Одиночество вещей - Юрий Козлов

Само по себе слово «желание» было вполне нейтральным. Но в сочетании с «малое предприятие»… Не лучшие, определённо не лучшие желания клиентов исполняла эта контора.

Теперь Леон мог не спрашивать Эпоксида, чего это он едет с Лени в её машине от португальской границы? Всё и так было ясно, красная, распаренная, сошедшая с тормозов, немолодая Лени лезла под рубашку вчерашнего школьника Эпоксида, гладила его накачанные в другом малом предприятии — «Бородино» — мышцы и бицепсы. Эпоксид снисходительно похлопывал забывшую стыд Лени по заднице.

— Такой вот у нас организовался кооперативчик, — налил себе третью. — Развесистое древо услуг. Как баобаб. Штаб-квартира в нашем доме. Берём на работу всех оставшихся за бортом новой жизни. Несчастных и одиноких. В том числе марксистов-ленинцев, — подмигнул Леону. — Давай-давай, Леонтьев, разливай, я один не буду.

Леон долил себе. Наполнил стаканчик Лени. Она не возражала.

— На какой же ветке баобаба мои родители? — спросил Леон.

— Естественно, не на моей, — ответил Эпоксид. — Староваты. Хотя мамка у тебя ещё… За прекрасных дам! За шене фрау! — зажмурившись от наслаждения, выпил. — Там у нас, как при коммунизме, от каждого по способностям, каждому по труду. Всяк сверчок знай свой шесток. Твоя мать в группе «Очередь».

— Очередь? Какая очередь? — Леон проглотил самогон, как воду, до того удивительным было то, что говорил Эпоксид.

— Вот такая! — показал от плеча Эпоксид. — Нет у нас в стране очередей, да? За других стоит в очереди, неужели непонятно?

— За водкой? — ужаснулся Леон.

— За водкой стоит мразь, отребье, — поморщился Эпоксид. — Водку нам привозят ящиками прямо с завода «Кристалл». Твоя мамаша стоит за долларами в банке. Оплата почасовая. Два часа — доллар. Шесть часов — три доллара. Я уезжал, её поставили замначем дневной смены.

— А есть… ночная? — От самогона и волнения язык у Леона стал заплетаться.

— А ты думал, за долларами только днём стоят? — подивился его наивности Эпоксид. — Круглосуточно! Но в ночных сменах у нас женщин нет.

— Там же дерутся, — пробормотал Леон.

— Мамашу не обидят, — успокоил Эпоксид. — Там всё поделено между нашей и ещё двумя конторами. Бьют сволочь, которая лезет сама стоять, не отстёгивает.

— А отец, значит, в ночную? — Леону было не отделаться от ощущения, что он уехал на летние каникулы из одной страны, а возвращается после летних каникул совсем другую.

В новой стране пути марксизма-ленинизма и хлеба насущного разминулись. Одной частью сознания Леон понимал: это справедливо. Другая же часть протестовала. Отец, доктор философских наук, которого лично знают и высоко ценят Фидель Кастро и Жорж Марше, стоит в ночную смену в очереди на обмен долларов за посторонних людей!

Воистину революция пожирала лучших своих детей.

Худших — продажных, лживых, корыстолюбивых — отчего-то не пожирала.

— Батька не в очереди, — после третьей Эпоксид оттаял душой, дружески приобнял Леона, как бы говоря ему: всё в жизни тлен, суета, кроме таких вот редких светлых мгновении, когда сухо, тепло, есть что выпить, чем закусить и нет между людьми вражды, неважно, коммунисты они или предприниматели, немцы или русские. — Батька в автосервисе.

— Где-где? — Леон подумал, что ослышался. Отец, не умеющий привернуть гайку к болту, ненавидящий и боящийся автосервиса, в автосервисе? — Он не разбирается в технике!

— Зато хорошо рисует, — странно возразил Эпоксид.

Отец действительно умел рисовать. В молодости учился в художественном училище. Но не доучился, ушёл инструктором в райком комсомола.

— Красит кузова?

— Да, можно сказать, — нехотя ответил Эпоксид.

— Перекрашивает ворованные машины? — в ужасе прошептал Леон.

— Да нет же! — досадливо вздохнул Эпоксид. — Наше предприятие ремонтом и покраской кузовов не занимается.

— Ты сам сказал, в автосервисе, — Леон чувствовал, если бы не самогон из его рюкзачка, Эпоксид давно бы послал его куда подальше.

— Так называется. Там другой автосервис. Сейчас же машины, как с цепи, крадут. Особенно новьё. У кого гаража нет — смерть, хоть не покупай. Ну а продают же ещё по спискам, по лимитам в магазинах, отгружает что-то ВАЗ. Люди к нам новье пригоняют, а твой батька и ещё там ребятишки делают из новья старьё, чтобы никакая сволочь не польстилась.

— Это… как? — Леон заметил, что и Лени заинтересовалась. Наморщив гладкий лоб, вслушивалась в речь Эпоксида, кивала, отмечая знакомые слова.

— Варум? — вдруг спросила Лена.

— Варум-варум? — разозлился Эпоксид. — Она ладно, — махнул рукой на Лену, — ты-то что, Леонтьев, из себя девочку строишь? Не знаешь, как новые машины превращают в старые?

— Не знаю, — честно признался Леон.

— Словно не лето, а год в деревне сидел, — усмехнулся Эпоксид. — Отстал от жизни.

Леон не возражал.

В чём-то он действительно отстал.

А в чём-то забежал вперёд.

Скажем, в тревоге о судьбе кроликов.

Только два воспользовались шансом. Остальные остались в клетках.

Утром, как только трава просушилась от росы, Леон нарвал травы, накормил кроликов. Он смотрел на них, убирающих стебли, как прямые спагетти, и странная мысль явилась ему. Леон изумился чеканной, как Пифагорово геометрическое правило, словесной формулировке мысли: «Обречены все, но в первую очередь тот, кто не воспользовался шансом, остался в клетке, когда можно было уйти».

Через час Леоново правило получило блистательное доказательство.

Два гусеничных, каких здесь отродясь не видывали и каким только и было по силам прорваться сквозь здешнее бездорожье, тягача-амфибии с прицепленными к ним огромными товарными вагонами на колёсах промчались, расшвыривая землю, по тихим, богоспасаемым Зайцам. Впору было креститься. Не иначе как высадились марсиане или эстонская морская пехота оккупировала Куньинский район.

Сердце Леона сжалось в недобром предчувствии.

— Эй, парень! — рявкнул один из кабины тягача. — Где здесь, язви его в душу, фермер Леонтьев? Вагоны ему привезли, а он, падла, не встречает, не радуется!

— Вообще-то он здесь, но сейчас это… — Леон подумал, что бедной дяди Петиной душе невыносимо видеть вагоны, которые он так ждал живой. «Завтра привезут трактор с Минского завода!» — решил Леон. — Здесь, но в отъезде, — глупо сказал Леон. — Он не знал, что вы сегодня приедете.

— В отъезде… твою мать! — огорчился шоферюга. — Куда вагоны ставить, кто будет расплачиваться?

— Он на похоронах, — сказал святую правду Леон. — Я за него.

Всю свою жизнь дядя Петя был некредитоспособен. Леону не захотелось валить на него, вернее, на неотлетевшую его душу ещё один долг. Свалить который, кстати, было легче лёгкого. Мужики бы выматерились да и укатили, расшвыривая грязь гусеницами, на тягачах-амфибиях. Что поимеешь с мёртвого? Но Леону хотелось, чтобы дяди Петина душа отлетела чистой и незадолжавшей. Хоть и крутой была цена — окончательное разорение хозяйства, в которое дядя Петя вложил бедную свою душу.

— Ты? — с подозрением посмотрел на Леона шоферюга, пожал плечами. — Тогда говори, где ставить, расписывайся в накладных, готовь деньги и продукт.

Леон знал где. Дядя Петя показывал ему луг у озера, который собирался, когда овцы и бараны подрастут, обнести оградой.

Вагоны установили дверями к озеру. Дядя Петя рассчитал, чтобы вонь не несло на деревню.

Леон многократно расписался в шуршащих накладных, отсчитал шоферюгам деньги. С луга хорошо смотрелась белая баня. Она как будто была опутана солнечной паутиной. Дяди Петина душа одобряла место установки вагонов.

Вагонов, которые зайцевцы, по всей видимости, сожгут, как сожгли кузницу.

— Вот договор с автопредприятием, — показали шоферюги Леону бумагу на бланке и с печатью. — Расчёт — половина деньгами, половина — сельхозпродуктами. Только потому и согласились. Погнали бы мы тягачи в такую даль за говённые рублишки!

Леон зачем-то придирчиво осмотрел оба вагона. Первый был относительно крепок, необлупленно покрашен. Внутри пахло навозом, в чёрном стоячем воздухе как будто ещё жили страдания, жажда и ужас перевозимых по железным дорогам животных. Одним словом, вполне обычный вагон для скота, в котором раньше перевозили заключённых и представителей народов-предателей. Второй вагон оказался бывшим тиром. Сверху донизу, снаружи и изнутри он был расписан похабщиной, идиотскими графитти, вроде: «Ку-ку осёл Маха!», названиями рок-групп, именами популярных звёзд местного значения, такими, как, к примеру, Лёлик Бу, нафаршированный сплющенными пулями. Раздолбанный и расшатанный, он наглядно демонстрировал тщету попыток поднять сельское хозяйство путём превращения балаганов в хлева на колёсах, равно как и тщету поднять на сельский труд молодёжь, поклонников Лёлика Бу, авторов графитти: «Ку-ку осёл Маха!» Леон с грустью подумал, что разминулся со своим поколением. Совсем со всем разминулся.