Изгнание из рая - Елена Крюкова

Когда все отвалились от стола и, шатаясь, вытянув вперед невидящие руки, бормоча невнятицу, упали кто куда и заснули, тут же неистово захрапев — и мужики, и старые пьянчужки вместе, вповалку, — бородатый мужичонка с Таганки, по прозвищу Плавунец, ловко связал спящего с открытым ртом Митю, нашел в коридоре на вешалке его дубленку, запустил руку в карман, нашарил ключ от машины; только дурак не смог бы догадаться, что такой прикинутый фраер мог привалить сюда, в трущобы, только на своей собственной машине. Мужичонка взвалил Митю на плечи и, удивительно легко подняв, будто тащил на плечах вязанку хвороста, а не длинноногого, отяжелевшего, рослого пьяного мужика, понес вниз по лестнице, выбив ногой коммунальную входную дверь. Все. Он выцепил здесь, что хотел. Он крупно поживился, а остальное от этого теплого нищего места и от этих дураков, падких на коньяк, ему не нужно было.

Он, с Митей, как с ребенком, на руках добрел до занесенного снегом “форда”, отомкнул дверь машины, вбросил туда Митю, уселся за руль. Быть хулиганом с Таганки и не уметь водить простую тачку?!.. Настоящий бандит должен уметь все.

Кудлатый мужичонка, хрипя и пьяно кашляя, ухитрился быстро разогреть машину, окоченевшую на морозе. Когда “форд”, с натугой подчиняясь чужим грубым рукам, стронулся с места, мужичишка пробормотал, клацая зубами, ухмыляясь:

— Ну, только доставить к нам, к нашим. От нас он не увалит никуда. До тех пор, пока мы не растрясем его корешей и они за него не заплатят.

— Эй, ты!.. Эй, ты!.. Ты, заложник!.. Ты знаешь, куда ты попал, сука, мразь!.. Богатая мразь!.. Ты попал в самый знаменитый таганский притон, здесь мы все свои, остальные — все чужие!.. Ха, ха-ха!..

Они подходили к нему, привязанному к стулу, близко, держа в руках остро наточенные ножи. Они закидывали рукой ему голову, так, что у него темнело в глазах, и проводили лезвием по его глотке — так, легонько, не слишком глубоко, чтобы чувствовалось, как тепло, солено по шее течет кровь.

— Ты, фраер, зажрался слишком!.. шейка толстая, как у порося!.. похудеешь тут у нас!..

Главарь — Митя понял: это точно главарь, другого главаря тут быть не могло, — мужик с могутными плечами, с играющими под рубахой мускулами, с горящим на волосатой темной груди золотым крестиком — Господи, зачем крестик-то ему, каждый день нарушающему заповедь: не убий!.. — переваливаясь с ноги на ногу, походкой разъевшегося тюленя подошел-подполз к нему.

— И что?.. — спросил главарь, глядя на привязанного Митю в упор. Из шеи Мити на рубашку текли струйки крови, засыхали. Раны саднили. Если они вдвинут нож чуть глубже — перережут артерию, рассекут нерв, сухожилие, и у него будет кривая шея. Какого черта, Митька. Благо бы кривая, и с кривой живут. Ты не выберешься отсюда больше. Ты останешься здесь. Вот оно, твое воздаянье.

Главарь прохрипел: “Ты, паучонок шестилапый!..” — сквозь табачный дым и шум и грохот пьяной подвальной оргии, — ночная пирушка бандитов была в самом разгаре, Митя видел, как радовались воры, как сажали на колени визжащих марух, и хорошо, ясно видел Митя, какие же они были все нищие, как безумно бедно они были все одеты — да, это был бедный воровской притон, не круто-мафиозный, как в мире, где он жил, а жалко-оборванский, как в мире, покинутом им; и вот у них, у нищих, была сейчас праздничная пирушка, может быть, они грабанули удачно небольшой продуктовый склад где-ниубдь в пригороде, на железнодорожной станции, и они жадно пожирали всякое дерьмо, что стояло на столах — и готовые фабричные пельмени, пахнущие тухлой рыбой, и мятые яблоки с задов блатного склада, и краденые пряники, и резали дешевую, наполовину с мукой и горохом, колбасу, бросая круги колбасы в зубастые рты, как дрова в топку — ох и голодны они все были, Митя вдруг понял!.. — а пили они водку по прозванью “коленвал”, запивая ее щиплющей горло крашеной газировкой; ух, вот этот был пир так пир! Кривые и косые, с повязками на лицах и язвами на локтях, с выбитыми зубами, с татуировками по всему телу, они чувствовали себя красавцами и красавицами, и Митя закусил губу. Он еще не совсем протрезвел. Ему еще хотелось плакать. Он прекрасно понял, куда он попал; ну, так оно все и должно было случиться, Флюр должен был выудить из недр Москвы этого злобного карапета с курчавой бородкой, чтобы он выкрал его со Столешникова и приволок — на его же машине, а не ты один, Митя, умеешь водить машину в этой жизни, — вот сюда, в притон, на дно.

— И ничего, — Митя старался отвечать спокойно; он знал — бандита нельзя раздражать. Надо говорить с ним, как с равным. Ведь, по сути, они были равных равнее. Они оба были бандиты. Только Митя разбойничал этажом выше.

— А пусть тебя выкупят твои друганы, богатеи, — сказал главарь и сунул Мите в бок кулаком так, что Митя охнул и скрючился на стуле, и слезы боли выступили у него на глазах. — Ведь у тебя есть друганы, фраер?.. Да?.. Отвечай, когда с тобой Жиган говорит!..

Главарь, недолго думая, задвинул чугунным кулачищем Мите в нос. Из носа потекла кровь, он закинул голову. Они забьют его здесь. Прибьют до смерти. Он привязан. Он не может дать сдачи. Что в твоей сдаче толку. Их здесь много. А ты один, и беспомощный, как теленок в стойле.

— Есть, — выдавил Митя. Кровь текла у него по губам из разбитых ноздрей. — Только зубы не выбивайте. Прошу вас.

— Ого-го-го, какой вежливый фраерочек попа-а-ался!.. — Главарь Жиган от удовольствия закатил глаза. — Пока… пока повременим, ха!.. У нас еще времечка до хрена!.. Придет времечко…

Жиган приблизил к лицу Мити заросшую сивой щетиной немытую харю. Митя отшатнулся от запаха. Вместо зубов у Жигана во рту торчали гнилые пеньки.

— Мы тебе телефончик в лапках принесем, фраер ты задолбанный, — внятно, будто вбивал в Митю урок, сказал Жиган, дыша на Митю перегаром. — И ты нам скажешь номерочек, мы наберем, а ты будешь говорить. Тварь такая, ты будешь говорить! Ты скажешь им: ребятишки, гоните монету. Баксы гоните. Как можно больше. Сто тысяч баксов гоните. Пятьсот. Или нет. Ты стоишь больше, фраер. Мильон баксов — на стол. Завтра привозите. И вы получите вашего дружочка свеженького, тепленького, и даже с неотрезанным ухом, ха!..

Он передохнул. Митя побледнел. Он все понял.

Он понял мысль Жигана.

— А то, может, у тебя, такого молоденького и хорошенького, и жена есть?!..и детки имеются?.. а то и мамка, и папка?.. Мамке-папке позвонишь!.. Взмолишься: эй, богатые мамка-папка, давай, плати за меня миллиончик!.. Иначе, скажешь, мне тут ребятишки Жигана… есть такой на Таганке, да не про вашу честь… будут потихоньку отрезать сперва ушко… потом нос… руку… ногу… и в назначенный день, если не принесут денежек, — прощайся со своей драгоценной жизнешкой, фраер!..