Путеводитель по стране сионских мудрецов - Игорь Губерман

И вот впервые в жизни мои ступни коснулись парижского асфальта. Я жадно втягивал в свои ноздри коктейль, настоянный на запахах жимолости, бензина и перно. Тени королевы Марго и Модильяни, Аполлинера и д'Артаньяна, Ронсара и Видока, Пиаф и Робеспьера сопровождали меня в блужданиях по переулкам левого берега, квартала Марэ и набережным Сены, и, конечно же, не раз и не два — на площади Мадлен, у церкви Святого Роха, в Тюильри и Нотр-Дам-де-Пари — возникала передо мной тень великого корсиканца. Вокруг меня — в магазинах, лавках, на уличных лотках — вечно движущееся колесо индустрии неустанно выбрасывало на прилавки чеканный профиль, украшающий штопоры, открывалки, наперстки, календари и прочий незатейливый набор наполеоновской мемораблии, рассчитанной на приезжих провинциалов…

«Я ничего тебе не привез», — покаянно сказал я Фромеру. Мы чокнулись стаканами, в которые Барух, хозяин винной лавки, где заодно и разливали, плеснул бренди «Три семерки». «Ерунда», — великодушно сказал Фромер и утер усы. Вокруг нас шумел рынок Махане Иегуда. Барух потянулся за бутылкой, и золотистые искорки снова заиграли на мраморном прилавке темной забегаловки. «Я ничего тебе не привез, но…» — и я рассказал Володе, как на цветочном рынке острова Сите среди роскошного великолепия астр, гладиолусов, роз и лилий я отыскал букет нежных фиалок, любимых цветов императора, как купил ленту золотистого цвета и фломастер, как шел по набережной Сены, мимо знаменитого магазина «Шекспир», мимо библиотеки Мазарини, как вошел в Дом инвалидов, как положил к подножию гробницы синий букет с золотой лентой, на которой на иврите было написано: «Императору Франции от солдата израильской армии Володи Фромера», и, вытянувшись, отдал честь. Володя молча обнял меня. Мы чокнулись. «Vive L’Imperator!» — сказал Фромер. «Vive L’Imperator!» — ответил я. «Лехаим», — сказал Барух. Вот такая вот история, но поскольку к книге нашей отношения она не имеет, ее запросто можно пропустить.

А теперь, так как мусульманское присутствие на земле Израиля, однажды начавшись, прекращаться отнюдь не собирается, поговорим (коротко, как это принято у нас) об исламе.

Глава 27

К седьмому веку новой эры кочевники Аравийского полуострова жили еще разобщенными родовыми племенами. Занимались скотоводством (козы, верблюды, овцы), а в оазисах, где была вода, умеренно процветало земледелие. Торговые караваны двигались по выжженным просторам от колодца к колодцу, и вполне законной забавой были грабежи караванов. По возможности — без убийства купцов, ибо законы кровной мести соблюдались неукоснительно. Росли и богатели города-крепости, в которых шла торговля, но центральным городом являлась Мекка, ибо в ней находился храм Каабы. Он был некогда воздвигнут в честь упавшего с неба Черного камня; этот крупный метеорит был давно уже объявлен святыней и вмонтирован в гранитную стену храма. Тут же рядом содержались боги всех племен — триста шестьдесят каменных идолов различных очертаний. Арабы поклонялись Солнцу и Луне, различным звездам и планетам. Главным божеством был Аллах с тремя его дочерьми — Аллат, Аллузой и Манат. Они охраняли человека от бед и превратностей. В храме Каабы уже было и изображение Христа: чужие боги уважались всеми племенами. Каждый кочевник должен был раз в году побывать в Мекке, семь раз обойти вокруг храма, семь раз поцеловать Черный камень, испить воды из святого источника и со спокойной совестью вернуться к грабежу караванов. Междоусобица племен кипела непрерывно, затихая на четыре месяца в году — время обязательного паломничества. В эти же месяцы в Мекке шла оживленная торговля, ибо стягивались в город десятки тысяч паломников. А неподалёку проходили состязания певцов-поэтов. И стихи поэтов — победителей этого конкурса — вышивались золотом и вывешивались на стенах храма Каабы. Естественно, что удостоиться такой чести было счастьем и мечтой. А неудачники жаловались на непонимание и происки соперников. Так как в Мекке правил самый сильный род, то, как правило, побеждали восхвалители этого племени, однако же не только: поэтическое искусство ценилось в Аравии чрезвычайно высоко и даже влияло на разные политические решения.

*

За все про все духовные теченияскажу словами предка моего:«Любого не боюсь вероучения,боюсь только апостолов его».

Мы   остановились   на этой кажущейся мелочи лишь потому,   что всю жизнь Аравийского полуострова за каких-то двадцать лет переменил (и на судьбе других народов это вскорости сказалось) удивительный поэт, собрание стихов которого — Коран — из­вестно всему миру.

А Магомет (Мохаммед, если угодно) до сорока лет ничего не сочинял. Был он погонщиком верблюдов, после сам стал водителем караванов, а женившись на богатой вдове Хаттидже, превратился в уважаемого зажиточного купца. Хаттиджа была сильно старше его, но это не был брак по расчету: Магомет очень любил жену, и она родила ему шестерых детей. Доподлинно известно, что читать-писать он не умел, и его биографы часто вспоминали это как признак чистоты его божественного озарения. Но в торговых путешествиях, ночуя в караван-сараях или просто у костра возле колодца, наслушался он множество рассказов о еврейском боге Яхве, об Аврааме и Иакове, о Моисее, об Иисусе Христе и апостолах. Евреи, кстати, обитали тут же рядом: потомки беженцев из Палестины жили на Аравийском полуострове тремя большими племенами, мало чем отличаясь по образу жизни от коренных обитателей полуострова. Их уважали, называли «народом Книги», и мечта сплотить племена арабов в такой же единый народ наверняка тревожила Магомета, готовя к потрясению, которое он вскоре испытал.

Психиатры, пишущие книги о психических недомоганиях великих людей, всегда упоминают об эпилептических приступах, которые мучили Магомета с раннего детства. Были ему свойственны и галлюцинации, содержание которых он отлично помнил, очнувшись. Но эти вульгарно-клинические подробности никак не объясняют чуда, сотворившегося с ним однажды среди бела дня. Случилось это в 610 году. Сорокалетний Магомет, удалившись в пещеру на скалистой горе Хира, держал изнурительный месячный пост и тоскливо ожидал нового приступа судорог — они участились. И тут ему явился архангел Гавриил, о котором знал Магомет по рассказам караванщиков, но архангел еще и представился. Он до боли сжимал Магомета в объятиях, одновременно суя ему шелковый лоскут, на котором было что-то написано. «Читай!» — настаивал архангел. «Я не умею!» — отнекивался Магомет, но архангел сжимал его сильнее и сильнее. И Магомет вдруг обнаружил, что способен прочитать. На лоскуте было написано, что Аллах — единый Бог, и Магомет — пророк Его. Многие историки считают, что архангел Гавриил говорил не «читай», а «проповедуй», это еще более правдоподобно. Суть, однако, в том, что Магомет вернулся домой в полной убежденности, что он пророк, призванный свыше.

– Было видение! Я пророк! — закричал он еще с порога своей жене.

– Несомненно, — подтвердила любящая женщина.

С ее стороны это был замечательный поступок. Мы убеждены, что женщины, которые всей душой любят своих избранников, должны одобрять их идеи и действия в любых обстоятельствах. Поэтому и здесь мы, как повсюду, совершим от темы отступление и приведем еще один пример благословенной женской преданности. Один наш приятель, по профессии — актер, был приглашен однажды новыми русскими в путешествие по Волге. Там было несколько его коллег (все с женами), по вечерам они по очереди выступали. Как-то утром его сосед по столу, тоже артист, немного опоздал к завтраку.

—    Вы понимаете, — объяснил он свою задержку, — я вчера часа два не мог уснуть, потому что из соседней каюты слышны были сладострастные стоны и выкрики какой-то женщины. И мне хотелось посмотреть, что за сексуальный гигант живет в этой каюте. Я дождался, пока они пошли к завтраку. И знаете, кого я увидел?

Он назвал очень известного (и очень пожилого) композитора с женой. Тут все немного помолчали, и одна из женщин вдруг насмешливо сказала:

— Очень вы, мужики, наивные: она ведь потому так громко и стонала, что он уже плохо слышит…

…И впоследствии Хаттиджа очень поддерживала мужа своей горячей убежденностью в его предназначении.

А у него такой уверенности не было. Согласно преданию, Магомет в ту ночь поседел. Два или три года он молчал, обдумывая случившееся. Его продолжали мучить слуховые галлюцинации. Неведомые голоса повторяли, что Аллах един, и Магомет — пророк Его. Однажды вновь возник архангел Гавриил. Огромная белая фигура явилась в облаке на горизонте и приветливо представилась: «Я — архангел Гавриил. А ты — посланник Аллаха». И исчезла.

Наконец Магомет решился и созвал родственников, людей из своего семейного клана. Они пришли охотно, Магомет и Хаттиджа пользовались общим уважением. Легко себе представить огорчение и ужас этих первых слушателей. У Аллаха, по словам Магомета, не было дочерей, издавна и высоко почитаемых, так что все кумиры возле храма Каабы — просто каменные глыбы. И после смерти человека ожидает не забвение, а Страшный суд, на котором не племя или клан ответчики за все поступки человека, а он сам, он лично, в чем и была пугающая новизна.