Флотская богиня - Богдан Сушинский

— Что тут у вас? — послышался позади голос Климентия, тоже взобравшегося на чердак и оглядывающегося. Не успела Евдокимка ответить, как он тут же произнес: — Вижу-вижу, к остаткам моста, вон, целая группа подходит, брод обнюхивает. Взгляни, — протянул он бинокль Евдокимке.

Девушка и так обратила внимание, что на мост, в сопровождении свиты, взобрался какой-то немецкий чин, однако от бинокля не отказалась. Офицер стоял почти на краю пролета и осматривал то, что осталось от остальной части моста, явно прикидывая, как скоро удастся восстановить ее или каким образом наладить переправу уже сегодня. На сереющий в легкой утренней дымке барак ни он, ни его свита из пяти офицеров внимания не обращали.

Селяне уже поведали морским пехотинцам, что еще накануне вечером целая стая немецких разведчиков прошлась по всем трем хуторам. Нескольких раненых красноармейцев разведчики застрелили, а двух дезертиров увели с собой по броду на ту сторону. Так что теперь восточный берег реки немцы считали чистым, а посему спокойно и обстоятельно готовились к переправе.

Вдруг офицеры, словно по команде, повернули свои бинокли в сторону барака, и Евдокимка отшатнулась в глубину чердака, увлекая за собой старшину.

— Сейчас я постараюсь снять одного-двух, а ты, Таргасов, пройдись очередями по машинам и мотоциклам у моста, — успела сказать она, прилаживая карабин на поперечине у черепичного пролома. — Остальные стреляют по тем, что спускают плот.

— Эй, всем, кто внизу, приготовиться к бою! — тут же скомандовал старшина.

— Кто бы меня хоть на один день назначил командиром роты, — проворчал Аркашин, залегая рядом с пулеметчиком.

— А может, сразу командиром бригады? — поинтересовался пулеметчик.

— С меня и роты достаточно. Хотя бы на один день. Я бы с тебя, Таргасов, за каждый зря потраченный патрон взыскал. Причем за всю войну наперед. А затем определил бы в штафбат, и то лишь исключительно по дружбе, — разыгрывали одну из своих обычных солдатских сценок эти двое «закадычных врагов».

Чтобы с первой же пули не промазать, Евдокимка выстрелила в плотную группу офицеров, затем, воспользовавшись их замешательством, еще раз… В третий раз она взяла на мушку старшего из них, попытавшегося уйти с моста через тела погибших. Раненый, он упал, но уже в следующее мгновение «ожил», и теперь старался уползти из-под обстрела, хотя, исходя из фронтовой мудрости, должен был бы замереть, прикинувшись убитым.

Кто-то из солдат взбежал на мост, расстреливая автоматной очередью крышу барака, и тут же попытался помочь раненому. Получив свою, по-солдатски честно заработанную, пулю, он свалился в пенящийся речной порог. Добивать раненого, притаившегося за телом другого погибшего товарища, Евдокимка не стала.

Наверняка кто-то из мотоциклистов прогулялся бы по ним из закрепленных на колясках пулеметов, однако Таргасов ударил первым. Его поддержали Аркашин, старшина и бойцы, остававшиеся внутри барака.

Все немцы, что еще способны были уехать или убежать от моста, тут же попытались сделать это, позволив морским пехотинцам так же дружно перенести огонь на тех, что уже погрузились на плот и успели отойти от берега. Теперь, используя весла и течение, разведчики старались как можно скорее добраться до плавневых островков. Выстрелы моряков, правда, уже потонули в той вселенской пальбе из всех видов оружия, которая разгоралась где-то в двух километрах от реки, по линии фронта.

— Ладно, сержант, — хлопнул старшина Евдокимку по плечу, когда опустевший плот скрылся в камышовых зарослях. — Ты тут держись, сколько сможешь, только в окружении не окажись.

— Постараюсь.

— Мне же пора. Взвод, считай, бесхозным остался. Чую: немцы вот-вот по всему фронту попрут.

Когда он уходил, по дороге, ведущей к селу с востока, уже приближалась автоколонна со второй частью батальона и комбатом Корягиным. Спешившись, моряки совершили марш бросок к реке, чтобы занять позиции к северу от барака и не позволить противнику форсировать речку вброд. Машины тут же ушли в обратный путь.

Первые же бойцы, оказавшиеся у барака, сообщили, что вся бригада ускоренным маршем движется сюда и что транспорт подбирает моряков прямо с марша. У Гайдук и ее товарищей это сразу же подняло настроение, а тут еще и комбат появился!

Свой КП и штаб батальона капитан решил разместить там же, у храма, где находился наблюдательный пункт первой роты, а сам направился вместе с прибывшими бойцами к мосту.

— Вот ты где окопался, Гайдук? — возник он в проеме двери, ведущей на чердак. — Что тут у тебя?

— Первый бой мы уже дали, товарищ капитан.

— Вижу. Аккуратная работа, — оценил капитан их старания словами, которые в его устах всегда звучали в качестве высшего балла.

Едва он взялся за бинокль, как находившийся внизу Крюков негромко прокричал:

— Гайдук, в камышах кто-то бродит. Очевидно, из тех, что переправлялись на плоту.

— Уцелел-таки, гад? — тут же вскинула карабин Евдокимка, пытаясь обнаружить цель.

Комбат попридержал ее за локоть:

— В плен бы его взять, сержант. Скоро сюда прибудет комбриг, а ты знаешь: первым же делом «языка» потребует. Да и нам тот тоже не помешал бы.

— Если надо, возьмем, — немного поколебавшись, ответила Евдокимка, хотя пока что представления не имела, каким образом сделать это. — Крюков, и ты Аркашин, за мной!

— Если идете за «языком», меня возьмите, — встретил Евдокимку у подножия трапа Корзюков. Он уже успел подсушить свою одежду и теперь стоял в ватнике и с немецким автоматом наперевес. — Ефрейтора мне как раз и дали за «языка», немецкого унтер-офицера…

— Хоть какой-то, да опыт, — поддержал его комбат.

— Годится, ефрейтор, — строго отреагировала Евдокимка. — Идешь вместо Аркашина.

— Пардон, может, я тоже лычку за фрица-унтера хочу? — попытался возразить Жора.

Однако Гайдук решила осчастливить его окончательно:

— Поступаешь в распоряжение Таргасова. Вторым номером к пулемету.

— Только не вторым, а третьим, — тут же с показной злорадностью уточнил пулеметчик. — Иди, набивай патронами диск, таранька из Голой Пристани. Сейчас ты у меня узнаешь, что такое настоящая служба.

31

По оврагу, ведущему в сторону реки, моряки скрытно подошли к плавням и тут же обратили внимание, что камыш на врезающемся в степь плавневом мыске, подозрительно шевелится, потрескивая под чьими-то ногами. Приказав Аборигену ползти по боковому овражку в сторону этого мыса и всячески отвлекать немца, Евдокимка, после первого же крика «фриц, сдавайся!», сумела войти в плавни.

Затаившись, она в просвет между полосками пожелтевшего камыша видела, как по неглубокой ложбинке Крюков неспешно и тем не менее храбро ползет в сторону реки. Когда же он добился своего, спровоцировав противника на пистолетный выстрел, успела заметить, что немец — судя по вооружению, офицер, — затих всего метрах в двадцати, на островке. «Хоть бы автоматом или винтовкой трофейной вооружился, аристократ окопный! — презрительно укорила его девушка. — В разведку ведь шел…» И тут же, еле слышно, спросила подкравшегося сзади Корзюкова:

— Заметил, где он засел?

— На островке, под вербами, где посуше.

— Там и брать его будем, сержант. Обходи с тыла, от реки отсекай. Если уж решит вплавь на тот берег возвращаться, постарайся ранить — в ногу ли, в руку… Но чтобы комбату тепленьким достался.

— Он и так уже наверняка ранен, иначе давно ушел бы на ту сторону.

— Вдруг на воде плохо держится? Словом, окопный аристократ…

Корзюков удивленно взглянул на командира группы, но, так и не поняв глубины иронии, вложенной в это определение, тоже на одном выдохе проговорил:

— Только не вздумай сам на него переть, словно леший на медведя, — а, отойдя на пару шагов, он неожиданно заключил: — Юный ты, не по войне и чину, так что поберегись. Юнгой небось служил?

«Спасибо за подсказку, — мысленно поблагодарила его Евдокимка. — Так и буду говорить всякому, по поводу возраста моего любопытствующему. Что, мол, зачислен был в экипаж юнгой…» Под крики все наседавшего Крюкова и нервные выстрелы офицера она перебежала от одного кустарничка к другому; почти не сбавляя темпа, преодолела небольшой проливчик и вновь затаилась, уже буквально в нескольких метрах от будущего «языка».

Тот сидел, привалившись левым плечом к высокому пню, рядом с которым с одной стороны валялся ствол упавшего дерева, с другой — лежало чье-то мертвое тело. Очевидно, офицер услышал какие-то подозрительные шорохи, потому что, приподнявшись на левом колене, внимательно осмотривался.

Евдокимка находилась теперь буквально в семи-восьми шагах от него, но, прижавшись к пригорку между раздвоенным стволом вербы и густым кустарником, оставалась невидимой для него. Конечно, если бы он поднялся в полный рост… Однако, судя по тому, как немец вел себя, у него была задета правая нога, и он старался ее не тревожить.