Ведущий в погибель. - Надежда Попова

Когда Курт, миновав уже поредевшую к середине дня толпу в воротах, устремился вперед вдоль городской стены, солнце начало припекать не по-весеннему, высушивая мокрую после недолгого дождя землю; земля привычно скользила под подошвами, напоминая вязкий мартовский снег в покинутой, казалось, так давно учебке.

Бегать и драться на ровной чистой площадке может любой засранец…

Стоишь на ногах? Тогда — бегом…

Вдох на четыре шага — задержка — на четыре шага выдох; снова вдох, задержка, снова выдох…

Не хватай ртом воздух, как полудохлая рыба…

Дыхание — средоточие жизни, Гессе…

Вдох на четыре шага — задержка — на четыре шага выдох; снова вдох, задержка, снова выдох…

Человек может все…

В самом человеке есть его собственная сила, которую надо лишь пробудить…

Оставь свою хваленую логику в стороне. Она сейчас ни к чему…

Ты не боишься огня; ты его ненавидишь…

Человек может все…

Бегать и драться на ровной чистой площадке может любой…

Вдох на четыре шага — задержка — на четыре шага выдох; снова вдох, задержка, снова выдох…

Дыхание — средоточие жизни, Гессе…

Это как просветление на молитве…

Ждать его нельзя…

Нельзя, читая «Ave…» думать о том, что вот-вот должна низойти на твою душу благодать…

Вдох на четыре… на четыре шага выдох; вдох, задержка, выдох…

Как просветление на молитве…

Ждать его нельзя…

Нельзя, читая «Ave…» думать о том, что должна низойти благодать…

Ave, Maria, gratia plena; Dominus Tecum…

Вдох… Выдох…

Как просветление на молитве…

… benedicta Tu in mulieribus…

Как просветление на молитве…

… et benedictus fructus ventris Tui Jesus…

Вдох…

Как просветление на молитве…

Отец Юрген передал вам это с его благословением…

Короткие деревянные четки на столе…

Ave, Maria, gratia plena…

Как просветление на молитве…

… передал вам так: «быть может, вы просто не пробовали»…

Как просветление на молитве…

Дыхание — средоточие жизни…

Ave, Maria, gratia plena…

Средоточие жизни…

Ave, Maria, gratia plena…

Causa vitae…

Не хватай ртом воздух, как полудохлая рыба…

Хауэр мог бы гордиться своим недолгим подопечным, как гордился собою он сам, входя снова в городские ворота, ловя на себе взгляды привратной стражи и зная, что сейчас на него смотрят с удивлением и завистью — так же, как сам Курт смотрел на инструктора зондергрупп, чье дыхание после долгого бега с сумкой и оружием за спиною звучало так, словно он лишь сейчас поднялся с постели.

Момент истины, Гессе. Озарение…

Сумел раз — оно вернется снова…

— Майстер инквизитор…

На нерешительный оклик Курт обернулся неспешно, сделав шаг в сторону, дабы не стоять на пути у людей и телег, и один из солдат повторил, вскинув руку:

— Майстер инквизитор…

— Да?

Голос звучал ровно, и дыхание не обжигало горло; сегодня снова все далось так легко, так просто, что — непонятно было, отчего не выходило прежде, как прежде вообще могло быть иначе…

— Я прошу прощенья, — довольно неловко пытаясь собрать воедино опасливость и достоинство, продолжил солдат, когда он приблизился, — однако мы тут вас видим уж в третий раз, ну, и вопросы всякие появляются… Позволите?

— Конечно, — милостиво дозволил Курт; в теле поселилась невероятная легкость, былая злость не ушла, но словно отдалилась за запертую дверь где-то в стороне, и теперь не только спокойно дышалось — мысли текли ровно, и все чувства словно сгладились, как разглаживается ткань под горячим железным листом. — Что за вопросы?

— А… что это вы такое делаете?

— Бегаю, — пожал плечами он, и солдат нетерпеливо кивнул:

— Это я вижу, только — для чего? Еще и с пожитками…

— Пытаюсь догнать себя, — пояснил Курт и, встретив настороженный взгляд, улыбнулся, отмахнувшись: — Забудь… Просто — чтобы не терять форму. Разве вас никогда не гоняли по плацу под дождем и в жару?

— Гоняют, но так то мы…

— Ну, и моя служба, видишь ли, подразумевает готовность к драке в любой момент и с кем угодно; а уж столкнись я с тем, кто обосновался в вашем чудном городе — тем паче, потребуются все силы и все умения. Словом, пытаюсь держать себя во всеоружии… Я смотрю, на меня тут делают ставки, — заметил Курт, и страж потупился, неловко передернув плечами. — На что именно, если не секрет?

— Ну… вернетесь ли к воротам или остановитесь и войдете в другие, на полпути… А еще спросить можно, майстер инквизитор?

— Гессе, — поправил он и, кивнув на установленные подле привратной башни несколько пустых бочек, уточнил: — Можно?

— Да конечно, — с готовностью согласился солдат и, дождавшись, пока он усядется, пристроился рядом, поглядывая на двоих соратников, до сей поры хранящих осторожное молчание. — Майстер… Гессе, а что — правда вот так, не останавливаясь, вдоль всей стены?.. И что — не устаете совсем?

— Ну, отчего же. Инквизитор тоже человек, хотя некоторые в этом и сомневаются. Устаю. Теперь, само собою, не всегда и меньше, а поначалу попросту валился с ног мордой в землю и страстно мечтал околеть на месте. Однако, — добавил Курт, отозвавшись короткой улыбкой на прозвучавшие в ответ смешки, — с нашим инструктором такой роскоши не жди. Этот поднимет из гроба — со словами «встань, возьми гроб свой и бегом!»…

— Это знакомо… — хмыкнул солдат понимающе и, помявшись, продолжил: — Вы вот сказали — «если столкнетесь с тем, кто у нас обосновался»… Это вы про того кровососа?

— Ну, а про кого же.

— То есть, это правда — что вчера нашли не его труп? Это точно? Мне сказали, что вы сегодня в церкви об этом заявили во всеуслышание…

— Заявил, — кивнул Курт, покривившись, — вот только вашим соседям это до колокольни. Как шлялись по ночам, так, судя по всему, и будут шляться… А что?

— Я… — проронил солдат нерешительно; помявшись, вновь бросил взгляд на молчаливых приятелей, посмотрел под ноги, подбирая слова, и неохотно продолжил, вновь подняв глаза к нему: — Я хотел еще вчера сказать… Ну, а утром этот шум возле склепов… и я ничего говорить не стал. А раз так, раз вы так уверены, что он жив… в смысле — что еще бродит здесь, то я скажу. Знаете, я ведь не местный, и мне все эти их задвиги с вольностями… Но — совет платит, и я исполняю службу. Исполняю, как положено, хотя иной раз и не хочется, понимаете?

— Вообще говоря, не совсем, — честно ответил Курт, и солдат тяжело выдохнул, снова скосясь на собратьев по оружию.

— Вот ночная смена, к примеру, — пояснил он негромко. — Когда надо мотаться по улицам и заглядывать во все эти темные углы, куда человек в здравом уме и по собственной воле ни за что не полезет. Знаете, майстер Гессе, над нами тут потешаются; да это везде так. Я два города сменил, пока здесь обосновался — тоже, думаю, не насовсем; так всегда и везде. Все думают, что ночная стража — это лопухи такие, которые, как только их перестают видеть, тушат фонарь, бросают оружие и спят где-нибудь в проулке. Нет, я не говорю, что такого никто и никогда не делает, только здесь это не всегда пройдет — ульмский совет, он быстро соображает, на кого стоит тратить деньги, а на кого нет, и если толку с тебя мало — собирай пожитки. Да и вообще, я привык делать то, что должен, и делать хорошо. В том смысле… мы тут, в страже, знаем, каково на улицах ночами, даже и безо всяких штригов приятного мало, но мы ко всему привычные, так что, если вы подумаете, что помстилось со страху, или что я недопонял чего-то… Я знаю, как люди выглядят. Как ходят. Насмотрелся; я вот о чем. Чай не новобранец.

— Вот оно что, — понимающе отозвался Курт. — Тогда ясно… Ну, я тебя слушаю. Ты видел что-то? Или, как я понимаю, кого-то?

— Именно что. Кого-то. Не человек это был, майстер Гессе. И как исчез — так тоже люди не делают.

— Давай-ка по порядку, приятель, — предложил он успокаивающе. — Для начала скажи, как тебя зовут.

— Да, — спохватился солдат. — Курт Бамбергер, майстер Гессе. Это не фамилия, просто так меня тут называют.

— Тезка, стало быть, — отметил Курт с усмешкой. — Наверняка добрая примета.

— А вам, вроде, в приметы верить не положено? — осторожно заметил солдат, и он пожал плечами:

— Смотря в какие; а в добрые верить хочется всем… Так что же ты видел? И, главное, где?

— У одного из трактиров, — тихо отозвался Бамбергер. — Я тогда уже был не на службе — меня сменили, я шел уже спать — ну, и… В общем, дело было так. Иду. Ночь. Никого. И вдруг слышу — шум такой, вроде того, как кто-то сучит ногами по земле — знаете, так бывает, если кого-то хватаешь за руки, и он пытается вырваться. Я, само собой, туда; хоть смена и кончилась, но что ж мне — мимо пройти, если вдруг что?..