Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева

— Аль, — начинает подружка нерешительно и звенит ложкой в чашке, — ты не заболела?

Я качаю головой. Людка смотрит недоверчиво и вздыхает.

— Но ведь что-то случилось?

Случилось. Если бы я могла рассказать тебе, что со мной случилось. Почему я молчу? Ведь это так просто, начать говорить и выговориться перед понимающим и сочувствующим человеком. Что мешает мне, что плотной печатью закрыло мой рот? Не знаю. Не могу. Наверное, просто я упустила момент, когда можно было все рассказать. Теперь, узнав все, Людка может обидеться, решить, что я ей не доверяю, раз молчала так долго. А вдруг и она отвернется от меня? И я потеряю ее. Еще и ее. Я устала пересчитывать свои потери… Лешка, Градов, мама, дядя Сережа, Катя, Дима…

Никого-то у меня не осталось. Только Людка.

Она смотрит на меня, и в ее взгляде тревога и любовь. Любовь — вот в чем я нуждаюсь сейчас особенно сильно. В маленькой-маленькой капельке любви. Спасибо тебе, Людочка. За тревогу твою, за любовь.

Людка что-то прочла в моем лице, придвинулась, взяла за руку:

— Скажи мне, что с тобой? Ты из-за мамы, да?

Из-за мамы? Ай да Людка, верная подружка, и здесь пришла на помощь, подсказала причину расстройства. Киваю. Людка, обрадовавшись, что угадала, ласково улыбается и рассудительно говорит:

— Ну, Аль, ты ведь уже взрослая. Мама и так всю жизнь тебе посвятила, пора ей уже и о себе подумать. Дядя Сережа хороший человек. Он вам как родной. Мама с ним счастливо жизнь доживет.

В Людкиных сентенциях слышатся знакомые нотки. Значит, они с тетей Верой обсуждали мамину судьбу и одобрили ее выбор. Пусть будет так. А Людка продолжает:

— А если ты на маму обижаешься, что они с дядей Сережей как-то помешали вам с Димой, то это напрасно. Я, конечно, не вмешивалась, когда у вас закрутилось, но считаю — все к лучшему. Дима парень неплохой, симпатичный и прикольный. Только ты его не любила. Это видно было невооруженным взглядом. Уцепилась за него, чтоб Лешку забыть…

Подруга поперхнулась, сообразив, что сказала лишнее, и опасливо покосилась на меня. Увидев, что я не сержусь, обмахнула рукой покрасневшее лицо и отважно спросила:

— Аль, почему Лешка уехал?

— Ну ты же знаешь, ему лечиться надо. — Слезы сразу покатились по щекам, и я не успела их остановить. Людка всполошенно вскочила с места. Табурет с грохотом перевернулся. Людка обхватила мою голову, прижала к себе, принялась целовать мое лицо мелкими легкими поцелуями, зашептала:

— Не плачь, не плачь. О Господи, Аленька, миленькая, не плачь. Бог с ним, с Лешкой. Что бы там ни было. Никто, ни один Лешка, не стоит твоих слез. Он сам виноват, дурак такой, счастье свое упустил. Не плачь, пожалуйста. Все будет хорошо.

— Нет, Людочка, ничего не будет. — В этот момент я готова была рассказать ей все, но Людка заговорила сама, уверенно, убежденно. Слишком уверенно, слишком убежденно:

— Будет, будет! Вот увидишь. Не получилось с Лешкой, не получилось с Димой, получится с кем-то третьим или четвертым. Не может быть, чтоб нас судьба обошла. Будет у нас любовь и счастье будет. И не будем мы плакать из-за них. Ни за что. Из-за таких идиотов.

Я поняла, что сейчас Людка уговаривает не меня, а себя. А идиот, не умеющий ценить любви, это Виталька. Постоянная головная и сердечная боль мой подружки. Ишь ты, меня уговаривает полюбить третьего-четвертого, а самой один Виталька глаз во лбу. Я заплакала громче, Людка присоединилась ко мне. Мы поплакали, потом Людка снова поставила чайник, сбегала в мамину комнату за вермутом, и мы хорошо посидели, пока за ней не пришел ее идиот.

Странно, но после Людкиного визита тяжелая пелена, окутывавшая меня так долго, спала, и я увидела, что жить нужно и вполне можно. Просто проснулась утром и поняла: я молода и ничего в моей жизни еще не кончилось, а по-настоящему даже и не начиналось.

Случилось то, что случилось, и не в моих силах поправить случившееся. Я решила не терзаться и постепенно приучила себя не думать о былом. Только иногда… А что, если бы узнав о том, кто мой настоящий отец, я сразу разыскала Лешку? Смогло бы это что-нибудь изменить? Или было уже слишком поздно?

Меня озарило понимание Таниного посещения. Она приехала по просьбе Лешки. Чтобы сказать, что он встретил другую и намеревается жениться. А не сказала, увидев Диму. Зачем, если для меня все и так закончилось? А если Лешка женился от отчаяния, узнав от Тани о Диме? Ведь причиной его первого отъезда послужил именно Дима. Да какая разница, зачем приезжала Таня? Ведь в то время я считала Лешку братом, и наличие или отсутствие Димы ничего не меняло. Но может быть, потом, когда…

Вот об этом я приучала себя не думать. Пристрастилась читать детективы, смотреть «мыльники», пару раз съездила с мамой и дядей Сережей на дачу. И работала, работала, работала. Пятачков на меня нарадоваться не мог.

Утро началось как обычно. Надежда Васильевна наливала чай в свою любимую синюю чашку, сосредоточив на действии все внимание. Поэтому на мое жизнерадостное приветствие отреагировала неразборчивым, но вполне дружелюбным ворчанием.

Пробираясь мимо нее в свой угол, я попала по дороге в облако дивного чайного аромата. Моя чашка хранится в среднем ящике стола. Я достала ее оттуда и присоединила к синей чашке лаборантки.

Тугая струя переместилась и тяжело упала в мою чашку.

— Хороший чай, — похвалила я. — Дивно пахнет.

— Натуральный, — согласилась Надежда Васильевна, отставляя чайник. — Пей быстрее.

— Куда мне спешить? — беззаботно откликнулась я, усаживаясь на стул и располагая перед собой чашку, ложку, несколько сушек и кусочек сахару. В этот час комната пустовала, я намеревалась провести четверть часика до появления коллег в тишине и неторопливой беседе с милой женщиной.

— Тебе Александр Георгиевич записку оставил.

— А где он сам? У него же сегодня занятия.

— Его заказчик вызвал. Что-то с системой. Он забрал Валеру, Романа Юрьевича и уехал.

— А я почему ничего не знаю?

— Заказчик вечером позвонил, после твоего ухода. Да он тебе все написал.

Ага, написал. Ласковая такая записочка, даже подхалимская. Так и вижу, как шеф проникновенно щурит черные ресницы, приглушая блеск ярко-синих глаз, прячет в бородку хитрую усмешку. Мой научный руководитель еще тот жук.

Ну да делать нечего. Приказ есть приказ. Обжигаясь, делаю несколько глотков чая, но настроение пить пропало, что за удовольствие обжигаться. Чай требует времени и сосредоточенности. Отставляю чашку, переобуваюсь в туфли, перед зеркалом поправляю волосы.

Надежда Васильевна внимательно наблюдает за мной. На мой вопросительный взгляд поднимает большой палец: