Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева

Нина на стол две чашки поставила. Я спрашиваю:

— А что же мы только вдвоем?

Нина отвечает:

— Родителей нет. Они к Серафиме Ивановне спустились, к ней внук из армии на побывку пришел, вот она их и позвала. Мама пряжу оставила, если спешишь — забирай, а нет, так посиди подожди. Они ненадолго ушли. Давай чаю попьем, поболтаем. Редко видимся, а были как сестры, вместе росли.

Ну раз как сестры, я осмелилась спросить:

— А что это мужа твоего не видно? На работе?

— Дома. Только он чай не пьет. Утром кофе, вечером кефир.

И так она это сказала, с такой гордостью, так высокомерно на меня взглянула. Я чуть ей в глаза не вцепилась, но сижу, улыбаюсь. Пьем чай. А она все про Сережу: и хороший, и заботливый, и непьющий, и любит ее.

Сил нет. Пью я чай, ем пряники, а самой хоть волком вой. Она все: мой Сережа, мой Сережа. И пряник за пряником в рот пихает. Они все очень любили медовые пряники. Называли их «черные». У них эти пряники со стола не сходили. У тети Шуры и сейчас, когда ни зайди, к чаю пряники.

Не знаю, сколько бы я еще выдержала. Но, к счастью, тетя Шура с дядей Родей вернулись. Тетя Шура быстренько ужинать собрала. Меня, понятное дело, оставили. Дядя Родя у Серафимы Ивановны немного выпил, повеселел и под мой приход еще рюмочку выпросил.

Дядя Родя с Сережей выпили, тетя Шура пригубила, мне предложили, я отказалась. Нина посмеивается, всем еду накладывает. Смотрю я на них и вижу: семья у них, дружно, ладно, и Сережа им свой. И они ему свои.

А еще вижу, что Сережа еще лучше, чем я помнила. Он весь такой, как надо. Как мне надо. Ни прибавить, ни отнять. И поклялась я себе страшной клятвой. Жива не буду, а завладею я им.

Полюбила я. Впервые и на всю жизнь. И то, что он чей-то там муж, не могло меня остановить. Теперь, когда годы прошли, думаю, может, меня и завело, что он Нинкин муж? Может, мне по жизни суждено все за ней донашивать?

Тогда так не думала, думала о другом. Как завладеть любимым, если Нина рядом? Сидя, локтями соприкасаются, руками соприкасаются, переглядываются, пересмеиваются. Будто и со всеми вместе и одни. Ну нет никого кругом. Старики внимания не обращают, видно, привыкли, что их молодежь друг к другу липнет.

Я начала рассказывать всякие смешные истории. Постепенно все заинтересовались, и Сережа наконец взглянул на меня с интересом.

Я засобиралась домой. Все стали приглашать меня приходить еще. Я взглянула на Сережу, взглядом спрашивая, хочет ли он увидеть меня еще? Сережа сказал:

— Приходите к нам почаще, — и протянул руку на прощание.

А я не пойму, искренне приглашает или так, из вежливости. В глазах вроде интерес и симпатия. А может, и нет. Стою, держу его руку, смотрю в глаза, в ушах звон… Но Нинку услышала. Тоже зовет приходить и добавляет:

— Она, Сергунь, мне как младшая сестренка. Выросла в моих платьях. Да и ботинки донашивала. У нас размер один.

Меня жаром от стыда охватило, не помню, как попрощалась. Выскочила из дома, бегу, кулаки сжала. Могла бы, убила Нинку.

Ну а потом так и повелось: то я Нине позвоню, то она мне, я их на день рождения пригласила, они меня на вечеринку. Нина плохо беременность переносила, ей был кто-нибудь нужен для дружеского участия. Все ее подружки замужем, у всех свои заботы, а я свободна, всегда выслушаю, пожалею. Через пару месяцев Нина без меня жить не могла.

Я, бывая у них дома, всегда находила возможность перекинуться словечком-другим с Сережей. Про работу спрошу, про книжку, которую у него увижу. Ему со мной интересно поговорить. Его семья — люди добрые, но простые, необразованные. Я на этом играла, и очень скоро он меня ждал не меньше Нины. Но я была очень осторожна и всегда вела себя так, что ясно было: для меня главная — Нина. Потом мне удалось устроить так, что мама пожаловалась тете Шуре на мои трудности с черчением. А тетя Шура сама предложила Сережину помощь.

Нину как раз положили на сохранение. Сережа приходил ко мне, мы чертили, разговаривали. Пили чай. Нам было о чем поговорить. Я понимала Сережу, со мной он мог говорить обо всем. Не то что с женой, которой не хватало ни образования, ни общей культуры.

Однажды, когда мамы не было дома, я помогла Сереже преодолеть робость и мы стали близки. Это случилось только один раз. Очевидно, я что-то сделала неправильно. Не знаю. Я была неопытна, для меня это было впервые. Сережа начал избегать встреч со мной. Нина родила, я приезжала к ним, возилась с малышом, но мне не удавалось остаться с Сережей наедине, поговорить.

Я не собиралась терять его. Я перешла на вечернее отделение и устроилась на работу в Сережино КБ.

Теперь мы виделись ежедневно. Я была очень осторожна, не напоминала Сереже о наших отношениях. Дома у него было очень тяжело: Дима все время болел, да еще слег дядя Родя. Нина разрывалась между отцом и сыном, и на мужа у нее не оставалось времени. А я была рядом.

С каждым днем мы становились все более необходимыми друг другу. Не скоро, но мы стали настоящими любовниками. Сережа полюбил меня, а я любила его больше жизни. Просто жить без него не могла.

Я все чаще заговаривала о том, что нам надо быть вместе. Сережа не возражал, но не мог оставить жену в такое тяжелое время. Я гордилась его порядочностью, поддерживала его и все время ждала.

Умер дядя Родя. Но легче не стало. Нина все время требовала Сережиного присутствия и участия. Просто обложила его со всех сторон, дыхнуть не давала. Сережа не имел времени задуматься о своей жизни, о своем будущем. Все силы отнимали работа и семья. Мы виделись урывками. Даже в двухдневный дом отдыха он не мог вырваться, жена оставляла ребенка маме и тащилась за ним.

Я по-прежнему часто бывала у них. Нина жаловалась мне на Сережу, и я всегда передавала ему ее слова. Она заставляла его поступить в аспирантуру, даже научилась печатать на машинке, чтоб помогать. Она не понимала, что ему это не нужно, что он совсем другой человек. Мягкий, мечтательный, созерцательный, не стремящийся к карьере. Она обвиняла его в лени, равнодушии. Они все больше ссорились. Сережа устал от такой жизни и отдыхал только со мной. Он вырывался из домашней кабалы, приходил ко мне, ложился на диван и часами лежал, просто глядя в потолок.

Сережа никогда не позволял себе дурного слова в адрес жены или ее матери, но я видела: он понял, что его окружают чужие, далекие ему люди. Я снова заговорила о женитьбе.

Сережа просил дать ему время. Подождать, пока немного подрастет Дима. Он не мог оставить жену с маленьким ребенком.

Я устала от ожидания, мне стало трудно бывать у Сережи дома, видеть его рядом с Ниной, да и Нина неожиданно охладела ко мне. В начале лета мама переехала на дачу к подруге. Дача находилась недалеко от Москвы, и мама могла ездить оттуда на работу. Нина тоже уехала. Она устроилась нянечкой в ведомственный детский сад с дачей. Вот на эту дачу она и уехала вместе с сыном. Сережа часто оставался у меня на ночь. Что он говорил тете Шуре, не знаю, врал что-нибудь.