Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Елена Раскина

— Алексашенька, свет мой ясный, дролюшка ненаглядный, ты ли это? — мелодично запричитала Дарья, опрометью выскакивая из-за кулис.

— Я, невестушка, — приглаживая усы, ответил Меншиков. Он быстро и умоляюще взглянул на Марту и чуть заметно мигнул левым глазом. Этот взгляд должен был, вероятно, означать: «Молчи, пожалуйста, а?!»

Раздался протяжный радостно-плачущий вопль, и Дарья бросилась к Меншикову, опрокинув по пути пару-тройку не успевших посторониться гостей. Она с упоением повисла у жениха на шее, обхватив ее так крепко, что тот надсадно крякнул. За ними, затаив дыхание, наблюдали актерки с офицерами.

Мария и Анна Меншиковы с радостным писком устремились к Данилычу следом за Дашей. Варя Арсеньева молча смотрела на царя и кусала губы. Грустный поручик быстро подошел к ней, шепнул что-то на ухо и украдкой пожал руку. Варя ответила ему благодарным взглядом.

— Сорвал ты мне представление, братец, — удрученно сказала царевна Наталья. — Теперь эта дурища, Дашка, ни за какие коврижки играть не станет! Да и другие — тоже…

— Станет, станет! — рассмеялся Петр. — Коли я прикажу, и играть, и петь, и угли из огня голыми руками таскать станет. И жених ее о том попросит. Верно, Данилыч?

— Верно, мин херц, попрошу! Еще как попрошу! Лишь бы с шеи слезла! — прохрипел Меншиков, вырываясь из горячих объятий невесты.

— А ты что молчишь, Катя? — спросил Петр у Марты. — Али у тебя жениха нет? Что стоишь, как статуя мраморная? А может мне самому к тебе подойти?

Загрохотали тяжеленные сапоги. Не дожидаясь от Марты ответа, царь сам подошел к ней и быстро сгреб в свои могучие объятия. Меншиков наконец-то вырвался из цепких рук своей Даши и зачем-то пошел за «мин херцем» на сцену.

— Уйди, Алексашка! — прикрикнул на него царь. — Миловаться мешаешь! Верно, Катя?

Марта кивнула, спрятав пылающее лицо на груди у царя. С Петром ей было тепло и уютно. Надежно, как у Христа за пазухой. Она отвечала на его горячие, быстрые поцелуи, словно не замечая, что на них смотрят и актеры, и зрители.

— Пропало «Артаксерксово действо», — вздохнула царевна. — Да мне и не жалко. Слава богу, что вживе и в здравии с войны воротились! Забирайте моих актерок, чего уж там!

— Ну что, Катя, пойдем наследника престолу моему зачинать? — шепнул Марте Петр.

— Простите, Ваше Величество, у вас же уже есть наследник! — возразила Марта.

— Царству российскому и два наследника не помешают!

Петр подхватил Марту на руки и унес со сцены.

— Кончилась пиеса, господа! — объявила зрителям царевна Наталья. — Прошу отужинать со мною, чем Бог послал.

Меншиков молча смотрел вслед царю и Марте, и на его лукавом, красивом лице застыло непривычное выражение грустной задумчивости.

— Что ж ты, Алексашенька, кречет мой хищный, не уносишь меня, пташку малую, в гнездо свое пуховое? — заламывая красивые тонкие руки, взмолилась Дарья.

— Уже понес… — обреченно ответил Меншиков, перекидывая невесту через плечо, словно фашину перед штурмом крепости.

Глава 5

ЛЮБОВЬ ТИТАНА

Петр оставил ее ранним утром, когда туман низко стелился между деревьев дворцового сада и звонко запевали в хрупкой тишине первые птицы. Царь прервал сон Марты и с неожиданной для его буйной, порывистой повадки нежностью погладил ее по волосам. Царская длань была шершавой, словно у рабочего.

— Петер, неужели ты не останешься со мною хотя бы до обеда? — робко спросила она, накидывая на плечи платок и вслепую ловя ногами туфли.

— Никак невозможно, Катя! — с улыбкой отвечал Петр Алексеевич. — Надобно немедля на правобережье, на пиловую мельницу поспеть, там нынче утром мастер Иоганн Брумбер будет новую пилу с водным приводом ставить, весьма способную, дабы для корабельного строительства стволы сосновые на доски пластать! А после учинение экзерциции новым рекрутам для полку Преображенского с Алексашкой наблюдать будем… Он пускай, шельма, покуда со своей Дашкой на перинах мягких поваляется, а я без него на пильню съезжу. Я царь, мне в земле сей за всем надзирать надобно! Ввечеру, как в Санкт-Питербурх отъезжать станем, забегу, простимся! А ныне проводи меня до пристани, до гички, Катя…

Вместе они вышли в дышащий свежей прохладой сад. Марте было удивительно хорошо и спокойно идти, опираясь на железное плечо этого сильного и стремительного человека. Он всегда будет уходить вот так, рано и торопливо, отправляясь навстречу своим великим трудам, а она будет так же, как сегодня, верно и терпеливо ждать его. И, если ее благословила этой ночью Дева Мария, бережно носить его дитя.

Рослые преображенцы, стоявшие в карауле у крыльца, чеканно выкинули царю приветственный артикул фузеями. С примкнутых четырехгранных штыков облетали радужные капельки росы. При виде Марты, нежно обнимавшей своего державного возлюбленного, усатые лица молодцов просияли искренним счастьем. Так, наверное, радуются, узнав, что лучший друг нашел себе хорошую невесту, подумала Марта. К ней понемножку начинало приходить осознание того, почему простые люди в этой стране относятся к «батюшке Петру Алексеичу» с такой преданной любовью, несмотря на все неисчислимые жертвы и жестокие лишения. Быть может, дело не в рабской покорности, а в некой глубинной прозорливости народа? Народ своим природным разумом сумел постичь величие души и замыслов венценосного труженика и строителя.

На пристани гребцы в полотняных рубахах приветствовали царя, подняв вверх лопасти весел. Петр быстро и жарко поцеловал Марту и шепнул ей на ухо:

— Ступай в горницу, Катюша, свежо! Не застудись: ребеночка беречь надобно.

— Ребеночка? — вся зарделась от неожиданного смущения Марта. — Как ты можешь быть уверен так рано?

— Я уверен! — светло засмеялся Петр. — Я так пожелал — и так будет!

Он размашисто шагнул в лодку и, стоя на корме, долго махал ей рукой. Она махала в ответ, пока скоро уплывавшая по реке гичка не скрылась за извилиной брега. Затем повернулась и пошла в сторону дворца просыпающимся садом, наполнявшимся первыми лучами солнца и веселым птичьим щебетом. На душе было так же солнечно, и так же хотелось петь.

Высокий человек в зеленом кафтане Преображенского полка, встретившийся ей на полпути, сперва показался одним из вчерашних офицеров, ждавшим на раннее свидание даму своего сердца из «фрау-циммера» царевны Натальи. Однако преображенец вдруг смахнул на затылок глубоко надвинутую шляпу и предерзко распахнул ей навстречу объятия:

— Здравствуй, Марта!!!

Она отпрянула, с изумлением всматриваясь в черты его загорелого лица… И с радостным криком сама бросилась ему на шею:

— Ханс!!! Хольмстрем!..

Бывший лейтенант Уппландского драгунского полка, которого странно было видеть в мундире российской гвардии, обнял и расцеловал ее в обе щеки крепко и, кажется, чуть более страстно, чем позволяли приличия при встрече старых друзей. Но — совсем чуть-чуть, недостаточно для того, чтобы обидеться, тем более в такой ситуации.

— Вот я и нашел тебя, Марта! — Хольмстрем с восхищенным удивлением оглядел ее. — Ты все такая же… Нет, наверное, ты стала еще красивее!

Самому лейтенанту пребывание в Московии явно не пошло на пользу: лицо его нездорово припухло, под глазами лежали усталые свинцовые тени, а нос заметно покраснел от исправного пьянства. От него и сейчас остро разило застарелым перегаром.

Марта посмотрела на вновь обретенного старого приятеля, и радостная песня в ее душе вдруг оборвалась. Впервые ей не хотелось спрашивать о Йохане… И все же она спросила:

— Ханс, ты знаешь что-нибудь о моем муже?

Он опустил глаза и отрицательно помотал головой:

— Прости, Марта, ничего нового. Парни из рижского гарнизона, которые попали в плен во время последней кампании, рассказывали, что из Мариенбурга удалось вырваться всего полдюжине наших. Они не помнили, был ли среди спасшихся солдат по имени Йохан Крузе… Хотя никто из них не знал всех имен! Увы, Марта, шансы, что он жив, так малы… Нам остается только молить Бога о Йохане!

Марта вздохнула. Она сама не могла понять, был ли то горестный или облегченный вздох.

— Как ты попал сюда, Ханс? — спросила она.

Он рассмеялся недобрым хриплым смехом:

— Знаешь, Марта, московские начальники жутко ленивы, они даже за взятку не сделают многого… Вернее, деньги-то возьмут, но не пошевелятся! Этот варварский народ можно заставить выполнять свои обязанности только под страхом наказания. Но у московитов есть одна черта, которую я назову подлинно рыцарской: для своего друга они готовы сделать что угодно! Когда я учил их драгун во Пскове и в Новгороде, я подружился со множеством офицеров царя Петра… И вот — я здесь, обучаю фехтованию и ружейным приемам рекрутов для его гвардии!

Хольмстрем помолчал, а потом быстро оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не слушает, тихо и возбужденно заговорил: