Девушка жимолости - Эмили Карпентер

туда же отправить, да вот сробел я. А Хауэлл – молодчина, видать, из другого он теста. Настоящий мужик.

Сев, она протянула руки к отцу, но смогла коснуться только ствола винтовки. Она ухватилась за него обеими руками, пытаясь подняться. От ее рук ствол задрожал, эта вибрация перешла к прикладу, в конце концов задрожали и руки Вернона. Отец смотрел на нее, точно зачарованный ужасом. Дрожь перешла с рук на грудь, завибрировало туловище. Он дернулся назад, будто его укусила змея, потянул на себя ружье.

Джин снова рухнула вперед. В голове кружились и жужжали слова. Предложения, абзацы, четкие черные буквы на белом листе бумаги. Она могла их прочесть, как будто держала текст перед глазами, как телеграмму. Интересно, Дав это так же ощущает – как текст перед глазами? Или это собственный разум шутит с ней такие шутки? Теперь она отчетливо видела буквы «В» и «Э» – инициалы, вышитые на уголке носового платка.

Она подняла голову, волосы развевались.

– Этой ночью я видела дочку Типпетов. – Джин слышала свой голос будто со стороны. – Вонни Типпет.

Отец вдруг резко выдохнул, будто его ударили под дых. Ружье скользнуло вбок.

– А мне что за дело? – огрызнулся он.

– Кажется, у нее через три-четыре месяца ребенок будет.

– Что дальше?

– Она решила не избавляться от него. Решила оставить твоего ребенка. – Джин глядела вверх на отца, сидя на земле. Она ждала, но он не ответил. – А мама знала об этом?

Он прицелился в нее, и Джин почувствовала, как застыл воздух. Она смотрела на траву и мокрую землю между пальцами. К грязи прилип крошечный цветок, это был цветок жимолости, золотисто-желтый и помятый. Она накрыла его рукой и перекатывала туда-сюда, трясясь и содрогаясь всем телом. Ноздри щекотал запах жимолости, суля утешение.

– Понятия не имею, что ты за чушь там городишь.

Она закрыла глаза. Почувствовала свет, электрическое жужжание внутри, и вдруг поняла, что может вырваться из телесной оболочки – стоит только захотеть. Душой она могла плыть по небу. Подняться ввысь и стать частью чего угодно – рая, например, или Млечного Пути. Потому что теперь ее коснулся Господь.

Было только одно но.

Ей придется покинуть Тома. Милого, доброго Тома, с его ласковыми глазами и ясной улыбкой. Оборвать их так и не законченный разговор. Но теперь-то какая разница? Все равно ей больше его не видать. Раз ее отправляют в Причард.

– Джинни! – Голос Вернона Элфорда неожиданно сорвался на визг, непохожий на человеческий. Скорее так мог кричать раненый олень. Или теленок. Точно звериный вой. – Джинни, – повторил отец. – Заткни свою поганую пасть!

Джин совершенно не хотела ехать в Причард, хоть Дав и уверяла, что переданное благословение будет оберегать ее и там. Если она отправится туда, то никогда больше не сможет ни сделать вино, ни поехать с Томом в Калифорнию, ни увидеть, как растут ее дети. Она сама все испортила, когда рассказала, не подумав, что знает о Вонни. Надо было собраться с духом, ехать в Причард и ждать, пока за ней приедет Том или проявится ее дар.

А теперь уже поздно.

Вернон приблизился и тронул заколку – подарок Дав. Вещица легко соскользнула с мокрых волос прямо ему в руку. Он, прищурившись, рассмотрел ее, потом швырнул Уолтеру:

– Выброси это.

Он снова повернулся к дочери:

– Ну что, больше нечего сказать?

Она не ответила. Думала только о Колли и о Томе, о доме, который могли бы они построить, если бы она не струсила. Вспоминала, как они стояли у него под лестницей, как она целовала его губы, гладила его тело. Думала про свою гору. Про небо и звезды – и про все, что там, еще выше.

Но отец ждал, нужно было что-нибудь сказать. Он терпеть не мог непослушания.

– Скромность города не возьмет, – решила сказать она.

Сейчас весь смысл жизни собрался для нее в этих словах. Они наилучшим образом описывали ее судьбу.

Когда Джин услышала, как щелкнул затвор винтовки двадцать второго калибра, принадлежавшей ее сыну, и ощутила вкус пороха и крови во рту, то, по крайней мере, знала, что она наконец-то сказала то, что на самом деле думала.

Глава 43

Октябрь 2012

Тускалуза, Алабама

– Так они все знали – и Хауэлл, и Уолтер. И ваш муж. Они видели, как Вернон Элфорд застрелил собственную дочь.

Дав кивнула.

– И вы тоже видели.

– Да.

– Боже правый, Дав! – Я изо всех сил старалась говорить ровно. – Почему вы никому не рассказали?

Она смотрела на огонь: дрова догорели, превратились в угольки, которые рассыпались в камине, наполнив комнату легким серым дымком.

– Чарльз говорил, люди с горы не любят, когда посторонние лезут в их дела. Сказал, что и нас могут убить, если мы не поостережемся. Поэтому мы той же ночью собрали вещи и уехали из долины. И никогда больше не говорили с ним о Джин и о том, что произошло.

– Допустим. Но тогда непонятно: если вы хотели держаться подальше от этой истории, то почему вернулись в Алабаму? Почему поселились напротив Причарда? И каким образом со всем этим связаны Колли и Трикс?

Она сжимала и разжимала руки.

– Вряд ли ты сможешь меня понять, но что-то в этом месте есть такое… Оно не отпускало меня. – Дав смотрела на меня, потом перевела взгляд на окно, за которым виднелась больница. – Так просто не объяснить.

– О чем вы?

– С какого вопроса мне начать?

Я подвинулась на край дивана:

– Если верить Джоан, то вы были не робкого десятка: вы не боялись нарушать правила, шуровали за спиной мужа, пробирались в чужие дома, возлагали руки на незнакомых людей. А в полицию обратиться – испугались? Вы могли рассказать правду, Дав, добиться справедливости для Джин. А вы сбежали.

– Я хотела рассказать, – ответила Дав. Она опустила глаза и рассматривала свои руки. – Каждый день, все эти двадцать пять лет. И рассказала-таки – но не полиции, а Колли; я разыскала ее.

– Когда ей исполнилось тридцать, – уточнила я.

– Знаешь, когда Джин исчезла, Хауэлл перевез Уолтера и Колли в Бирмингем. Какое-то время она ходила в колледж, изучала искусство. Сама за себя платила. Девочка, кстати, не вернулась жить к отцу. Она всегда считала его причастным к исчезновению матери. – Дав прижала руку к груди. – Когда я рассказала ей правду о том, что мужчины сделали с ее мамой, она плакала и не могла остановиться.

– Но почему вы не рассказали ей раньше? Зачем было ждать до тридцати лет?

Дав покачала головой:

– Просто мне казалось, что тридцать лет – особый возраст для женщины. Она становится самостоятельной, обретает почву под ногами.

– Но у нее-то как раз не было почвы под ногами. Она и так уже была замечена в делах, которые ее семья не одобряла. Уолтер состоял в ку-клукс-клане и не намерен был позволить сестре бросить тень на фамилию Вутен. После встречи с вами она прямиком отправилась к нему и рассказала