Много шума из никогда - Арсений Миронов

Когда на горизонте показался некий населенный пункт я обрадовался. Наконец-то финиш! Сказать по секрету, конкретные части моего тела немного страдали от соприкосновения с лошадиной спиной и требовали передышки. Вот только городок мне не понравился: он стоял на высоком яру и был вызывающе укреплен. А кроме того, проехав вслед за волшебником в огромные, настежь распахнутые ворота, я был неприятно удивлен поведением аборигенов. Как известно нормальные жители стандартной средневековой деревни должны, по законам жанра, толпиться на рынке, торговать глиняными горшками, жарить на кострах семейный завтрак и добродушно переругиваться с соседями. Местное население игнорировало законы жанра: здесь и там, прямо на дороге, лицами в канаву и спинами в подворотню, валялись пьяные и спящие мужики. Многие из них были одеты весьма празднично — кое-кто был даже в сапогах! — но теперь все эти пестрые рубахи, некогда белоснежные штаны и добротные кожаные куртки были похабно заляпаны грязью. Среди бездвижных мужских тел попадались даже округлые фигуры женщин в измятых и нечистых сарафанах — одна из девок спала, прислонившись спиной к тележному колесу и широко раскинув по дорожной глине полненькие ножки, вылезавшие коленками из-под подола. На помятое личико девки съехал с макушки огромный венок желтых цветов — не то одуванчики, не то подсолнухи.

Жителям явно не хватало крепкого руководителя, способного прекратить весь этот разврат. Моя усталая лошадка осторожно перешагнула через толстого мужика, лежавшего вверх животом и сладко похрапывавшего — я презрительно сплюнул ему на сапог и отвернулся. Солнце маячило уже в зените, а эти лентяи и не думали просыпаться. Даже не у кого спросить, как называется эта тоскливая деревенька.

Разглядывая аборигенов, я не забывал следить за тем, куда направлял свою подыхавшую от скачки кобылу злой волшебник в плаще. Не обращая никакого внимания на массовое пьянство и нарушение трудовой дисциплины, Кащей, не оглядываясь, доскакал до центральной площади и с лету свернул на главный двор — туда, где за забором виднелись какие-то столбы и тотемы. Никто не приветствовал его — только пегая собачка, гревшаяся в пыли рядом с пьяным хозяином, лениво подняла морду и проводила всадника равнодушным взглядом.

Я побоялся ехать дальше — ближе к центру села сонные тела лежали так густо, что можно наступить копытом на чью-нибудь конечность. С облегчением отклеившись от седла и привязав конец уздечки к жердинке плетня, я пешком тронулся к главной площади. По пути внимание невольно обращалось на спящих девушек, через которых приходилось переступать. Все они были убийственно накрашены: багровые словно кипятком обваренные щеки и черные брови до ушей. Даже обидно, честное слово. Судя по всему, ночью в деревне было по-настоящему весело — во всяком случае, натанцевались они вволю. И что за самогон такой варят в этих местах: давно пора в поле, к станку, на боевое дежурство — а они отдыхают!

Я немного замешкался над телом девушки, которая спала, свернувшись клубочком в огромном корыте возле коновязи — из него, похоже кормили лошадей. Голубоватое платьице юной поселянки задралось значительно выше, чем вы можете представить, уважаемые потомки. А к мягкой заспанной коже прилипли зернышки овса — потому что на дне корыта осталось довольно лошадиного корма. Вот такие картины сельского быта… И я должен ломать себя, отворачиваться, оставлять девушку без внимания и спешить за рахитичным стариком — только потому, что он спер волшебные сапоги. Что за нечеловеческая жизнь!

Стиснув зубы и геройски отвернувшись от овсяного корыта, я решительно направился к центральному двору, на ходу усиленно и целенаправленно забывая о спящей девушке. Ворота были отперты — но я, прежде чем войти, осторожно заглянул в глубь двора из-за угла. И не пожалел: в этой части деревни никто не спал. Прямо посреди просторного дворика гнусно чернел высоченный многорукий идол, по-новогоднему увешанный цветочными венками и металлическими побрякушками. Недавно вкопанный, этот кумир выпячивался из среды стареньких, потертых тотемчиков, разгоняя их в стороны и пригибая к земле. Кажется, ночью здесь был эпицентр народных гуляний — туши зарезанных коз, кур и даже лошадей валялись вокруг идола, наполняя воздух вонью и мухами. Спящие девушки лежали повсюду грудами — в самых фантастических позах. И еще деталь — четыре или пять стоячих неподвижных фигур в знакомых темных плащах маячили в разных концах площади: трое возле кумирного столба, подкрашивая его и оправляя побрякушки, еще один на ступенях крыльца… Решительно набросив на голову черный капюшон, я широким шагом тронулся вперед, буднично так пересекая дворик по направлению к крыльцу.

Враги, толпившиеся возле тотемов, даже не покосились на новоприбывшего парня в плаще (то есть на меня). А вот враг, охранявший ступеньки, бдительно обернул ко мне бледное лобастое лицо с зализанными назад длинными черными волосами. Он был невысок, но крепок в плечах — и неплохо говорил по-русски. Я догадался об этом, когда услышал колючий вопрос:

— Догде господа иде?

Стараясь не замедлять темп, я продолжал неотвратимо подниматься к нему по ступеням, жестко и безразлично глядя в черные глазки. Молча.

— Стой. Какво дело? — не выдержав, переспросил он, и я увидел, как неприятно задергалось у него веко. Я недовольно сдвинул брови: — Хэ-бо. — И добавил на всякий случай: — Хэ-бо. Хасуо. Хоккайдо.

— А ну стой! — взвизгнул охранник, осознав, что я уже прохожу мимо к тяжелой приоткрытой двери. Жесткие пальцы неприятно впились сквозь плащ в обнаженную руку. «Не подействовало», — спокойно понял я и обернулся. Нехороший у тебя взгляд, дружок: невежливый.

— А в котором часу у вас пиво завозят? — внятно поинтересовался я и, не дожидаясь, пока парень проникнет в смысл вопроса, кратко двинул его из-под плаща коленом. Вдумчиво так двинул, с чувством.

Слегка придерживая покосившееся тело, еще пару раз резко дернул коленом и, нащупав свободной рукой узкий кожаный пояс на талии остекленевшего охранника, отстегнул с ремешка небольшой меч с удобной рукояткой. Мне как раз такой нужен.

— Я ж тебе говорю «хэ-бо», а ты не веришь, — вразумительно сказал я, мягко опуская охранника на ступеньки. Кажется, он меня не слышал — задумался о чем-то более важном.

«Пожалуй, сегодня я не буду пацифистом», — подумал я, зашагивая в темноту вражьего жилища и прикрывая за собой тугую дверь, обитую изнутри какой-то жестью. Трофейный меч прохладно лег рукояткой в ладонь — легко пробежав по дощатому настилу мостов, я свернул налево, в длинный и темный проход — и тут же отпрянул назад, за угол. Поздновато отпрянул: Кащей успел заметить меня. Он стоял в дальнем конце коридора с факелом в руках — и, должно быть, разглядывал ворованные сапоги…

Заглотнув побольше воздуха, я выпрыгнул из-за угла, выставляя перед собой узкое лезвие меча. Темно стало в коридоре — брошенный факел чадил на полу, а торопливый перестук вражеских шагов уже раздавался откуда-то снизу — из подвала? Тощий волшебник явно не отличался смелостью: опять он предпочел открытой схватке позорное бегство! Умный, очевидно, старичок попался.

Подхватив притухший светильник свободной рукой, я ринулся куда-то вниз по мелким гниловатым ступеням — в желтых миганиях разгоревшегося факела явственно очертилась небольшая подземная каморка с рыжими глинистыми стенами. Отовсюду из стен торчали какие-то корни — а прямо у стены встали в ряд три совершенно одинаковые бочки. Объемные, мне по грудь, с плотно прилегающими дубовыми крышками. Вот и все — если волшебник и спрятался от меня, то явно не здесь.

Впрочем… неужели старый маразматик залез в одну из бочек? Вот смешно: сидит там, поджав ножки и затаив дыхание. Аккуратно поддев лезвием меча одну из крышек, я отшатнулся—в нос ударило перекисью квашеной капусты, и смертельно захотелось на свежий воздух. Не-е-ет, в такой атмосфере даже волшебник не выживет. Обидно. Казалось бы: я отчетливо слышал, как хитрый Кащей сбегал по ступенькам именно сюда, в подвал.

Страшно ругаясь в душе, я заставил себя вскрыть оставшиеся две бочки. И точно: третья по счету крышка слишком легко сдвинулась под нажимом клинка и — вместо аромата квашни изнутри мертвяще потянуло сыростью и крысами. Вот он, вход в местный метрополитен. Прыгай, кому не лень.

Мне было не лень. Только сначала — для верности — в глубину подземного хода отправился мой факел: пролетев пару секунд, он упал на земляной пол норы, треща и разбрызгивая плески огнистого масла. Проклиная свою страсть к волшебной обуви, я подтянулся на руках, с края бочки спустил ноги в провал и — попытался аккуратно соскользнуть вниз. Аккуратно не получилось — я приземлился на горящий факел. Очень бодрит, замечу я вам.