Жена Петра Великого. Наша первая Императрица - Елена Раскина

Лейб-драбанты, столпившиеся вокруг впавшего в полубессознательное состояние повелителя, заговорили все разом.

— Господа, коня Его Величеству!

— Братья, у короля нет коня!

— Лишнего коня нет. Надо изловить вон того гнедого, бегущего!

— Ребята, сбросьте скорее с лошади кого-то из этих проклятых трусов!

— Коня королю! Коня королю!! Коня королю!!!

Йохан Крузе вдруг почувствовал, что едва сдерживает совсем неуместный в этот драматический момент хохот. Бедный Карл! Он столько носился по существовавшей только в его воображении Валгалле, воспитывая в своих воинах древний дух скандинавских воителей, а теперь никому из них не может прийти в голову самый простой выход!

Бросив стремена и придерживая ножны палаша, Йохан спрыгнул на землю. Перехватил поводья своего серого ганноверского жеребца и протянул их брату:

— Кристиан, братишка, посади Карла в седло и увези его отсюда. Держись за Понятовским. Он, похоже, единственный знает, что делать. Сможешь?

Тот даже шляпу на затылок сдвинул от удивления:

— Малыш, а как же ты?

— Не мешкай, Кристиан. Я уж как-нибудь. Это мое дело.

Кристиан хотел что-то сказать, но слова замерли у него на языке. Он только протянул Йохану руку в грубой кожаной краге и совсем не по-геройски шмыгнул носом.

Медики и какие-то пробегавшие солдаты уже поднимали на руках обвисшее, словно тряпичная кукла, тело короля, прилаживали его в седле. Двое могучих драбантов встали по бокам, поддерживая Карла под руки, чтобы скачкой его не сбросило с коня, а Кристиан повел королевского скакуна за повод. Дружина драбантов окружила их плотным кольцом, готовая железом пробить путь вперед и встать насмерть на пути у преследователей.

— Галопом марш! — крикнул Понятовский, и вся процессия сорвалась с места. Королевский конвой понесся по склонам холма, прокладывая себе дорогу в толпах бегущих шведов, унося прежнего кумира Йохана подальше от поля его позора.

Королевские лекари уныло проводили своего царственного пациента взглядом. Йохан снял шляпу и галантно раскланялся перед этими мужественными учеными людьми:

— Мое почтение, господа! На вашем месте я бы поспешил унести отсюда ноги. Хотя, собственно говоря, можете оставаться. Московиты, говорят, умеют ценить ученых людей и неплохо им платят. В любом случае с вами пребудет мое подлинное уважение!

— Благодарю, герре Крузе! — учтиво ответил старший из врачей. — Мы все же попытаемся последовать за королем и отдадим себя в руки Провидения. Для нас будет честью и — к чему скрывать — большой поддержкой, если такой смелый и находчивый солдат, как вы, пойдет с нами.

— Избавьте меня от этой чести, господа, — вздохнул Йохан. — Я уже принял свое решение. Я пойду навстречу московитам и сдамся им на аккорд.

— Как?! Вы сами отдадитесь в руки этому жестокому и варварскому народу?

— Я должен отдать один старый долг, господа. Много лет назад, после взятия Мариенбурга, двое московских драгун, молодые парни, схватили меня при попытке выбраться из города. Я стал просить их отпустить меня — ведь я должен был обязательно найти свою любимую супругу Марту. Я до сих пор изумляюсь, как они поняли меня — ведь тогда я едва знал несколько слов по-русски. Но московиты вдруг улыбнулись и просто позволили мне уйти. Пора мне отплатить им за великодушие.

— Какой роман, герре Крузе! — воскликнул молодой лекарский ученик. — Даже забываешь о том, что мы в гуще сражения! И что, вы нашли владычицу вашего сердца?

— Увы, друг мой, не нашел. Мою Марту взяли в плен московиты, я потом узнал об этом от людей. Говорят, ее воспитатель, пастор Эрнст Глюк, теперь в чести у царя Петра, а сам Петр сожительствует с какой-то женщиной из Мариенбурга. Быть может, они помогут мне отыскать Марту. Быть может, мне будет проще найти ее, когда я буду в плену у русских. А теперь прощайте, господа, и позаботьтесь о своем спасении. Через пять, много — через десять минут здесь уже будут передовые отряды московитов…

Йохан еще раз поклонился своим неожиданным собеседникам, повернулся и, не оглядываясь, пошел туда, откуда бежали все остальные шведские солдаты. На ходу он отстегнул и отбросил палаш и раскинул руки навстречу замаячившим впереди зеленым кафтанам российских гренадеров в знак того, что просит о солдатской милости плена.

Глава 9

ВСТРЕЧА И РАЗЛУКА

Екатерина не любила нового дворца, выстроенного Петром Алексеевичем в Санкт-Питербурхе. Итальянский зодчий Доменико Трезини, которому император поручил строительство, торопился, чтобы угодить грозному владыке, и в проекте здесь и там зияли панические пробелы. Худо уложенный кирпич быстро пополз предательскими трещинами, в которые проникала сырость, оставляя на дорогой обивке внутренних покоев отвратительные пятна плесени. В паркете уютно угнездились целые легионы клопов, тараканов и прочих паразитов, совершенно не стеснявшихся присутствием высоких особ. По ночам плохо подогнанные перекрытия этажей издавали жалобные стоны и вздохи, вызывавшие у суеверных людей живые воспоминания о десятках тысяч неупокоенных мужиков и солдат, погубленных Петром на постройке проклятого Питербурха.

Екатерина верила, что этот город, похожий на еще нескладного, но пестующего в себе недюжинную силу отрока, ждет великое будущее. Ей представлялись величественные дворцы на одетой в камень набережной, широкие мощеные улицы и лес мачт в гавани. Но пока город Святого Питера был скверно устроен, грязен и пропитан явственным запахом болота и тления. Невенчанной супруге царя Петра было здесь неуютно и порою страшно. Лишь чувство причастности к чему-то большему, чем ее собственная жизнь, заставляло ее наступить на горло этому страху и отчуждению. В последнее время Екатерина все чаще повторяла себе все те же слова, которые некогда твердила, словно заклинание, наивная девочка из Мариенбурга Марта, провожая в поход своего любимого Йохана: «Я должна улыбаться! Что бы ни случилось, я должна улыбаться!» Великая страна во главе с великим человеком мощно и страшно творила свою историю. Та, с кем связал свою жизнь этот великий человек, должна была дарить ему отдохновение и уверенность. И Екатерина улыбалась, окруженная лукавой, а порой и враждебной толпой приближенных Петра. Она неутомимо отплясывала на ассамблеях, блистала среди местных дам, благо она умела блистать, и было чем! Она научилась бороться с нездоровым и сырым климатом, словно гвардейский офицер, выпивая в день по пять-шесть стаканов пунша и надевая под платье высокие сапоги, замшевые кюлоты и вязаный жилет. Только ни на минуту не проходил страх за здоровье двух маленьких созданий, которыми Господь благословил ее женское плодородие — Лизхен и Анхен. Названных так, как поговаривали придворные, в честь двух спутниц несчастливой юности Екатерины — Лизхен Глюк и Аннушки Шереметевой.

Чтобы не было так жутко ночами, Екатерина завела привычку сажать на стульчик в приемной, откуда вели двери в комнату девочек и в ее спальню, дежурную горничную, а под подушкой у нее лежали небольшой двуствольный пистолет и тонкий стилет испанской работы. Дочь и супруга воителей, она твердо верила в силу оружия против любого зла — и телесного, и магического. Но спалось ей все равно скверно: в тяжелых шелковых простынях было холодно и скользко, а другой материал не подходил для того, чтобы уберечься от кишевших во дворце насекомых. На помощь приходили пунш или мальвазия, которые согревали кровь и притупляли чувства. После них спалось крепко, тяжело, но без изматывающих сновидений. Порой сны все же прорывались сквозь завесу хмельного оцепенения, и тогда приходили ночные призраки.

…Призраки были одеты в военные шляпы и епанчи, под которыми топорщились шпаги. Их было двое. Они остановились перед ее кроватью, один наклонился к другому и что-то прошептал. «Марта…» — прошелестело забытое имя, или даже не имя, а созвучие из прошлого. Другой шагнул вперед и наклонился над ней, неприятно пахнув в лицо запахом чеснока и перегара. Но ведь призраки не пьют водки и тем более, как написано в старинных книгах, бегут от чесночного духа!

Екатерина стремительно вырвала из-под подушки пистолет и направила его прямо в лицо стоявшему у ее ложа человеку. Собственный голос показался ей грубым и хриплым, то ли спросонья, то ли от крепкого пунша:

— Только шевельнись, застрелю!! Второй — тоже! Назовись.

Человек недобро рассмеялся и, совсем не испугавшись пистолета, отвесил поклон.

— Скромный слуга ваш, Ханс Хольмстрем, если не изволите узнавать! — произнес он с заметной издевкой.

— Ты пьян! — рассердилась Екатерина. — Ты всегда пьян! По какому праву посмел ты ворваться в мои покои, как привидение?

— Как же, коли не твоей милости, матушка, — придворный учитель фехтования Хольмстрем перешел на простонародные выражения, он неплохо выучил русский язык. — Сама меня жаловала: «В любой час дня и ночи»! Али не помнишь, благодетельница?