Малыш: мамино счастье - Ирина Чеснова

Бабушка вполне могла бы увидеть правнуков. Когда родилась Даша, ей было бы всего семьдесят. И, я знаю, она бы очень радовалась за меня, за всех нас. Очень-очень. Бабушка была простой русской женщиной, не кончавшей университетов и по сути ничего не достигшей в жизни. Но в ней была душа. Все остро чувствующая, не изъеденная черствостью и равнодушием. Бабушка всем сердцем любила меня, папу и маму. И ничего не требовала взамен.

Папа перенял у нее эту преданность родным. Да, я видела его только рано утром, но все равно чувствовала себя его любимой дочкой. Он заботливо готовил нам с мамой завтраки, заворачивал мне в школу бутерброды. По выходным делал блинчики с творогом.

А еще он меня ужасно баловал. Я была первой девочкой в классе, у ко торой появились жутко модные и дефицитные «вареные» джинсы. Угощала друзей заграничными жвачками, о которых остальные советские дети могли только мечтать. Я танцевала в хореографическом ансамбле, и на занятия папа возил меня на машине, в то время как другие юные дарования мерзли на остановках в ожидании автобуса. В общем, родители старались из всех сил, чтобы их девочка росла в радости и достатке. Они хотели дать мне все то, чего сами были лишены в своем детстве.

Они жили для меня, ради меня и во имя меня. Я была центром их жизни. Они так привыкли подчинять свои интересы и желания моим, что да же когда я встретила будущего мужа и упорхнула из родительского гнезда, они все равно продолжали жить моей (теперь уже нашей) жизнью, нашими проблемами и заботами. И до сих пор ими живут.

Уж не знаю, как папа пережил Димино появление в моей судьбе. Как-то пережил. Постепенно у них сложились товарищеские – «мужские» – отношения. Муж очень уважает тестя. Тесть отвечает зятю тем же.

Ну, а когда родилась Даша, папа понял, чего ему в этой жизни не хватало – любимой внучки. С самого нашего приезда из роддома он изъявил желание почаще нянчиться с девочкой. Папа научился менять памперсы и кормить малышку из бутылочки. И в выходные с удовольствием, без страха «заступал на вахту», делая возможными наши с мужем небольшие вылазки в гости и по магазинам. Он словно наверстывал то, что упустил в своей молодости – общение с маленьким ребенком.

Когда мы ждали второго малыша, папа кричал на всех углах, что он всегда будет любить только Дашу. Потому как в его сердце кто-то еще просто не поместится. Но дедушкино сердце оказалось резиновым, и Гриша влез туда целиком. Может, и хотел бы вылезти обратно, но кто же теперь его отпустит?

Всю жизнь мы с мамой смеемся, что папа «работает только по списку». То есть, ему обязательно нужно сунуть в карман бумажку с тем, что надо сделать (купить хлеба, выбить ковер, заехать в химчистку, отвезти вещи на дачу и так далее). Но – вот удивительно – во всем, что касается внуков, «списки» папе оказались не нужны. Он сам (без маминой подсказки) отыскал чудесный парк с каруселями и мини-зоопарком, куда теперь возит детей гулять. Приобрел для Даши автокресло, которое «по наследству» перешло затем и Грише. Стал приобщать внуков к прекрасному – водить на детские спектакли и цирковые представления, откуда они приезжают навьюченные разными подарками. Накупил дисков со сказками и песенками из мультиков, чтобы дети слушали их в машине. В общем, перечень добрых дел можно вспоминать и вспоминать.

В один из выходных дней папа бежит к нам, чтобы побыть с Дашей и Гришей. Внуки обожают проводить время с дедом. Еще бы! Ведь никто другой с ними в «партизан» или «Буратино» не поиграет.

Игра «Буратино» выглядит следующим образом. В роли деревянного человечка выступает маловесный Гришка. Папа (кот Базилио) и Даша (лиса Алиса) сначала пристают к нему – «Отдай монетки, отдай монетки». Когда Гриша уходит в глухую несознанку, они хватают его за руки-ноги и тащат к дивану. Раскачивают несколько раз, а потом кидают на сиденье. Точь-в-точь как в мультике. Так повторяется несколько раз, пока несчастного «Буратино» не начинает тошнить от постоянных раскачиваний.

Игра в «партизан» еще более сурова. «Партизана» Гришку обычно ведут на расстрел. Все как в кино: руки за спиной, голова понурая, но взгляд гордый, непобежденный. Ставят к стенке и задают «последний вопрос»: «Признавайся, где ваш отряд?» Как настоящий красный боец, Гришка мотает головой из стороны в сторону, тогда – «внимание! целься! пли!» – его сражают наповал.

Другой вариант «расстрела» стал практиковаться, когда Гришка заговорил.

– Сдавайся! – кричат ему «фашисты».

– Руськие не сдаюца! – отвечает гордый «партизан» [92] .

Все эти жестокие игрища мне не слишком по душе. Но разве папу, в детстве игравшего только в «войнушку» и признающего исключительно фильмы про «пиф-паф», переубедишь? В общем, за один папин визит Гришка оказывается раз семь брошенным в озеро Буратино и раз пять расстрелянным партизаном. Жуть. Зато у детей столько восторга!

…По правде сказать, я не знала, чем закончить этот пассаж про нашего «дедю». И тогда я задала Даше совсем не «педагогичный» вопрос:

– Скажи, а за что ты любишь деда?

На это ребенок мне ответил:

– Ни за что. Я люблю его просто так!

Если бы дед слышал эти слова, он бы прослезился. И зря говорят, что мужчины не плачут. Плачут! Когда любимые внуки – смысл всей жизни – отвечают им тем же бескорыстным и беззаветным чувством.

«Мамы всякие нужны, мамы всякие важны»

Напоследок в этой главе – о нас, о мамах.

Мы – самые близкие люди для наших детей. Никто и никогда не будет их любить так, как любим мы. Любым их успехам мы будем радоваться как своим собственным. И будем стараться уберечь их от ошибок, пытаясь приставить свою голову. И ревновать их будем. И ругать. Но все равно любить. Больше жизни.

Я не открою Америку, если скажу, что с рождением ребенка его мама тоже начинает новую жизнь (и папа, конечно, но сейчас речь о мамах). В новом статусе, в новом качестве. Метаморфозы коснутся ритма, образа жизни, но больше всего изменений произойдет в голове. В ней установится совершенно другой порядок, другое мировосприятие.

Став матерью, я проснулась в новом мире. Этот мир был абсолютно по-иному скроен. В нем появились совершенно другие ориентиры и приоритеты. Он дал мощнейший импульс для моего собственного преображения, на полнил меня новыми мыслями, желаниями и ожиданиями. В этом мире я была уже не самостоятельной единицей человечества, а «единицей с плюсом». Самым дорогим и близким «плюсом» на свете. И моя жизнь отныне принадлежала не только мне одной, но и моему ребенку. Я попала в зависимость от этого крохотного скрюченного комочка, зависимость физическую и моральную. Но я поняла, что готова жить в этом «плену» до конца своих дней. Потому что это самое лучшее и самое важное из всего того, что когда-либо происходило со мною.

Родив ребенка, я стала полноценной женщиной. Я поняла, что, вернее, кто составляет главную ценность моей жизни. Да, я потеряла свою личную «свободу», но сколько взамен я приобрела – сколько новых поводов для радости, гордости и самореализации, сколько щемящих душу воспоминаний и впечатлений, сколько нового опыта, знаний и навыков.

В то же время очень быстро стало понятно, что я не смогу быть счастлива только тем, что я – мама, посвящающая всю себя семье и быту. Именно тогда и начался мой внутренний конфликт с самой собой.

Я очень хорошо помню, что в первый год Дашиной жизни не проходило и дня, чтобы я не думала о работе. О том, что я выпала из профессиональной колеи и тихо плетусь по обочине, в то время как другие – талантливые и амбициозные – лихо несутся вперед, набираясь опыта и реализуя новые идеи. Как девушка безумно «карьерная» я завидовала им. И даже несомненное понимание того, что я занимаюсь вещами куда более важными и судьбоносными, не спасало положение. Я ощущала страшный дефицит общения, и меня тянуло обратно – в коллектив, в привычный мир рекламных текстов и пиар-акций.

Естественно, каждый раз, когда я тосковала по прошлой жизни, меня охватывало отчаяние. И плохо мне было не потому, что «жизнь проходит мимо», а оттого, что в голове рождаются вот такие «неправильные» мысли про работу. Мне казалось, что нормальная женщина, недавно ставшая матерью, должна прежде всего думать о собственном ребенке, о его потребностях, о своих взаимоотношениях с ним, а не о глупостях вроде профессиональной самореализации и личностного роста. Но, как я ни пыталась настроить себя на «правильную» волну, получалось плохо.

Чудо случилось, когда Даше исполнился год. Уж не знаю, какой сдвиг произошел в моей голове, но про работу я думать перестала. Вот так просто: раз, и перестала. Поняла, что все еще в этой жизни успею. И сразу стало так легко на душе! Даже обидно сделалось, что весь год жила в каких-то пустых сомнениях и мыслях о собственной бесперспективности. Жизнь показала, что подобный упаднический настрой ничего общего с действительностью не имеет. Есть опасения по поводу своего будущего, а есть само будущее. И это две разные вещи.