Много шума из никогда - Арсений Миронов

Скоро я осознал, что чем орать, лучше прислушаться. Из беседы дружинников выяснилось, что оба служили в гарнизоне Властова под началом наместника Катомы, который приехал сюда из Престола управлять вотчиной изгнанного князя Всеволода от имени Мокоши и великого князя Ярополка. Десяток Жилы занимался тем, что охотился в лесах на моих коллег-разбитчиков, охранял на реках особо ценные купецкие караваны — словом, выполнял нормальные полицейские функции. Однако несколько дней назад во Властов прибыла из Престола, от самой Мокоши старая карга Корчала — лучшая подруга столичной богини. У Корчалы было сверхсекретное поручение, и посадник Катома обязан был предоставить полномочной комиссарше необходимые материальные и людские ресурсы по первому требованию. Слепая старуха с порога запросила двадцать лучших дружинников и десять гривен чистым золотом. Катома попытался было выяснить, для каких таких архиважных дел старуха притащилась в его административный округ, но слепая телепатка загадочно молчала и вскоре выехала из Властова куда-то на юг, в леса Стожаричей — прихватив с собой золото и дружинников. Среди последних значились четыре человека из десятка Жилы — в том числе и несовершеннолетний акселерат-убийца по имени Сокольник.

Корчала приехала на север с единственной целью. Она занималась тем же, что и я, — собиралась выкрасть Чурилины сапоги. С гигантскими предосторожностями, расставив по всему лесу наблюдательные посты, слепая жрица-мокошистка выследила восточного полубога и толпу его фанатов. Дружинники заняли свои позиции задолго до появления Чурилы в Дымном урочище — по воспоминаниям Сокольника, он с коллегами просидел в воде, сжимая в зубах дыхательную тростиночку, несколько убийственно холодных и неприятных часов. Ошибка Корчалы заключалась в том, что она предполагала, будто глупенький Чурила идет без охраны. Старуха слышала про огромные армии азиатской погани, вторгшиеся на Русь где-то далеко на Востоке и отстававшие от своего божественного лидера на десятки верст. Но жрица не знала другого — что личная охрана Чурилы неотступно следует за ним на некотором отдалении, скрытно перемещаясь по ближним лесам и оврагам, не показываясь на глаза местным жителям и восторженным фанатам. Среди сотрудников этой спецслужбы тайного сопровождения числились такие милые существа, как волки, железные вороны и дивы (огромные человекообезьяны, неплохо знакомые читателю под именем кинг-конгов). Руководил личной гвардией Чурилы тощий старик физкультурного вида с кащеистыми повадками — Куруяд, гроссмейстер восточной магии и жрец экстракласса.

В то памятное утро (впрочем, это ведь было сегодня) Корчала так и не дотянулась ревматическими пальцами до волшебных лаптей спящего полубога. Куруяд возник вместе со своими подчиненными как раз вовремя — и Корчагиным дружинникам пришлось заняться уменьшением численности волков в среднерусских лесах. Одного из спецназовцев проникающе ранил налетевший сверху железный ворон — и ослабевшего парня доели впоследствии серые хищники. Трое других уцелели и, будучи людьми донельзя тренированными, легко покончили с санитарами леса.

Жаль только, что какие-то подлые оборванцы, появившиеся невесть откуда, под шумок боя увели волшебные сапоги. Их было двое — причем каждый работал только на себя, норовя подставить другого. Как выяснилось, первым из ободранцев (с исхлестанной спиной) был известный разбойник Стыря, прославившийся дерзкими налетами на лодейные караваны, — он работал южнее наших земель, на реке Влаге. Второго, израненного и связанного (то есть меня), Корчалины дружинники везли теперь к своей начальнице — выяснять личность.

Оказывается, сойдясь с дивами посреди реки, геройские дружинники смогли вывести обеих обезьян из строя, потеряв при этом только одного из своих. В живых остались собственно десятник Жила и мелкий Сокольник: прикончив мохнатых троллей, они удивленно посмотрели вокруг и обнаружили, что пребывают в любопытном одиночестве. Не только кащеистый Куруяд, но даже оба оборванца не стали дожидаться окончания захватывающей битва дружинников с дивами — и уже исчезли куда-то очень далеко.

Вскарабкавшись на обрывистый берег. Жила с Сокольником без труда обнаружили чьи-то следы — очевидно, наши с Куруядом. По горячим следам дружинники выбрались на полянку с елочками, порыскали вокруг и вскоре обнаружили молодого чурильца в коричневой куртке, у которого Куруяд позаимствовал дорожный плащ, а я — охристую пожилую кобылку. Перед смертью враг, заикаясь от недобрых предчувствий, рассказал спецназовцам, что начальство повезло сапоги в Санду — так называлась пьяная деревня, наполненная сонными девками и слугами Чурилы.

Социальный беспорядок в Санде объяснялся тем, что не далее как накануне вечером здесь выступал со своей шоу-программой великий завоеватель народных симпатий по имени Чурила. При помощи незнаемого восточного самогона, удручающе пахучих цветов и многоцветных фейерверков Чурила без напряжения сил завоевал все без остатка симпатии поселян, повелел своим жрецам установить в побежденной деревне свой кумир и — пошел из села прочь, к реке: на ночлег. По-праздничному завоеванная деревня рухнула в алкогольный сон, а Чурилины жрецы переехали в огромный особняк старейшины, готовясь с завтрашнего дня учить народ жить по-новому, по-советски.

Понятно, почему Куруяд, прижимая к груди хозяйские лапти, отвоеванные таки в битве с прихвостнями Корчалы, погнал свою лошадку именно сюда, в Санду. Здесь его поджидали верные слуги в темных плащах — здесь же, в личном кабинете Куруяда лежали в сейфе фальшивые сапоги — великолепно сработанная копия настоящих.

Пока мы с Куруядом погоняли своих кобылок по дороге в Санду, два Корчалиных спецназовца поступили на редкость остроумно: они просто достали свои боевые рожки и по очереди зычно продудели в них, разгоняя эхо по всей округе. Совсем как в глупой сказке, верные богатырские кони спецназовцев, флегматично пережевывающие растительный корм в доброй полумиле от полянки с елочками, услышав призывный звук рога, прекратили жевать, взбодрились и со всех ног бросились к хозяевам — только копыта засверкали. Бодро переплыв реку, богатырские животные непостижимым образом взобрались на высокий берег, и через пару минут Жила и Сокольник вновь ощутили под своими задницами жесткие боевые седла. Стоит ли объяснять, что на своих гоночных жеребцах дружинники рванулись в дорогу так быстро, что почти догнали нас с Куруядом на въезде в Санду.

Ворвавшись в сонную деревню, спецназовцы разделились: Жила на жеребце тронулся к дальним воротам глянуть, не проскочил ли Куруяд Санду транзитом, направляясь дальше по дороге на северо-восток, а Сокольник вызвался проверить дом старейшины — а ну как спрятался в нем кто-нибудь нехороший.

В доме старейшины нехороших людей было на редкость немало, и все они с неприятным однообразием пытались проткнуть Сокольника стрелой либо задеть отравленным лезвием. Наконец, выследив среди мельтешения черных плащей знакомый силуэт козлобородого Куруяда, Сокольник бросился наперерез и почти настиг злодея возле кумирни — но ядовитый ножичек уже торчал у него в спине, и пришлось временно — хотя и некстати — потерять сознание.

Неторопливо обмениваясь впечатлениями, дружинники направляли лошадей по перелескам вдоль полей, окружавших Санду: перед моими глазами, налившимися кровью от длительного висения вниз головой, мелькали под лошадиными копытами какие-то тропки, мостки через ручьи и грязные низинки. В очередной раз ударившись виском о Сокольникове колено, я решил, что скоро сойду с ума от боли в раздерганном плече и тошнотворных ощущений в желудке. К счастью, лошади вскоре замедлили шаг. В воздухе знакомо пахнуло болотом — только не тем жутковато-душным и сырым, что в Дымном урочище, а цивилизованным и человеколюбивым: с торфяниками, клюквой и болотной птицей. Лошади постепенно углубились в сырой лес: в траве загудело разбуженными комарами, зачавкало водой и плесенью. Дружинники стали заметно осторожнее выбирать маршрут среди брусничных кочек.

— Ну вот и приспели, — ободрительно сказал Сокольник, потрогав меня по спине. — Зараз к Корчале тебя потащим. Ты помягше с нею, она помыслы читает.

Я поймал губами комара, презрительно сплюнул на лошадиное копыто и устало предложил все-таки развязать себя. Жилины сапоги, неспешно прочавкав с кочки на кочку, приблизились к нашей лошади, жесткие руки спецназовцев вцепились в меня, напряглись и — стащив истощенное тело с лошадиной спины, аккуратно усадили в мокрую траву. Чувствуя, как намокают штаны от болотной сырости, я хотел было высказаться, но Сокольник уже распиливал кожаные связки на моих ногах, и я только улыбнулся стоически. Ну что ж, давайте сюда вашу Корчалу — будем ее обрабатывать.