Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Елена Раскина

Сейчас, в храме, когда православный священник крестообразно касался лица ее елеем, Марта вспоминала этот разговор с пастором. Тяжесть уходила из души, становилось легко и свободно. Но вдруг горестный вздох раздался за ее спиной. Марта, не оборачиваясь, почувствовала, что это вздыхает царевич. Нелюбимый сын, с детских лет отвергнутый отцом, горько и болезненно ощущал свое унижение.

Петр тоже услышал этот вздох, и щека его нервически дернулась от гнева. Марта бросила в сторону мужа умоляющий взгляд, и тот промолчал, дабы не нарушать священный обряд. Царевна Наталья снова подошла к царевичу и сжала его ладонь. «Тише, Алеша, — шептала она. — Батюшка больно гневлив сегодня, смирись…»

Обряд завершился. Священник благословил «новокрещеную болярыню Екатерину Алексеевну», и новая православная душа по очереди подошла к своим восприемникам.

— Говорил я тебе, Марта, что Катей станешь! — милостиво сказал Петр, впервые назвав свою подругу ее подлинным именем.

— Поздравляю, Катерина! Вот ты и приняла святую веру православную! — обрадовалась царевна Наталья.

Марта подошла к Алексею — хотела обнять его, но юноша как-то нелепо дернулся, освобождаясь из ее объятий. «Зачем я ему? — поняла Марта. — Зачем ему мачеха при живой матери?»

— А ну-ка обними Екатерину Алексевну, сын! — приказал Петр.

Царевич застыл на месте, не делая к ней ни шага.

— Да как смеешь ты, щенок Дунькин! — брызжа слюной, крикнул Петр. — Если бы не в храме святом, поучил бы я тебя!

— Тише, Петер, не надо! — Марта снова обняла царевича. Тот не сопротивлялся, только весь как-то одеревенел и смотрел на нее волчонком.

— Ну вот и славно, Алеша, вот и почтил Екатерину Алексевну, крестницу свою… — попыталась сгладить неловкость царевна Наталья.

Петр сердито махнул рукой и быстро, по-военному, пошел к выходу.

За ним, перекрестившись на иконы, вышли Наталья, Марта-Екатерина и царевич.

Царь шагал широко и стремительно, и Екатерина пыталась приноровиться к его шагу. Так и шли: он — впереди, она — догоняя своего царственного солдата.

Царевна Наталья вела за руку Алексея и увещевала его. Они шли в отдалении, так чтобы Петр и Екатерина не слышали их беседы.

— Прими ты Катерину, Алеша, не сторонись ее! Она — девка добрая, заступницей тебе станет! — убеждала племянника царевна.

— Слишком много их у отца было, девок добрых! — с отвращением сказал царевич. — Сначала Анька Монс, сука блудливая, потом Варька Арсеньева, да мало ли еще кто, а мне со всеми дружбу вести?! Матушка в монастыре томится, а мне отцовских любовниц привечать?!

— Поверь мне на слово, Алеша, Катерина у него надолго, — объясняла царевичу Наталья. — Может, и навсегда. Женится он на ней вскорости.

— Слово царское изменчиво, а сердце царево — в руце Божьей! — зло улыбнулся царевич. — Когда женится отец на чухонке этой, тогда и поговорим!

— Ах, Алешка, сам себе вредишь, — с глубокой грустью сказала Наталья Алексеевна. — Умру я, кто за тебя перед отцом заступится?!

— Мне всего четыре года было, — с закипающей горькой обидой вспоминал царевич. — Тогда отец матушку на Монсиху променял… Мал я был да глуп, а отец меня к Монсихе с собой брал и руки ее поганые целовать заставлял! Монсиха мне конфекты в карман совала и все шептала: «Забудь матушку, полюби меня!». Возненавидел я с тех пор подруг отцовских. Видеть их слащавые хари не могу! И эту Катьку, чухонку приблудную, никто меня полюбить не приневолит! А ты, тетенька, не умирай, ты долго живи, ты мне — перед отцом заступа…

— Ладно, Алеша, Господь с тобой! — Бездетная царевна крепко обняла племянника. — Отмолю я тебя, заступлюсь перед отцом. Потом, может, добрым словом меня помянешь… Нет у меня своих детей, так ты мне сыном будешь.

Они шли медленно, тихо, царевна обнимала племянника за плечи, а по лицу Алексея текли горькие, злые слезы. Отец с мачехой ушли далеко вперед, а царевич все думал о своей несчастной и одинокой судьбе, отчаянно жалел себя и плакал. Царевна Наталья, безмужняя и бездетная, утирала его слезы своей сухой сильной ладонью. Так шли вдвоем — словно мать с сыном, и взирала на них скорбно с небес другая мать — Богородица.

Глава 7

ВМЕСТО СЫНОВ — ДОЧЕРИ

— Словно проклял кто-то нас с Петером! Лежит на нас чей-то черный взгляд и детей наших губит, — с глубокой, мертвой печалью рассказывала Марта Даше Арсеньевой. Впрочем, она сама давно перестала чувствовать себя Мартой — имя Екатерина прочно вошло в сознание прежней мариенбургской пленницы, невенчанной супруги российского государя. Даша тоже с некоторых пор была не просто Дашей Арсеньевой, а генерал-поручицей Дарьей Михайловной Меншиковой.

Свадьбу Александра Данилыча и Даши отпраздновали в жарком августе лета 1706 от Рождества Христова, в Киеве, где остановились на краткий отдых в своих неустанных державных путешествиях великий государь и его ближайший сподвижник, и куда царь велел привезти невесту для своего Алексашки. «Дабы во блуде и грехе далее не проживал и сочетался христианским браком по воле нашей с девицей Дарьей Арсеньевой, дочерью Михайловой», — указал Меншикову Петр, и тому ничего не оставалось, как жениться. После торжественного венчания в звеневшем от дивного пения хора Успенском соборе древней Киево-Печерской лавры новобрачные вместе с устроителем их счастья — Петром — и блестящей толпою его приближенных гуляли в просторных садах над Днепром. Здесь, на зеленых холмах над широкой и свободной рекой, Даша пьянела без вина от сладкого и сочного запаха буйных трав и щедрых цветов Украйны. Но, едва отшумели свадебные пиры, как молодой муж отбыл на театр войны, в Польшу, где его корпус вместе с союзными польскими отрядами сражался против шведов.

«А буде ты не будешь печалиться, то и мне будет веселее», — с видимым облегчением написал он жене с дороги, и она, во всем покорная его воле, старалась держаться весело — ради «ненаглядного душечки Алексашеньки». Дарья вернулась в Преображенское уже законной женой — в силе и праве. Благословил бог брака Гименей и других обитательниц «бабьего царства». Мария Меншикова вышла замуж за молодого офицера Алексея Головина, а Анне сам государь подобрал партию — выдал ее за своего приближенного Антона Девиера, ловкого иностранца, не то португальца, не то голландца родом, которому прочили большое будущее. Одна Варя Арсеньева оставалась безмужней, хотя, как поговаривали в окружении царевны, состояла в тайной переписке самого нежного свойства с неким гвардейским офицером. Про амуры самой Натальи Алексеевны никто ничего точно не знал. Одно время ходили слухи, что царевна увлечена молодым, красивым и по-европейски образованным, но незнатным дворянином Алексеем Бровкиным, но разговоры эти так и остались разговорами. У царя с его любимой сестрой была негласная договоренность: Петр Алексеевич не выдаст ее насильно замуж, а она будет скрывать от всего света свои любовные увлечения.

Царь собирался жениться вслед за своим верным Алексашкой: Екатерина подарила ему сына, Петрушу, а вслед за ним еще одного мальчика, нареченного Павлом. В письмах она сообщала царю, что оба ребенка ему кланяются и ждут домой с победами. Царь был счастлив — наконец-то исполнилась его давняя, заветная мечта о сыновьях, наследниках, продолжателях его великих дел! Да не от гнилого боярского семени ненавистной Дуньки Лопухиной, а от его новой избранницы — сильной и умной европейки! Екатерина купалась в довольстве и счастье, но счастье это оборвалось страшно и неожиданно, словно лопнула слишком туго натянутая судьбой струна.

Оба мальчика умерли в младенчестве, один через несколько часов после другого, по непонятным лекарям причинам, как будто на них пал чей-то колдовской сглаз. Подозревать отравление было трудно, поскольку, кроме молока самой Екатерины и кормилиц, у несчастных малышей еще не было никакой пищи. Но все же могли мазнуть отравой по губам, могли опоить вредоносным зельем кормилиц, и обезумевшая от горя двойной потери Екатерина подозревала в этом многочисленную прислугу царевны Натальи… Действительно, среди приближенных сестры царя затаилось немало тех, кто сочувствовал «законной царице» Евдокии Лопухиной и ее сыну Алексею.

В знойный летний день 1707 года во дворце царевны Натальи в Преображенском, в своих полутемных покоях, где все окна были затянуты кисеей для «бережения» от мух, Екатерина в безмолвном и безграничном отчаянии стояла над двумя крошечными посиневшими телами, которых коснулось неумолимое дыхание смерти. Сквозь мутную и теплую пелену слез она смотрела, как плачущие комнатные девушки обряжают ее малышей для погребения. Вошла царевна Наталья, обняла ее за плечи, обратилась с какими-то ненужными утешительными словами, но Екатерина молчала, не слушала ее. А потом вдруг вырвалась из сильных, заботливых рук царевны и выкрикнула зло и безутешно: