Ушма - Алексей Наумов

Я долго смотрел на лес, дорогу, участки соседей и на свой участок, представляя, что я вновь вижу за стеклом кухни мать и отца. Но, увы, то были лишь грёзы.

Когда окончательно стемнело, я начал спускаться. Я выбрался из развили и стал выискивать опору для ноги, когда заметил красный огонёк меж ветвей. Я не сразу понял, что меня смутило, но затем словно прозрел. Точно такой же огонёк я не раз видел отсюда много лет назад — это был огонь от большого торшера с красным абажуром, что стоял на втором этаже анютиного дома. Того, что четверть века назад сгорел дотла…

Я заёрзал на ветвях, пытаясь разглядеть в каком именно из домов горит красный свет, но было уже слишком темно, чтобы можно было разобраться что-либо. Пока я обдумывал, что мне предпринять, свет погас, будто его и не было, и я, выждав немного, осторожно спустился вниз.

Самовар уже остыл, но признаться мне было не до него. Что то должно было произойти. Я чувствовал это. Покой и умиротворение летней ночи не могли меня обмануть. Моя правая рука ныла, и время от времени её сводила легкая судорога. Море отступало перед тем, как вернуться гигантской волной, но я никак не мог понять, откуда будет нанесён удар.

Моей первой мыслью было немедленно сесть в автомобиль и уехать, но я решился не поддаваться панике. В конце концов, плохие предчувствия преследовали меня уже много лет, но я всё ещё был жив и не намеревался сдаваться без боя.

Оставив свет в хозблоке включённым, я зашёл в дом, запер дверь и зажёг свет во всех комнатах. Затем вытащил из шкафа двустволку и зарядил её патронами с картечью. Тяжесть оружия и его запах придали мне спокойствия. Я сел на большое кресло в углу, включил телевизор, убрав звук и закурил трубку. Мне предстояла длинная бессонная ночь. Вдоволь времени, чтобы как следует обо всем поразмыслить.

Постепенно, мои взвинченные нервы пришли в норму. Я даже попытался посмотреть какой-то старый фильм, но едва я включал звук, как мне казалось, что в доме, на втором этаже, слышны шаги. Будто кто-то большой и тяжёлый аккуратно ступал по полу, прислушиваясь к тому, что творится внизу…

Звук был такой явственный, что я дважды выглядывал в прихожую, чтобы убедиться, что люк наверх закрыт, а в третий раз даже взобрался на шкаф и слушал, прижав ухо к потолку, что происходит на втором этаже. Но там никого не было. Старый деревянный дом просто скрипел и жаловался мне на свою судьбу, как поскуливает и ворчит дряхлеющий пёс, желая обратить на себя внимание хозяина.

Но около двух, я услышал нечто иное. На этот раз звук шёл с улицы. Я выключил свет и осторожно отдёрнул занавеску. Свет из окон хозблока освещал участок до самой сосны, оставляя в тени только душ и узкую дорожку вдоль канавы. Именно там мне и показалось, что я вижу какое-то движение. Что то совсем небольшое, а вовсе не та ужасающая длинная тень, которую я так боялся увидеть. Это могла быть кошка или выдра, но затем, приглядевшись, я понял, что вижу очертания небольшой собаки. Она неподвижно сидела на краю канавы, между двух больших кустов таволги и смотрела в мою сторону.

На секунду я подумал, что это должно быть Гаврюша, который каким-то чудесным образом выбрался из дома, заскучал и решил меня навестить, но присмотревшись я понял, что это не он — уши у собаки висели, как у спаниеля… Я порылся в столе, в поисках фонаря, но к тому времени как я осветил кусты на другой стороне участка, там уже никого не было. Взбудораженный до предела, я ходил по комнате до зари, беспрестанно куря и поминутно проверяя заряжено ли моё ружьё. Я больше не слышал никаких подозрительных звуков и не видел теней, но меня не покидало ощущение слежки, точно кто то наблюдал за мной из темноты, скрываясь и ожидая своего часа.

Я заснул на рассвете, когда стало настолько светло, что я смог различать мелкие детали на улице. Я выключил свет, проветрил комнату и уснул. Мне снилась большое зеркало. Я стоял напротив него, но в нём не было моего отражения. Вместо стекла в нём была чёрная вода и она тянулась ко мне… Тянулась, как когда то давно…

Я встал поздно, быстро проглотил яичницу, выпил кофе и ноги сами понесли меня на переулок Анюты. Я должен был понять откуда же шёл тот странный красный свет, что я видел накануне. Давно забытый, тревожный юношеский азарт неожиданно охватил меня. Мне захотелось попасть туда как можно скорей, однако я намеренно сбавил шаг, чтобы не поддаться волнению и не наделать глупостей.

Я редко сворачивал сюда в последние годы. Жизнь ушла с этой улочки, некогда самой весёлой и шумной в нашем квартале. Так совпало, что почти все участки на её переулке оказались брошены — слишком сырой и капризной, даже по местным меркам, была здесь земля. Корявые, по большей частью наспех слепленные дома, стояли теперь поникшие и жалкие. Поблекшая краска слетала с них как струпья сухой кожи, обнажая гнилой костяк досок, на которых болтался дряхлый жёлтый жир утеплителя. Тёмные провалы окон печально и кротко, без надежды на помощь взирали на человека, точно тяжелобольные животные, с которыми дурно обращаются.

Яблоневые сады, сплошь покрытые сине-зелёным лишаём клонились к земле, навстречу буйно разрастающемуся бурьяну, на цветниках буйствовала крапива, а ветви облепихи, густо усыпанные оранжевыми ягодами, с мольбой тянулись вверх, утопая в рядах тонких, стройных осинок, которые, через несколько лет, должны были навсегда похоронить их в своей тени.

Природа холодно и методично отбирала по праву принадлежащие ей земли, и скромные потуги человека таяли, не выдержав испытания настоящей жизнью. Ничто, в отсутствии неустанной человеческой заботы, не выдерживало схватки с этой сырой землёй, холодными туманами, с долгими зимами. Это казалось нашествием варваров, которые мстили цивилизации за попытку покорить их и теперь жадно сметали всё на своём пути, спеша вновь обрести своё дикое величие на руинах павшей империи.

Тоскливое чувство овладело мной при виде этого запустения и оно усилилось, когда я остановился у участка Анюты, где за оградой из густого, свалявшегося точно грязная шерсть шиповника, торчал лес из молодых березок и осин, скрывая остатки камина. Несмотря на это, казалось, что даже сейчас в воздухе всё ещё можно было уловить кисловатый запах пожарища и беды.

Я прошёлся вдоль зарослей, бросил взгляд