Голубой велосипед - Режин Дефорж

Через несколько дней, во время одной из послеобеденных прогулок по виноградникам, Леа, выполняя данное обещание, попыталась поговорить с отцом. С первых же слов тот ее остановил:

— Ничего не хочу слышать об этом противоестественном браке. Ты слишком легко забываешь, что немцы — враги, оккупировавшие нашу страну, а капитан Крамер преступил основные законы гостеприимства.

— Папочка, они же любят друг друга.

— Если это правда, подождут до окончания войны. Пока же я отказываюсь дать согласие на союз, который твоя мать осудила бы.

— У Франсуазы будет…

— Ни слова больше, от этого разговора я становлюсь больным. А я и так измотан.

Он присел на межевой столбик.

— Тебе действительно необходимо ехать завтра в Бордо?

— Непременно. Вместе с Люком мне надо разобраться, как я мог бы забрать назад обещание продажи, которое я подписал Файяру.

— Обещание продажи?.. Ох, папа, как же ты мог так поступить?

— Сам не знаю. После кончины твоей несчастной матери он преследовал меня, требуя все больше денег на приобретение нового оборудования. В конце концов, зная наши трудности, он предложил выкупить поместье. Когда он впервые со мной об этом заговорил, ко мне вернулась ясность мысли, и я его предупредил, что выгоню, если он снова об этом заговорит.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Ты же сама видела, бедненькая моя, что разум иногда меня оставлял. Изабеллы со мной больше не было, а тебя я воображал все еще ребенком.

— Папа, если Монтийяк еще и существует, то только благодаря мне. Я вынесла на своих плечах этот клочок земли и его обитателей, я наблюдала за Файяром и работниками, я накормила всех овощами с собственного огорода, который сама возделывала, я поставила Файяра на место. А теперь, теперь ты мне говоришь…

Леа не могла продолжать. Пьер Дельмас нежно расцеловал руки дочери.

— Все это я знаю. Руфь и Камилла рассказали мне о твоем мужестве. Вот почему я должен добиться, чтобы обещание продажи было аннулировано. А для этого мне нужен совет адвоката.

— Не доверяй дяде Люку, он коллаборационист.

— Не могу в это поверить. Он всегда был убежденным сторонником Морраса, яростным антисемитом и антикоммунистом, горячим поклонником правого движения. Но от этого до сотрудничества с немцами?!

— Будь здесь дядя Адриан, он бы тебе доказал.

— Люк и Адриан всегда не переносили друг друга. Еще детьми они принадлежали к противоположным лагерям. Оба были добрыми христианами, но прощения обид не признавали. После того, как Адриан принял постриг, их отношения несколько смягчились, но Люк, тем не менее, говорил, что, вот, волка впустили в овчарню. Успехи твоего дяди в качестве проповедника льстили тщеславию и снобизму Люка, однако война в Испании и помощь, которую Адриан оказывал испанским республиканцам, его выступления с кафедры в соборе в Бордо, где он обличал позицию церкви и правительства, оживили смахивавшую на ненависть антипатию. Камилла мне говорила, что Адриан связан с Лондоном и укрывается в свободной зоне. Люку это никак не могло понравиться.

— Мне он сказал, что, знай он, где находится Адриан, он выдал бы его.

— Никогда в это не поверю. Он это сказал в запальчивости. У Люка есть свои недостатки, но он не Иуда.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав!

— Надеюсь услышать новости об Адриане. Я написал его настоятелю, чтобы предупредить о своем визите. У меня также назначена встреча с нотариусом.

— Я поеду с тобой. Мне так будет спокойнее.

— Как тебе угодно, моя дорогая. А теперь оставь меня, мне надо побыть одному.

Поцеловав отца в щеку, Леа ушла.

По дороге к розовому в закатных лучах солнца дому она, чтобы не думать о завтрашнем дне, повторяла про себя: нужно, чтобы прошел дождь, а то земля иссохла, начинают желтеть листья. Не останавливаясь, она наклонилась и подняла кусочек высохшей земли. «Завтра скажу Файяру, чтобы прополол этот заросший вьюнком участок». Обогнув рощицу, она вышла к террасе. При определенном освещении долина внизу обретала яркую контрастность цветов, делавшую ее красоту еще более выразительной и неизменно вызывавшую у Леа чувство восторга. В тени грабов ес поджидала Франсуаза, сидевшая, поджав ноги, прямо на траве. Леа села рядом с сестрой. Та подняла голову. Выглядела она грустной.

— Ты поговорила с папой?

— Пыталась. Он отказался меня выслушать. Обещаю тебе, я от него не отстану.

— Он тебя все равно слушать не станет. Что же будет со мной?

— Ты могла бы…

Перекладывая из руки в руку комок земли, Леа колебалась.

— Ты могла бы съездить в Кадийяк к доктору Жирару. Говорят…

— Какой ужас! Как только ты осмеливаешься мне предлагать такое? И Отто и я, мы оба хотим иметь ребенка. Уж лучше умереть!

— Тогда перестань стенать и сама расскажи отцу, что беременна.

— Нет, этого я никогда не смогу ему сказать. Уеду к Отто. Может, хотя бы тогда отец уступит.

— Не делай так, для него это будет страшным ударом. Вспомни, что он пережил после смерти мамы.

— А я? Догадываешься ли ты, как я страдаю?

— Извини, но у меня нет ни малейшего настроения, тебя жалеть. У меня вызывает отвращение то, что ты натворила.

— А ты сама с Матиасом и… наверняка с другими?

Леа возразила:

— Мои не были немцами.

— Это отговорка. Разве я виновата, что наши страны воюют между собой?

— Отто поступил плохо.

— Ведь он же меня любит!

Леа пожала плечами. Франсуаза заговорила снова:

— Я знаю массу девчонок, у которых ухажеры — немцы. Наша кузина Коринна помолвлена с подполковником Штрукелем. Дядя Люк изрядно колебался прежде, чем дать свое согласие, однако, когда из Германии специально для того, чтобы попросить руки его дочери, приехал отец подполковника, сам высокопоставленный, близкий к Гитлеру нацистский деятель, это так ему польстило, что он уступил. К тому же семья жениха очень богатая и знатная. Налицо все, что только может понравиться нашему дяде! Коринне повезло. Если бы мама была жива, я смогла бы с ней поговорить, она поняла бы меня и помогла.

— Ты могла бы довериться Руфи.

— Не осмелилась.

— И поэтому доверилась Лауре? Девчонке? Ты не подумала, что своими откровениями можешь ей всю душу перевернуть?

— Нет. У нее нет предубеждений против немцев, а мне становится легче, когда я поговорю с кем-то, кто не настроен враждебно.

Опустив головы, они долго сидели молча.

— Франсуаза, мне бы очень хотелось тебе помочь…

— Знаю, Леа, и благодарна тебе. Теперь, когда ты все знаешь, я не чувствую себя такой удрученной. Хотя мы решительно на все смотрим по-разному, я уверена, что могу тебе доверять, — целуя сестру, сказала Франсуаза.

— Завтра поеду с папой в Бордо; он хочет повидать дядю Люка. Может быть, известие о предстоящем браке Коринны заставит его переменить мнение. Обещаю тебе, что снова попытаюсь с ним поговорить. Но и ты обещай мне не совершать ничего, что могло бы причинить ему страдание.

— Обещаю, — вытирая руки о платье, ответила Франсуаза.

Леа вернулась в Монтийяк со сломленным человеком. По утверждению Люка Дельмаса, аннулировать обещание продажи будет невозможно, потому что пришлось бы выплатить крупное возмещение, а денег у Пьера Дельмаса не осталось. Нотариус не скрывал своего пессимизма относительно земель на Мартинике и возможности их продажи в случае необходимости.

Было мукой и посещение монастыря доминиканцев на улице Сен-Женес. Настоятель признался, что считает Адриана террористом, предателем и вероотступником. Он счел своим долгом предупредить центр Ордена в Париже и выразить пожелание, чтобы тот известил Рим о деяниях заблудшего брата. Нет, он не знал, где тот находится, и не стремился это узнать. Своим поведением Адриан противопоставил себя католическому братству, он недостоин принадлежать к Ордену Святого Доминика. Теперь он просто расстрига… Каждый день он молится за него, умоляя Господа наставить эту заблудшую овцу на путь истинный. Леа тошнило, когда она покидала богоугодное заведение. После этого визита известие о предстоящей свадьбе Коринны было встречено Пьером Дельмасом с презрительным равнодушием, которое не поколебали и слова Люка:

— Тебе бы следовало согласиться на брак Франсуазы с капитаном Крамером. Он из такой же прекрасной семьи, как и мой будущий зять.

Пьер Дельмас встал и коротко бросил:

— Не будем об этом говорить. Прощай.

Сколько раз прошагала Франсуаза ту сотню метров, что отделяла дом от дороги, сторожа возвращение сестры и отца? Десять, двадцать раз? Давно миновало время прибытия последнего поезда из Бордо. Уже давно двуколка папаши Шамба, служившая такси между Лангоном и Верделе, должна была остановиться на верху склона, у въезда в поместье. А что если они решили переночевать в Бордо? Ей не выдержать еще одной бессонной ночи в полной неопределенности. Со времени отъезда Отто она еще никогда так не страдала из-за его отсутствия. Сколько всего пришлось ей выдержать ради своей любви: презрение подруг по госпиталю, то же самое — со стороны отца и Леа, жалость Камиллы, насмешливый взгляд Файяра, стыд тайных встреч, страх быть неожиданно раскрытой. Все это было слишком мучительно. Пока он был рядом, она чувствовала себя способной на самый смелый поступок. Без него же была всего лишь робкой несчастной девочкой.