Голубой велосипед - Режин Дефорж

— Ну, кто бы мог донести на нас? Все нас знают и любят.

— Что за доверчивость! Каждый день наших товарищей выдают их соседи, даже друзья.

— Пока мы прятались на улице Тор, я услышала, что арестован доминиканец.

— Успокойся, не твой дядя, а один из его друзей, отец Бон.

— Значит, они могли только что схватить в базилике и моего дядю?

— Сейчас они никого не арестовали. Но сомнения нет, кто-то на него донес.

— Что же мне теперь предпринять?

— Пока ты могла бы отдохнуть.

— Я голодна и хочу пить.

— Давай пройдем туда.

Лоран усадил ее на ящик у стола. Чуть погодя он вернулся с большой миской паштета, хлебом и корзиночкой персиков, бутылкой вина и двумя стаканами. Леа набросилась на хлеб, жадно вдыхая его чудный запах.

— Как вы умудряетесь доставать такой хлеб? У нас он темный и клейкий.

— С едой нам повезло. Крестьянки с рынка на площади Капитолия снабжают нас мясом, паштетами, овощами, сыром и фруктами. Старик-пекарь из Карамана печет нам хлеб, а винодел из Вильмора доставляет нам свое вино. Когда можем, платим, но организация у нас небогатая. После того, как она вырастет, снабжение станет проблемой.

— А что это так шумит?

— Наша типография. Мы печатаем здесь значительную часть подпольных изданий Тарна, Гаронны, Эро и Оды, да еще листовки, фальшивые карточки и документы. Теперь у нас есть своя сеть.

— Это же опасно!

— Мы очень осторожны, а здесь практически ничем не рискуем.

— Вы словно в тюрьме, в совершенном заточении.

— Не заблуждайся. Существует множество невидимых выходов, ловушек, подземелий, даже каменных мешков. Подземелья Тулузы — как пористый сыр, и некоторые из наших хорошо их знают с детства…

— Если знают они, — прервала его Леа, — то могут знать и другие.

— Это справедливо. Вот почему мы заделали наиболее легкодоступные и известные проходы.

— А как тот, что на улице Тор?

— Этой ночью произойдет обвал и его засыплет.

Продолжая разговаривать, Леа отрезала большой кусок хлеба и намазала его паштетом.

— Как вкусно!

— Никогда не видел, чтобы кто-то ел, как ты. Можно подумать, что ты вся целиком, душой и телом, отдаешься еде.

С набитым ртом она спросила:

— А ты разве нет?

Он засмеялся:

— Нет, не думаю.

— А жаль. Хотя по нынешним временам, может, так и лучше. Ты, как Камилла, а она практически ничего не ест. «Не хочу есть»… Как раздражают эти слова, когда их слышишь постоянно, причем на пустой желудок.

Протянув стакан, она улыбнулась.

— Налей мне. Давай чокнемся.

— За что выпьем?

— За нас, — поднимая свой стакан, предложила она.

— За нас… и за победу!

— А мне выпить не дадут?

Рядом с ними стоял грязный, плохо одетый мужчина.

— Дядя Адриан!

— Отец Дельмас!

Доминиканец рассмеялся, увидев, как те ошеломлены.

— Здравствуйте, чада мои, — присаживаясь на ящик, сказал он.

Леа протянула ему стакан, который он выпил одним глотком.

— Увидев, что собор под наблюдением, я пережил едва ли не самый большой испуг всей моей жизни. Никогда бы себе не простил, если бы они тебя сцапали.

— Жаке оказался молодцом. Он сумел перехватить ее на полпути и доставить сюда.

Леа не сводила с дяди глаз.

— Знаешь, никогда тебя таким не видела. Встреть я тебя, никогда бы не узнала.

— Так тебе не нравится моя маскировка? Однако она превосходна. Я совершенно сливаюсь с толпой несчастных, просящих подаяние на паперти у Сен-Сернен.

Действительно, в этом грязном нищем с седой щетиной, в подвязанных веревкой бесформенных брюках, в замысловатой продавленной шляпе, с невероятными башмаками на босых ногах никто бы не узнал элегантного проповедника, послушать которого собирались верующие со всего мира, благочестивого доминиканца, которого знал весь Бордо.

— Не догадывалась, дядюшка, что у тебя седая борода.

— Я тоже. Для меня это явилось неожиданностью. Я и не думал, что так постарел. Здесь долго оставаться не смогу, мне пора ехать: сегодня вечером должны сбросить парашютистов. По многим причинам попросил я тебя приехать. Останьтесь, Лоран. Для вас здесь нет секрета. Надо, чтобы Леа стала еще осторожнее. На пропускных пунктах демаркационной линии контроль будет ужесточен. За почтой тебе придется ездить до Кодро. Начальник почты и его сотрудница — наши люди. Камилле и тебе предстоит ездить туда по очереди, а каждый пятый раз — вместе. Иногда вам будут передавать сообщения для личной передачи. В этих случаях будешь получать инструкции от супругов Дебре. Если по лондонскому радио услышишь фразу: «Сильвия любит шампиньоны», значит, вам больше нельзя бывать в Кодро, вы раскрыты. Отныне вы будете получать по почте газеты и листовки. Придется их распространять. Ты захватила с собой прочный, не очень большой чемоданчик?

— Да, он здесь, — Леа показала на него.

— Очень хорошо. Груз, который тебе предстоит перевезти, опасен. Ты можешь отказаться. Если бы я мог послать кого-нибудь другого, я не просил бы тебя.

— А в чем дело?

— Надо съездить в Лангон и оставить у Оливье радиопередатчик.

— Там же полно немецких офицеров!

— Вот почему это идеальное место. На следующий день по возвращении ты уложишь передатчик в корзинку, с которой ходишь за покупками, и привяжешь к багажной решетке велосипеда. День будет рыночный. Ты отправишься пораньше и купишь все, что сможешь найти: фруктов, овощей и цветов. Словно случайно, натолкнешься на старого дворецкого семьи Оливье Кордо, которого ты знаешь. Он спросит, как твой отец, и скажет, что у него есть гостинец для дочери старого друга. Болтая, вы дойдете до ресторана. Там он заберет твою корзинку. Когда же принесет ее обратно, она покажется тебе заметно полегчавшей, хотя и полной по-прежнему. Сверху увидишь три банки с утятиной в собственном соку и банку маринованных белых грибов. Ты согласна?

— Просто слюнки текут. Ради этих банок я на все готова, — засмеялась Леа.

— Горячо поблагодари и сразу же уезжай. Трудности могут возникнуть на станции в Лангоне. Начальник станции — сочувствующий, но посвящать его в наши дела я опасаюсь.

— Я с ним знакома. Часто приношу ему письма от сына. Увидев меня, он всегда старается удалить жандармов и таможенников. Ты увидишь, все получится. У него я оставляю свой велосипед. Он же и поможет мне привязать чемодан.

— Мне кажется, дело пойдет. Лоран, твое мнение?

— Я тоже так считаю.

— Кто же будет пользоваться передатчиком? Ведь не папаша Кордо, в самом же деле?

— Нет, вчера вечером из Лондона доставили пианиста.

— Пианиста?

— Да, так называют радиста.

— Где он находится?

— Тебе не нужно этого знать. Твоим единственным связным будет Кордо. Если тебе потребуется передать что-то важное, предупреди его. Он даст мне знать, а тебе скажет, как действовать. Все поняла?

— Да.

— Если задержат, не разыгрывай героиню. Постарайся лишь затянуть допрос, чтобы мы успели принять свои меры.

— Попытаюсь.

— И еще одно: в подполье меня знают под именем Альбер Дюваль. Ну, мне пора.

Адриан Дельмас встал и посмотрел племяннице прямо в глаза.

— Не тревожься, дядя Адриан. Все обойдется, — проговорила она, прижавшись к нему.

Адриан перекрестил ее:

— Да хранит тебя Господь! До свидания, Лоран.

После ухода доминиканца оба долго молчали.

Леа нагнулась к Лорану:

— Где здесь уборная.

— Там не очень удобно. Возьми этот фонарик. После прохода второй коридор направо, затем еще раз направо. Увидишь зал, это там. Там есть лопатка, нужно все засыпать песком, как это делают кошки.

Лоран проверял магазин пистолета, когда Леа вернулась.

— Эти подземелья поразительны. Проводи меня по ним.

Лоран взял факел, и они вышли через проем в стене.

— Это единственный выход из помещения? — спросила Леа.

— Нет, есть еще один. Но только на самый крайний случай.

— И все же так надежнее. У меня чувство, что я здесь, как в тюрьме.

— Со здешней обстановкой свыкаются. Но я сам бываю тут редко. Подойди, посмотри на эти стены.

— Что это за надписи?

— В прошлом этот зал не раз служил тюрьмой.

Леа прочла: «1673 год, уже пять лет»; «1848 год, Амелия, я тебя люблю»; «Да здравствует король! Да здравствует смерть!»

— А кто такой Лекюссан, о котором вы только что говорили?

— Бывший флотский офицер, уроженец Верхней Гаронны. После перемирия перебрался в Англию. После событий в Мерс-эль-Кебире был арестован англичанами и выслан во Францию. Наглая скотина. Ярый антикоммунист и ненавистник англичан, но это ничто в сравнении с его бешеным антисемитизмом. Приведу тебе один пример: студенты-антисемиты медицинского факультета Тулузского университета в знак уважения преподнесли ему вырезанную на теле убитого еврея и тщательно выделанную звезду Давида.