотни тысяч. Даже с венценосными особами случались неприятности: то в плен попал король Французский Людовик IX, то король Иерусалимский Балдуин II, то утонул, купаясь после сытного обеда, германский император Фридрих I. Шли непрестанные сражения с мусульманами, но кроме этого, амбиции и алчность, властолюбие, тщеславие и зависть раздирали крестоносцев изнутри. Отдельные бароны со всей армией своей переходили к мусульманам — часто прямо среди битвы, когда видели, чья сторона берет верх. А один славный рыцарь — граф Рейнальд Шатильонский, тот просто грабил торговые караваны, вовсе не интересуясь, кому они предназначены. И были еще рыцари, которые сколачивались в шайки, учиняли боевую вылазку неподалеку, брали в плен видных жителей какого-нибудь поселения, а после требовали выкуп. Ну, словом, образ рыцаря без страха и упрека, человека чести, верности и благородства не случайно появился много позже: те головорезы, что явились на Святую землю, для красивого фольклора не годились.
Все эти годы в портовые города (за них особенно сражались обе стороны из поколения в поколение) густо шли купеческие корабли. Вот как описывает современник порт Акко: «…дороги и улицы заполнены народом так, что трудно поставить ногу на землю. Город вонючий, грязный, полный отходов и фекалий».
К нашему глубочайшему сожалению, за последние без малого тысячу лет положение если и изменилось к лучшему, то ненамного. Понятия охраны природы, чистоты окружающей среды существуют на глухой обочине израильского сознания. Немногочисленные ручьи и речки загажены до такой степени, что приближаться к ним опасно для жизни. Подтверждением тому служит печальная история о тренировавшейся в одном таком водоеме элитной части военно-морских сил. Тренировки эти обернулись онкологическими заболеваниями: то есть количество канцерогенных элементов в этом, с позволения сказать, водоеме сильно превышало количество воды. Или вот для Макабкалы — спортивного праздника — построили лет десять тому назад над Кишоном — тель-авивской речкой — мост, с которого аккуратно навернулась в речку австралийская делегация. Половины из них попросту недосчитались: они в этой речке за считанные минуты растворились, а как выглядели спасшиеся, рассказывать увольте: наше перо не в силах описать это прискорбное зрелище. Увы, это было именно здесь. Лет тридцать тому назад ехали мы ночным поездом из Амстердама в Милан. И вот поутру поезд остановился то ли в Цюрихе, то ли в Женеве — не суть важно. Важно то, что, пробудившись, мы внезапно вспомнили, что в этих краях живет один наш приятель, и — чего только в голову не придет с похмелюги — вознамерились нанести ему сюрпризный визит. Радостно схватив сумку, мы рванулись к двери и… Перед нашим взором раскинулся перрон, обычный железнодорожный перрон. Обычный? В том-то и дело, что, имея все признаки перрона, как то: серый асфальт, фонари, витрины с расписанием поездов, — он сиял девственной, не виданной нами нигде и никогда чистотой. Ей, этой чистоте, могли бы позавидовать операционные лучших клиник мира. Ни клочка бумаги, ни окурка, ни спички, ни билета, ни микроба какого, не говоря уже о бациллах, — ничего, одна только стерильная чистота. Застывшая в воздухе нога наша не осмелилась нарушить это совершенство и, повисев в воздухе, вернулась на сталь тамбурного пола. А уж когда взгляд наш упал на собственное наше мутное в оконном стекле отражение, то мы и вовсе пали духом, ясно осознав, что появление нашей обросшей физиономии и тела в драных джинсах и рубашке вчерашней свежести на этом перроне будет также неуместно, как бумажный стаканчик на сервированном серебром и хрусталем столе парижского ресторана «Максим».